Сталинские соколы. Возмездие с небес

Сапрыкин Станислав Рудольфович

Кроме личного состава нашей эскадрильи, на аэродроме находилось порядка пятидесяти красноармейцев охранения, использовавшихся также в качестве грубой «живой силы» при сборке самолетов. Сборку начали в повышенном темпе, при отсутствии трактора и системы козлов на краю аэродрома выкопали несколько больших ям с откосами, куда укладывали секции самолетов, соединяя их болтами.18 июня обстановка частично прояснилась. наша эскадрилья согласно поступившей директиве приведена в боевую готовность, можем начать действовать в ближайшие дни, штурманы получили предполагаемый район боевых действий для изучения основных навигационных ориентиров на маршрутах. Однако подобное прояснение и директива о «немедленной боеготовности» дали нам больше вопросов, чем ответов. Район, принятый для изучения – это огромная территория от польских Сувалок до румынской Констанцы. Изучить такую территорию с маршрутами подходов и ориентирами за короткое время невозможно, хотя полк и имел опыт действий на сопредельных территориях. Поэтому командир эскадрильи посоветовал уделить особое внимание изучению района, близкому к львовскому выступу. Грубешов-Туробин-Аннополь-Дембица-Лютовиска-Прешов-Попрад-Тыргу-Мереш.

Но зачем, это территория наших союзников – немцев, ладно еще румыны? Когда мы уяснили, что наши тяжелые бомбардировщики секретно перебазированы к самым западным границам, мы могли предположить даже такой фантастический вариант, как атаку английского Суэцкого канала или самого Лондона, правда, для осуществления последнего потребовалось бы увеличить экипаж и делать две промежуточных посадки в Европе на территории Германии. Но ведь немцы – наши союзники, тогда зачем изучать район расположения их частей? Получается, война – не с английскими империалистами, а с немцами – неизбежна и может начаться в ближайшие дни!21 июня был обычным трудовым днем, учитывая секретность нашего пребывания в Комарно и темп сборки самолетов, нас не отпускали в увольнительные даже по выходным. Вечером после построения личный состав разошелся на отдых. Мой экипаж, вошедший в дежурное звено из трех самолетов, успел отдохнуть днем, поэтому я и штурман отправились к замаскированной стоянке своего самолета, над заправкой которого еще с обеда хлопотали техники. Шутка ли, на полную заправку ТБ-3 требовалось до четырнадцати часов, плюс загрузка бомбового вооружения и заливка воды в систему охлаждения моторов. Маскировка, конечно, была весьма условной, учитывая огромные размеры наших воздушных линкоров, – для укрытия целой эскадрильи ветками потребовалось бы вырубить весь лес в округе, что само по себе демаскировало аэродром. Хорошо, что вместе с самолетами была доставлена специальная маскировочная сетка, частично прикрывающая бомбардировщики. К полуночи звено было заправлено, в самолеты зачем-то загрузили повышенную бомбовую нагрузку – две тысячи восемьсот килограммов фугасных авиабомб. Рассчитывая, что дежурство пройдет без происшествий, экипажи звена отправились в штабной блиндаж покемарить.

22 июня 1941 года в 01.30 нас разбудил дежурный по аэродрому совместно с командиром эскадрильи. Поступил звонок из штаба КОВО вскрыть «красный» пакет. Сегодня возможно внезапное нападение немцев. Пока обсуждали полученную информацию, на аэродром поступил звонок – война! Вылет через двадцать минут, цель – удар по аэродрому Лютовиска.

Штурман прокладывает маршрут, это менее ста километров от нашего аэродрома почти на польской границе. Лютовиска – аэродром базирования немецкой авиации, а тревога не учебная, неужели война?! Сто километров для ТБ – это ближний бой, можно штурмовиков посылать, три наших бомбардировщика могут сбросить больше восьми тонн смертоносного груза, значит, полномасштабная война! Излишней суеты не было. В ходе короткой предполетной подготовки командир звена дал указания следовать за ним с курсом взлета до набора высоты тысяча метров, затем, собравшись звеном, сразу ложиться на боевой курс, продолжая набор до двух тысяч метров. Бомбометание производить группой, с высоты два километра, на приборной скорости сто пятьдесят километров в час, без дополнительного маневрирования над аэродромом. Остальные расчеты в полете.

