Сталинград.Том шестой. Этот день победы
Шрифт:
– Ну, это уж мне решать, – Хозяин криво усмехнулся, пыхнул трубкой, становясь в пол-оборота к начальнику своей личной охраны. – В связи со сказанным табой…у миня паявылся малэнький вапрос.
– Слушаю! Задавайте, товарищ Сталин! – Власик по-стороевому уставу разворачиваясь на месте так, чтобы всякий раз быть лицом к Самому, вновь щёлкнул каблуками сапог.
– Э-э…скажи мне…нэ понятливому такому-сякому…Это ж каво, ты, считаешь шпионом, аа?
– Как… «кого»? – обомлевший генерал, на миг потерял дар речи. – Вот эту!.. Этого!.. – тщательно подбирая слова, Власик красноречиво взглянул на избитого капитана. – Прикажите увести задержанного, товарищ Главнокомандующий?
– Ва-а… Политрука Кучменёва? Да, ты, в своём уме? Ни-и в коем случае! Э-э…какой он враг? Да ещё и шпион –
– То…, т…Товарищ Сталин! Да как же…А вопрос вашей безопасности?! – напряжённое лицо Власика пошло свекольно-красными пятнами, губы дрожали, словно по ним пробегала мгновенная судорога. Кулаки продолжали сжиматься на фоне сочно-алых генеральских лампасов. – нет, не-ет! Это не возможно!..Я не имею права…
– Зато я имэю, балван. Видыш-ш, всё нэвазможное-вазможно, так – нэт?
– Так точно, товарищ Сталин.
Хозяин резко повернулся к нему лицом. И Власик, чуть не в упор, отчётливо увидел тёмные волоски на сухих пальцах Вождя, сжимавших каштановый чубук огнедышащей трубки.
Но ещё он увидел стремительно нарастающий, словно огонь в степи, внутренний гнев Хозяина. Почувствовал всеми фибрами в его голосе-тоне, – воплощение вековечной, неукротимой стихии, витающей в кавказских ущельях, яростной, беспощадной и злой, воспроизводимой в каждом поколении горцев, той энергии, коя мерцала сейчас в его тигриных глазах…Что не раз вырывалась за зубчатые стены Кремля на просторы Великой Державы, уносила без счёту жизни советских людей, ломала-калечила судьбы, корчевала квадратно-гнездовым способом и бесчеловечно перебрасывала с родных-исторических мест целые народы, казнила преданных делу ленинской революции, бывших соратников верных сынов Великого Октября, – не взирая на звания-должности-регалии-заслуги, будь то любимые народом культовые партийные вожди, учёные мужи мирового значения, писатели-поэты…Или опытные ветераны гражданской войны, испытанные в огненных боях командармы Красной армии.
Человек с трубкой – товарищ Сталин был перед ним. Власик видел въевшуюся табачную желтизну на его цепких пальцах, неусыпно бдящий рубиновый зрак в чубуке, и сыпкую едва заметную морось тяжёлого карниза проволочных усов, который, как чуть приметный оскал, – выдаёт в хищнике его зловещее намерение.
– Виноват. Вспылил. Разрешите покинуть кабинет? – генерал-лейтенант, жарко сверкая золотыми погонами и орденами, взял под козырёк. Было очевидно: с Хозяином спорить – возможно, лишь до определённого момента, – покуда в прищуренных глазах не полыхнёт проблеск стали.
– Пашли все вон. Надоели, как горькая рэдька. Одын с ним гаварить.
– Так точно.
– Э-э…И пусть твои архаровцы привэдут героя в надлежащий вид. Не комильфо. Савсэм не комильфо получаетца, таварищ Власик.
– Слушаюсь, товарищ Сталин! Шнюков! – генерал полыхнут убийственным взглядом в сторону обалдевшего майора. – Задача ясна?
– Так точно! – подслеповатые с белыми ресницами свиные глаза Шнюкова вспыхнули деятельным напряжением. Было видно невооружённым глазом: майор, как и его начальник, чувствовал себя под огромным прессом…Вот только в отличие от генерала, на его тупой и холодной, как наковальня, роже ясно читался спелый вопрос: «…и на кой…с этим дерьмом вошкается Верховный? К стенке гада…В расход! И полная готовальня».
– В чём дело, майор? Почему стоим?! – Власик с угрозой в глазах сделал на встречу шаг, поймал того за рукав, спросил, задыхаясь:
– Ты что, стервец, кота тянешь?.. погоны жмут?!
– Никак нет!
– Так шевели копытами, чёрт тебя дери! – рявкнул озлобленный Власик, и уже тише буркнул под нос: – Дуб ты морёный…тупое животное, честное слово.
