Стальная империя Круппов. История легендарной оружейной династии

Манчестер Уильям

Если бы Ференц имел дело с каким-то другим военным преступником, то быстро добился бы своего. Но Крупп – это Крупп. Он не вышел к гостю, да и Бейц, вызвав юристов, больше не показывался. Переговоры сопровождались взаимными обвинениями, укорами, антисемитскими высказываниями немцев. Им было что терять, но трудность Ференца состояла в том, что он не мог доставить в Германию свидетелей. Многие из них не поехали бы туда ни при каких обстоятельствах. Как бы ни именовался новый германский канцлер, достаточно того, что Крупп по-прежнему царит в Руре. Страх свидетелей был иррациональным, но ведь они и стали жертвами величайшей вспышки безумия в истории. Ференц понимал их положение и должен был торговаться с адвокатами Круппа.

Процедура получения компенсации была долгой и трудной. На главу концерна оказал давление Макклой, человек, у которого тот был в неоплатном долгу. Макклой передал Круппу, что выступит с резким политическим заявлением, если фирма не уступит. И все же совещания сторон казались нескончаемыми. А дух враждебности сторон был так силен, что дебаты неожиданно перерастали в шумные

ссоры. Наследники «Фарбен индустри» согласились создать фонд для бывших рабов нееврейского происхождения. Ференц призвал представителей фирмы Круппа сделать то же самое. В ответ его просто спросили, уполномочен ли он вести переговоры на эту тему, и, получив отрицательный ответ, предложили забыть об этом. Немцы настаивали на том, чтобы составной частью пакта стал отказ организации евреев, которую представлял Ференц, от дальнейших претензий и вообще от всякого критицизма по адресу Круппа. Возможность компенсации за погибших их наследникам была отвергнута. Хотя основные документы фирмы были сожжены в 1945 году, на основании сохранившихся записей ее представители подсчитали, что существует не более 1200 человек, имеющих право на компенсацию. Это означало, что, считая по 5 тысяч марок (1250 долларов) на каждого, вся компенсация обойдется концерну в полтора миллиона долларов. Ференц предположил, что в бумагах могли быть ошибки. И представители Круппа после долгих споров согласились выделить еще миллион. Соглашение было достигнуто за два дня до Рождества 1959 года. К великому неудовольствию американского юриста, немцы постарались нажить на этой «жертве» максимальный моральный капитал. Бейц объявил, что Крупп пошел на это добровольно, «с целью помочь залечить раны Второй мировой войны». Это сработало. Пресса повсюду шумно приветствовала «добровольный жест» Круппа, и принудительная мера превратилась в рекламный триумф.

Поскольку число оставшихся в живых евреев, некогда работавших у Круппа, в то время не было известно даже приблизительно, решили, что в дальнейшим будут производиться дополнительные выплаты в случае выявления таких лиц. Но на деле ожидания тех, кто поверил обещаниям, не оправдались. Накануне Рождества Елизавета Рот прочла статью под заголовком «Крупп согласился заплатить евреям» в нью-йоркском «Джорнал Америкэн». Это сообщение перепечатали газеты многих стран мира, и тогда отыскалось до двух тысяч бывших заключенных только с завода «Берта». К изумлению администрации концерна, везде появлялись живые евреи, имевшие юридически законные притязания.

Одна из причин ошибки в расчетах вскоре обнаружилась. Все были уверены, что бывшие обитатели лагеря на Гумбольдтштрассе, кроме Рот и ее группы, погибли в Бухенвальде. Однако комендант лагеря тогда отказался принять эту партию заключенных, объяснив, что сейчас, когда война вот-вот окончится, он и так не знает, как ликвидировать уже имеющихся у него евреев. Жуткий поезд отправился в дальнейший путь в поисках места, где его пассажиров согласятся принять. Это сделал начальник лагеря в Бельзене (в Нижней Саксонии). Вскоре его освободили англичане, и еврейские девушки остались в живых. Таким образом, из числа евреек, которых все – и сами люди Круппа – считали погибшими, остались в живых 384 человека, и все имели право на компенсацию согласно обещанию Круппа «помочь залечить раны войны». Это сообщение поразило не только обитателей Эссена, но и генерала Тэйлора, и Ференца. У одного человека, адвоката Кранцбюлера, эта новость вызвала настоящий взрыв эмоций. При встрече с автором этих строк, узнав, что 311 претензий из 384 удовлетворены, он заявил: «В Нюрнберге нас обманули! Прокуроры говорили, что выжили только шесть человек. У них были возможности все проверить, и я не поверю, чтобы они там не знали правды! Американцы нам врали!» Он не принимал в расчет, что в хаосе послевоенной Германии могли «пропасть» и тысячи людей.

На деле теперь никто не получил ранее обусловленную сумму 1250 долларов. Администрация концерна снизила ее до 750, затем до 500, а потом деньги, выделенные на это, и вовсе кончились, что и объяснили юристы фирмы в ответ на запрос Ференца. Между тем бывшие узники нееврейского происхождения с интересом читали в газетах об этих событиях. В Бельгии священник Ком говорил мне: «Крупп никогда не признавал своей вины передо мной и ничего не платил мне за работу». Тем, кто обращался в администрацию концерна с жалобами, отвечали, что все претензии удовлетворить не представляется возможным, поскольку слишком много денег выплачено по соглашению с Ассоциацией евреев, пострадавших во время войны. Ее интересы и представлял Ференц. Когда с заявлением о компенсации обратился некий Ванднер, бывший узник, потерявший в результате несчастного случая ногу на заводе «Берта», то он получил ответ: «Мы должны подчеркнуть, что использование труда узников было просто следствием приказов властей, и фирмы, имевшие договор с правительством рейха, обязаны были использовать труд заключенных из-за острого недостатка рабочей силы». Конечно, человеку потерявшему ногу, от этого не легче. Далее в ответе говорилось: «Судьба евреев, бывших узников концлагерей, заставила нас в 1959 году заключить контракт с известной вам Ассоциацией евреев. Поэтому мы вынуждены, к сожалению, сообщить, что не имеем возможности выполнить вашу просьбу».

У евреев, пострадавших во время войны, было только одно преимущество – большая единая организация. Существовала также организация жертв другого этнического происхождения – англосаксов, бывших узников Круппа, имевшая штаб-квартиру в Лондоне. После опубликования рождественских обещаний Бейца ее руководство обратилось с запросом к руководству концерна. Они получили ответ: «На ваше письмо от 7 января отвечаем, что в связи с большими

выплатами в пользу евреев мы не в состоянии сейчас делать добровольные пожертвования. Надеюсь, вы нас поймете». Они поняли. Распознав инсинуацию, представители организации отправили письмо Ференцу и Тэйлору. Вообще же эта история вызвала воспоминания о последней ночи Гитлера: как всегда, он нашел, «кого следует благодарить за все это, – международное еврейство и его пособников».

Глава 31

Те, кто на свету

Историю династии Круппов пронизывают повторяющиеся сюжеты, некие главные темы, как в большом музыкальном произведении. В 1960-х годах две темы зазвучали ярче. Второй раз за сто лет могущественному единоличному собственнику мешали банковские интриги и слабость собственного сына, несовместимая с управлением его промышленной империей. Обе эти темы развивались параллельно, подрывая могущество последнего эссенского исполина.

Между тем крупповцы готовились к юбилею, одному из тех событий, которые подданные Германской империи, равно как и империи крупповской, любили с особой нежностью, потому что чувствовали свою общность – прошлую, настоящую и будущую. В приветственном адресе президента ФРГ говорилось: «История вашей фирмы отражает судьбу народа Германии со всеми взлетами и падениями». Готовился юбилей Альфрида Круппа Великого. Однако правнука уговорили изменить дату. Поскольку Круппы официально отказались именоваться производителями оружия, то сочли, что уместно будет отметить в ноябре 1961 года стопятидесятилетие основания Фридрихом Круппом сталелитейного завода. Конечно, в дальнейшем созданное им производство приобрело несколько иной характер, но Альфрид утвердил этот план, расценивая мероприятие как праздник также и в честь Альфреда, родившегося на следующий год после основания фирмы. Боннские власти приняли участие в организации торжества. Канцлер и президент обещали присутствовать на церемонии вместе с рядом дипломатов, в основном из стран Азии и Африки. Гостей должны были приветствовать Крупп с сыном и Бейц. Альфрид лично вникал во все детали будущей церемонии, в которой были задействованы около 500 служащих концерна. Ожидалось до двух тысяч гостей. Для этого был маловат даже Зальбау, и Альфрид создал проект огромного бело-голубого павильона, своего рода надувного «шатра», в котором разместились бы все участники и гости, включая членов правительства и дипломатов. Это сооружение охранялось днем и ночью, поскольку оно было весьма уязвимо. Но практически никто не мог тогда говорить об уязвимости «здания» самого концерна. Годичная прибыль, по свидетельству Иоганнеса Шредера, в то время еще занимавшего свое место, составляла до 5 миллиардов марок. Люди Круппа, проработавшие за границей несколько лет, не узнавали Эссен, разрушенный войной и расцветающий вновь.

Шесть дней продолжалось празднество. В последний день ораторы выступали с речами. Сам Альфрид Крупп обратился к гостям: он не делился с ними планами на будущее, но говорил о славе концерна и Германии в целом, о той великолепной индустриальной империи, которой будет руководить его сын.

Президент Любке заявил, что следует решительно отвергнуть «фальшивые клише», существующие за границей, которые представляют фирму Круппа в черном свете, тогда как зарубежные корпорации, конкурирующие с Круппом, изображаются чуть ли не святыми. Канцлер Эрхардт, последний из ораторов, сказал, что будущее концерна тесно связано с будущим Германии. Подобно Альфриду, он потребовал, чтобы Америка, Англия и Франция отказались от «абсурдного и безнадежно устаревшего» Мелемского соглашения. Формально оно еще существовало, но в Руре уже превратилось в мишень для шуток.

* * *

Золотой осенью 1961 года Дом Круппов достиг удивительного, почти идиллического состояния, когда казалось, что все желания выполнимы. Правда, сам Крупп, как обычно, не чувствовал себя счастливым, но кто из больших людей – гениев, героев или преступников – знал состояние безмятежности? Его не знали ни Александр Македонский, ни Фридрих Великий, ни Наполеон, ни фюрер и ни один из Круппов, которые добились для династии ее нынешнего состояния расцвета. Подобно своему легендарному Зигфриду, они приносили счастье другим. Вальдтраут обрела новую родину в Аргентине. Она пополнела, но оставалась такой же энергичной и каждый год прилетала в Германию и навещала всех своих родных. С Ирмгард они виделись редко. Она воспитывала потомство и помогала мужу управлять баварским имением. От нее обычно приходили вести в связи с рождением нового ребенка. Она нашла себя в семейной жизни и была счастлива. Харальд, страдавший от неприятных воспоминаний, ей даже тайно завидовал. После возвращения домой его около двух лет мучила бессонница от тревоги за своих товарищей, оставшихся в плену. По ночам он не раз повторял про себя строчки из «Трехгрошовой оперы» Брехта:

Теперь во мраке эти.Другие на свету.Но видно-то при светеИ не пройти сквозь тьму.

Женитьба и рождение ребенка помогли ему обрести себя. Бертольд также благоприятно влиял на брата. Теперь Харальд был уже не тот, что прежде, – молодой офицер, который хотел завоевать Россию, стал зрелым человеком, своего рода символом надежд новой Германии.

Журналисты ФРГ, ведомые Акселем Шпрингером, делали все, чтобы было забыто бурное прошлое, хотя находились недовольные и протестующие. Один рядовой эсэсовец, осужденный за убийство узника концлагеря, говорят, кричал: «Мы, маленькие люди, расплачиваемся за бонз, которые сидели в рурском замке и отдавали приказы!» История эта не получила широкой огласки. Крикун выглядел недостаточно прилично – все же это был преступник, признанный виновным в судебном порядке.