Два километра для ТБ-3, несмотря на его малую полетную скорость – это уже за пределом точного бомбометания. В ходе учебных и проверочных полетов, где все направлено на достижения максимальной точности, мы бомбили бетонными болванками с высот восемьсот – тысяча пятьсот метров на скоростях от ста пятидесяти до двухсот километров в час. Но в условиях возможного противодействия со стороны противника, командир хочет сделать нашу атаку менее опасной, впрочем, и два километра не спасут от пушечного зенитного огня.

Экипаж занял свои места, один за другим заработали автостартеры моторов, включилось внутреннее освещение и навигационные огни. Ночь выдалась очень темной. Не помню, чтобы я попадал в такие условия в учебных полетах. Проверяем коротковолновые радиостанции, радиопеленгаторы, компасы.

Взлетаем, нагруженный ТБ с трудом отрывается на скорости сто километров в час. После взлета, а наша машина взлетала третьей, я сразу потерял впереди летящую пару, хотя дистанция между моим и впереди летящим самолетом не должна была быть более пятисот метров.

Набираем тысячу метров, через десять минут полета по указанию штурмана разворачиваюсь на боевой курс и продолжаю набирать высоту. Два километра с бомбовой нагрузкой наш «летающий барак» будет набирать более двадцати минут. Наконец впереди вижу слабые огни своего звена. Догонять – значит идти на максимальной тяге, греть моторы. Выйдем на цель самостоятельно. Ловлю себя на мысли, что войну я еще не прочувствовал, все идет как в любом учебном полете.

Штурман сигнализирует, что до цели пять минут. Гасим все ненужное освещение. Еще раз проверяю высоту и скорость. Бомбардир вносит последние корректировки в бомбовый прицел. При данных условиях полета истинная скорость приблизительно сто шестьдесят пять километров в час, поправка на высоту плюс сто метров. Главное – вести самолет равномерно, без кренов, тангажа и скольжения. В ночной темноте обнаружить аэродром – непростая задача, если только противник сам себя не выдаст. И он себя выдал. Услышав гул моторов двух первых самолетов, включил несколько прожекторных установок, заработала зенитная артиллерия. С этого момента я как будто потерял счет времени.

Ведущий, выйдя на точку сброса, дал команду открыть бомболюки.

Первый и второй самолеты, сбросив «роковой» груз, проследовали дальше до точки разворота. Расстояние между парой и моим самолетом было около километра, это приблизительно двадцать секунд. Я не видел результата их бомбометания, зато заметил, как один из наших самолетов отклонился от курса и с дымом, заметным даже в ночном небе, пошел вправо, теряя высоту. Страха я не

испытывал, не потому что считал себя храбрецом, просто понимать что-либо в первом боевом вылете и одновременно делать свою работу, дав волю чувствам, я не мог. Сосредоточившись на приборах и органах управления, стараясь не смотреть в осветившееся разрывами небо, я вел свой самолет к точке сброса. Все, бомбы сброшены! Значительно полегчавший «барак» проходит над аэродромом противника чтобы, минуя опасный участок, развернуться и лечь на обратный курс. Звена больше нет, я не вижу ни первого, ни второго бомбардировщика. Зенитчики пристрелялись, самолет вздрагивает от ударов «градин», но летит, стараюсь набрать высоту, чтобы сбить расчеты зениток. Осматриваюсь, самолет догоняют огненные трассы – ночной истребитель. Это полная неожиданность, откуда у немцев «ночник»? Ночные вылеты на бомбометание считаются наиболее безопасными. Взлетел отчаянный одиночка, ориентируясь на огоньки наших выхлопов.