* * *
И вот они остались вдвоём: он и товарищ Сталин. Вождь, не вставая с места, отодвинул в сторону разложенные трубки, не спеша убрал папки с бумагами. Затем поднял глаза и задержал долгий пристальный взгляд на бордовом политруке. Его вздутое, в багровых шишках и кровоподтёках лицо, похожее на разбитый о стену кулак, было утёрто сырым полотенцем, волосы наспех причёсаны.
Сталин брезгливо поморщил нос, почувствовав, как кисло пахло, провонявшее на сто рядов потом и гарью его фронтовое х/б; запревшее давно не знавшее мочалки и мыла тело, пережившее и свирепые танковые атаки, и страхи бомбардировок, и стремительные рукопашные схватки, и сводящие с ума минуты отчаянья, а теперь ко всему унизительное-показушное избиение…
Хай…хай…так пахла царская каторга, зинданы, вставшего на тропу Войны огненного Кавказа, пленные и заложники, мужчины и женщины…Так пахла война, траншеи полные тлена, червей и протухшей крови; беженцы и конвойные товарные поезда с грязными зеками, штрафные изоляторы заблёваные кровью, засранные дерьмом тюрьмы и концентрационные лагеря…Так пахли все, с кем ему, Отцу народов, приходилось встречаться за долгую, полную риска, опасности, лютую жизнь.
* * *
Капитан Кучменёв по прозвищу Рысян, совершенно невероятным образом, должно быть, не без магии-мистики тайных начал, оказавшийся в Кремле, в кабинете Самого… Пережив фильтрационный допрос с пристрастием и столбняк первичного оцепенения, – не сомневался, что приключившееся с ним «очевидное-невероятное» – преодолимо. Вчерашний разведчик, шаставший по тылам врага, как следопыт-добытчик, крепкий и надёжный, что сыромятный ремень, везучий, уважаемый в полку, почитаемый в батальоне, за бесстрашие, жёсткую справедливость, солёные шутки и мудрое самообладие в бою, он вновь верил в свою шальную удачу. Чёрт знает почему, он будто знал, что не погибнет на этой войне и живой – невредимый, вернётся домой, в любимый Ленинград, где ждёт его родня и новая интересная, послевоенная жизнь. Бросая гранату в окно дымящегося здания, поднимая в атаку роту, прыгая с пулемётом на перевес через воронки-канавы, рассматривая убитого фрица, чью грудь с Железным крестом разворотила очередь его «дегтяря», он подсознательно испытывал странное устойчивое чувство, что кто-то невидимый благоволит к нему, оставляет его в живых, устраняет из жизни тех, кто жаждал его убить. Рысян, втайне от всех, не сомневался в своём превосходстве не только над фронтовыми товарищами, не только над стрелявшими в него врагами, но и над незримой, витавшей в развалинах Сталинграда Злой силой, управлявшей судьбами людей, исходом ожесточённых боёв, течением этой войны, на которой гарантирована относительная безопасность, а главное жизнь.
…когда его «нахлобучили»-оглушили в одном из коридоров Кремля, с тупой болью в затылке проволокли по приёмной личного секретаря Самого, тов. Поскрёбышева; проталкивая стволами пистолетов, били ногами на ясеневом паркете, наклоняя оскаленные красные лица, волочили в «полусознанке» с разбитым лицом в кабинет…Кучменёв, страдая и охая, на деле сохранял в себе скрытую силу и злость, попавшей в капкан рыси. Был убеждён, что правдами-неправдами сыщет способ вырваться от особистов, а выпадет случай и отмстит им жестоко. Найдёт в застенке «слабое звено», возможно лаз, по которому проползёт на брюхе и…поминай как звали. Или уличит момент, вырвет из рук охраны оружие и, расстреливая их в упор, проложит тропу на волю. «Дальше фронта, ведь, не сошлют?» – рассуждал он. И слышал насмешливый внутренний голос: «Ну ты, умник, даёшь…Это ж кто тебе такое загнул на Лубянке?» Мысль такая трезвила голову…но не надолго. Бурная ярость, вера в себя вновь бухали в его сердце набатом. Словом, как и в бою, Рысян сразу и твёрдо принял решение: если уж погибать то с музыкой, к Богу идти – под фанфары!»
…Но когда его оставили один на один с Отцом всех народов…Когда тот из-под тяжёлой аркады бровей стал молча и долго смотреть на него немигающими, чуть слезящимися, воспалёнными от бессонницы красными глазами…Капитан Кучменёв в сём взгляде снова, с пущей силой почувствовал свою смерть.
…Верховный, словно угадав отчаянье политрука, внезапную, поразившую его, немочь, лишь вяло покачал головой, как опытный хирург в последний раз осматривающий безнадёжного пациента, перед тем, как начать вскрытие…Будто сказал: