Стальная акула. Немецкая субмарина и ее команда в годы войны. 1939-1945

Отт Вольфганг

— Медленно погружайтесь на глубину 120 метров, — услыхал Тайхман голос командира. Он прозвучал холодно и равнодушно, чувствовалось, что командир сохранил полное самообладание. Тайхман испытал восхищение. Он знал, что, если страх овладеет и капитан-лейтенантом, им всем конец.

Командир включил свой фонарь и направил его свет на указатель глубины. Он показывал 80 метров.

— Разрешите включить помпу, господин капитан-лейтенант, — произнес старший инженер-механик.

— Включайте, — разрешил командир.

— Включить главную

осушительную помпу, — сказал Винклер помощнику.

Чей-то голос требовал новых пробок. Горизонтальными рулями управляли вручную.

— Помпа включена, — послышался голос.

Включился аварийный свет над картами. Помощник механика вкрутил новую лампочку. Она оказалась маломощной и светила тускло. Люди на помпе, позади гирокомпаса, работали молча, двигаясь в полумраке, словно тени. Помпа издавала легкое шипение.

Когда глубиномер показал 100 метров, инженер-механик выровнял лодку. Но она была слишком тяжелой и продолжала погружаться.

Эсминец снова приблизился.

— Определите пеленг, — велел командир.

— Пеленг три-три-ноль, — доложил акустик.

— Право руля, курс шесть-ноль, — крикнул командир из рубки. Рулевой повторил команду, но его голос прозвучал так, словно у него был жар. В центральном посту слышалось его тяжелое дыхание.

Стрелка глубиномера остановилась на отметке 120 метров. Неожиданно она дернулась — четыре раза.

— Машинное отделение заливает вода! — крикнул машинист.

Рядом с лодкой взорвались четыре глубинные бомбы. Из-за них корма осела, а корпус лодки изогнулся, словно лук. Раздался оглушительный грохот.

— Винклер, идите на корму и посмотрите, что там стряслось, — распорядился командир. — Я подержу за вас колесо.

— Слушаюсь, господин капитан-лейтенант.

Горел только фонарь командира. Аварийная лампочка над картами разбилась. Помпа заглохла. Помощник инженера в темноте пытался ее починить.

Инженер-механик вернулся в центральный пост.

— Течет индукционный клапан, господин капитан-лейтенант. Так, тоненькая струйка. Починим без проблем.

— Пришлите ко мне машиниста.

Приказ был передан в машинное отделение.

Моторист, запыхавшись, вбежал в центральный пост.

— Мы не можем больше погружаться, господин капитан-лейтенант…

— Вы кто?

— Что?

— Я спрашиваю вашу фамилию. У вас что, уши забило грязью?

— Машинист первого класса Хюблер явился по вашему приказанию, господин капитан-лейтенант.

— Это уже лучше, правда?

— Так точно, господин капитан-лейтенант.

— Если еще раз передадите ложную информацию, пойдете под трибунал.

— Слушаюсь, господин капитан-лейтенант.

— Я сам буду судить вас, прямо на лодке. А через полчаса после этого отправитесь кормить рыб.

— Слушаюсь, господин капитан-лейтенант.

— Почему вы крикнули, что машинное отделение заливает водой? Надо было сообщить, что индукционный клапан дал небольшую течь, вот и все.

Понятно?

— Так точно, господин капитан-лейтенант.

— Нельзя же, увидев течь, кричать о водопаде!

— Так точно, господин капитан-лейтенант.

— А теперь возвращайтесь в машинное отделение и ликвидируйте течь.

— Слушаюсь, господин капитан-лейтенант.

По пути назад моторист поскользнулся на осколках стекла и ударился головой о дверь отсека.

— Черт побери, — выругался он себе под нос.

Акустики доложили, что эсминец остановился.

— Я требую тишины, — заявил командир. — Свободные от вахты, укладывайтесь на койки и лежите.

Он велел заглушить левый электромотор, а правому дать средний ход.

Но тут в офицерском кубрике застонал Мюллер. Было слышно, как в кормовом отсеке лихорадочно, но очень тихо работали машинисты. Потом на пол упал гаечный ключ.

— Вот жопы, — пробормотал инженер-механик. Его нервы были взвинчены до предела.

— Винклер! — произнес командир. — Следите за своей речью!

— Прошу прощения, господин капитан-лейтенант. Случайно вырвалось.

— Это называется lapsus linguae, [8] старина Винклер, — вмешался старпом, — с каждым может случиться.

Эти латинские слова на дне моря, в ситуации между жизнью и смертью, прозвучали странно успокаивающе. Тайхман почувствовал, что восхищается мужеством старпома более, чем когда-либо прежде.

8

Оговорка (лат.).

Стрелка глубиномера показывала 116 метров. Оба носовых горизонтальных руля были поставлены на полный подъем. Подлодка погружалась медленнее, чем раньше, но все-таки погружалась. «Если не починят главную помпу, то нам конец», — подумал Тайхман.

Тук.

Подводники вздрогнули, словно их ударили хлыстом в лицо.

И снова — тук.

Все умолкли. Тайхман слышал дыхание своих товарищей.

Тук — пауза — тук, тук, тук.

Тишина.

Потом послышался такой звук, как будто кто-то бросил горсть камешков о борт лодки.

— Мы попали в луч гидролокатора эсминца, — передал акустик.

— Верно, — подтвердил Лютке и дал приказания рулевому.

Он попытался развернуть лодку кормой к эсминцу, чтобы затруднить эхолокацию. Но подлодка плохо слушалась руля и двигалась очень медленно.

— Эсминец приближается, — передал акустик.

— Пусть подходит, — сказал капитан.

— Пеленг один-два-ноль. Эсминец приближается очень быстро, — доложил акустик.

— Они всегда спешат, эти консервные банки, — произнес командир, потом быстро произвел подсчеты — курс подлодки, курс цели, курс уклонения; стоит ему ошибиться, и подлодка попадет под глубинные бомбы. Это понимали все и не сводили с командира глаз.