Мы миновали зону действия зениток, но истребитель продолжает настырные атаки, огненные трассы бьют по самолету, стрелки пытаются вести заградительный огонь, но попасть ночью в быстролетящий истребитель, не зная необходимого упреждения – сверхсложное задание. Внезапно падают обороты, а затем и загорается четвертый двигатель. Техник задействовал огнетушитель, четыреххлористый углерод потушил вырывающееся пламя, но двигатель поврежден, увеличиваю нагрузку на три оставшихся. Истребитель прекратил атаки, наверное, закончился боезапас или боится далеко уходить от базы ночью, идем домой, обходя территорию противника. Первый двигатель греется, возможно, пробит радиатор. Самолет медленно теряет высоту. Только теперь я начинаю понимать, что происходит. В голове вертится одно слово. «война»!К аэродрому подошли на высоте тысяча двести метров, на трех двигателях. Откуда у немцев ночной истребитель? На глиссаде зажигают посадочные факелы. Можно садиться. Пытаюсь выровнять самолет, но руль высоты не работает, полностью убираю тягу и, не создав нормального посадочного положения, падаю на обозначенную полосу. От удара самолет проседает, ломая тележки шасси и со скрежетом цепляя землю деревянными 3,5-метровыми винтами, останавливается. Возгорания нет, выбираемся из самолета. Результат нашего вылета, продолжавшегося один час девятнадцать минут. поврежден руль высоты, его эффективность меньше чем пятьдесят процентов от нормальной, самолет изрешечен, только в крыльях мы насчитали более двадцати пробоин от снарядов и пуль истребителя и зениток, при посадке ранен штурман, повреждены шасси и два винта, все двигатели требуют тщательной проверки и ремонта. Силовые элементы планера и крепления двигателей визуально не пострадали, все-таки ТБ-3 – крепкий самолет, но самое страшное. осколком или огнем истребителя убит один из стрелков-техников. По заявлению раненого бомбардира бомбы звена по аэродрому попали, эффективность вылета оценить невозможно, но, по огням и освещенным силуэтам на земле, часть наших бомб «легла» на стоянку, как минимум один двухмоторный самолет и грузовой автомобиль или бронетранспортер горели. Результат не был сфотографирован. Наши потери. два самолета, что с экипажами – неизвестно.

Война действительно началась этой ночью, по отрывочным сведениям, немецкие войска при поддержке авиации перешли границу по всему фронту. Наш аэродром не бомбили, немецких самолетов над Комарно мы не видели.

Как только рассвело, наземные службы в количестве двенадцати техников, не считая красноармейцев, принялись за наш потрепанный линкор. В общей сложности были заменены два двигателя с винтами, руль высоты с тягами, тележки шасси, залатаны дыры и пробоины. Убитого стрелка похоронили на ближайшем сельском кладбище, раненого штурмана отправили во Львов.

23 июня 1941 года ночью мы получили задание разбомбить железнодорожный узел на территории Польши южнее Острува. Чтобы не лететь вчетвером, мой экипаж был доукомплектован штурманом и стрелком из нашей же эскадрильи, но из-за сложного ремонта самолета, продолжавшегося в авральном режиме более суток, вылететь под покровом темноты не получилось. Я высказывал некоторые опасения по поводу скоротечного ремонта, но мне при помощи мата объяснили, что другим самолетам эскадрильи поставлены иные задачи и надо лететь.

Взлетели в 6.15 в утренней дымке звеном из трех самолетов без прикрытия, как и вчера. По той же схеме после отрыва на малой высоте постарались как можно быстрее покинуть район аэродрома, на высоте одного километра легли на боевой курс. Главное – не встретить истребителей противника!

Сегодня я пристроился к звену без проблем слева от командира с интервалом и дистанцией в пятьдесят метров и с дистанцией сто и интервалом двадцать пять метров от второго борта.

Пока набрали два километра, оказались над территорией с немцами. Заработала зенитная артиллерия, вокруг самолетов в смертельном гопаке закружились черные дымные разрывы. Командирский самолет задымил, сбросил бомбы, но с курса не свернул. Мы увеличили дистанцию и интервал. Зенитный огонь становится все более интенсивным, черно-красные разрывы все ближе. Второй самолет внезапно вспыхнул и, взорвавшись, развалился в воздухе, возможно, детонировал боезапас или топливо. Раскрытых куполов нет. Я понимаю, что сейчас буквально на глазах погибли мои товарищи, но могу только, стиснув зубы, лететь дальше, бомбить фашистскую сволочь. Командир сходит с боевого курса и правым разворотом, пытаясь выйти из-под огня, берет обратный курс. Значит, надо уходить. Внизу штурман замечает железнодорожное полотно, это не Острув, но вражеская территория, не прицельно сбрасываем бомбы, они падают в поле метрах в ста от железной дороги с разносом в несколько сотен метров. Полностью освобождаемся от нагрузки и разворачиваемся домой, пытаясь следовать за командиром. Медленно снижаемся, чтобы подойти к своему аэродрому на минимальной высоте. Активная фаза вылета закончена. Мы не смогли прорваться через противовоздушную оборону немцев, теперь остается спасти себя и технику. Сегодня моему экипажу везет, видимых повреждений нет, начал перегреваться третий двигатель, возможно, это последствие скоротечного ремонта, снижаю на него нагрузку до семидесяти процентов от номинальной.