Стальная империя Круппов. История легендарной оружейной династии

Манчестер Уильям

Тило и Барбара жили в кирпичном доме рядом с виллой «Хюгель» (в бывшем флигеле). Примерно за год до юбилейных торжеств барон закончил писать свои воспоминания, увидевшие свет в 1961 году. Барон и баронесса были людьми приятными в обращении. Переступив порог их дома, гость как бы попадал в ушедшее спокойное столетие, минуя и пошлую новую Германию, и кошмарные годы Гитлера, и период веймарского эксперимента и годы Первой мировой войны. Несмотря на семьдесят лет пребывания в правящих слоях, барон оставался человеком доброжелательным и искренним. Сам бывший нацист, Тило все равно считал эпоху Гитлера «свинской» и скептически отзывался о тевтонском национальном характере. «Знаете, – говорил он, – ведь у нас есть особый бог зависти – Локи. Подобного божества нет у других народов». Барбара возражала: «Это же несправедливо по отношению к немцам!» Барон же восклицал: «Но ведь это правда!»

Однако боги,

легенды, вожди – это одно, а вот семья – совсем другое, и даже не явно выраженное критическое отношение к их родне раздражало супругов. Они гордились семьей и любили показывать гостям фотографии своего погибшего сына, своего внука, Берты и Густава.

Для Альфрида Круппа барон и баронесса были единственным воплощением связи с прошлым династии. В 1911 году, когда отмечали столетие фирмы, Тило уже было тридцать три года! Может быть оттого, что они были воспитаны в спокойное время, Тило и его жена не стали озлобленными. Альфрид был злопамятнее, чем они. Он был воспитан на ненависти к врагам Германской империи, погубившим ее, и эта ненависть служила ему утешением. Интересно, что фюрер, который в начале своего правления был национальным идолом, чувствовал себя одиноким, никому не доверял и, по воспоминаниям его единственного друга детства, «повсюду усматривал козни и был в ссоре со всем светом. Я никогда не замечал, чтобы он радостно воспринимал что бы то ни было». Конечно, Гитлер и Крупп далеко не тождественные характеры. В 1960-х годах Альфрид был искушенным и хитроумным борцом, весьма успешным в достижении своих целей. Но и Круппу свойственна была мрачность, и он считал нужным повсюду видеть врагов. Благодаря своей внутренней силе Альфрид стал почти стоиком, и все же ему в жизни не хватало спокойствия и доброжелательности, присущих его матери. Поэтому можно понять, что для него значили Тило и Барбара. Жестокость национал-социализма повернула представления о морали на 180 градусов по сравнению с прежней эпохой. Сопоставим два документа. Гитлер писал в тюрьме Ландсберг: «Я знаю, что сила физического террора заставит подчиниться и отдельных людей, и массы. А сломленный обычно теряет надежду». А барону друг пожелал при окончании Оксфорда: «Защищай алтарь, престол и дом, но помни: алтарь – это жилище высшего, но не убежище для лицемеров, престол должен служить благу страны, а не клике себялюбцев, дом же пусть станет крепостью свободного человека. Всегда будь на стороне бедных и беззащитных».

Крупп видел эту пропасть и пытался навести мосты. Ему так и не удалось дотянуться, хотя его усилия и поддерживало ощущение связи с прошлом – что было страшно важно для него. Ведь там была его земля, та почва, в которую уходили его корни, и то духовное наследство, которое он мог бы передать своему сыну.

* * *

Осенью 1962 года началось грандиозное приключение двух форменных авантюристов, звавшихся Уинстон Черчилль-второй и Арнольд фон Болен, соответственно двадцати двух и двадцати трех лет от роду. Они познакомились и подружились в Оксфорде три года назад, когда оба увлеклись лыжами. Теперь они собирались в путешествие вдвоем на одномоторном самолете, наметив побывать в сорока странах. При этом оба плохо разбирались в летном деле. У внука бывшего британского премьера было классическое образование, а внук Густава Круппа обучался экономике. Издатели журнала «Квин», вспоминая классическое «африканское путешествие» сэра Черчилля, разрекламировали готовившуюся авантюру как «путешествие по стопам деда». Дед действительно побывал в Гане, Того и Южной Африке, но путешествовал по земле и всегда точно знал, где находится в данный момент.

Инструктор умолял обоих молодых людей быть поострожнее, но не был уверен, дошли ли до них его предостережения. Тем не менее, их путешествие, длившееся девять месяцев, завершилось успешно. Потом Уинстон-младший морочил мне голову рассказами типа: «Над Мертвым морем мы находились на высоте 1275 футов ниже уровня моря! Знаете, ведь оно находится во впадине, и его поверхность на 1285 футов ниже уровня моря». То есть они почему-то летели на 10-футовой высоте, забыв, вероятно, что при таком низком полете шквал коварного «хамсина» мог разнести их самолетик и они продолжили бы свое путешествие по дну морскому, где не ступала нога ничьего деда.

Ясное дело, двадцатилетних пилотов такой невидимой опасностью не запугаешь; наверное, только этим и можно объяснить, почему Клаус – отец Арнольда на своем отлично гудящем «мессершмите» пропал над лесом в тот январский день 1940 года, когда на небе не видно было ни облачка – и ни единого вражеского самолета на горизонте. Когда Уинстону позже указали на серьезный риск, он выглядел озадаченно: «Но ведь мы летели в Каир». Как будто не было возможности обойтись без этого 10-футового

бреющего полета. Именно такой взгляд на жизнь и делает людей премьерами, «пушечными королями» или покойниками.

Вместе с тем экспедиция принесла обоим чувство удовлетворения, а власти отнеслись к ней почти как к визиту глав государств. Сами имена Черчилля и Круппа обладали известной магией, и оба путешественника получили приглашения от императора Эфиопии Хайле Селассие, короля Иордании Хусейна, президента Сирии и премьера Судана. Президент Египта прислал своего главного советника, и тот показал гостям храмовый комплекс в Луксоре и высотную Асуанскую плотину, которую строили советские специалисты. Все эти почести оба молодых человека восприняли как нечто само собой разумеющееся и рассказывали о них с юмором. Летом Уинстон-младший написал книгу о своем путешествии, а Арнольд опубликовал сборник собственных фотографий, которые напомнили о давнем увлечении «дяди Альфрида».

Так совпало, что Черчилль с Боленом пустились в дорогу 11 ноября – в Англии эта дата считается Днем поминовения, а в Германии – мрачным днем «перемирия», то есть капитуляции в Первой мировой войне. Арнольдов дед Густав так озлобился после событий 1918 года, что начал втайне перевооружать Германию, записал сыновей в нацистские отряды и довел династию до вымирания. Полет же Арнольда и Уинстона для многих стал знаком того, что Европа прощается с враждой.

Но Арнольд не мог унаследовать дом и имя Круппа. В нем жил дух Альфрида, он был прирожденным лидером и самым мужественным среди младшего поколения династии. Но наследником был сын Альфрида Арндт, человек абсолютно другого склада.

* * *

Последний наследник Дома Круппов питал устойчивое отвращение к городам как таковым, но, пока Рио не запал ему в душу, он считал Париж, так сказать, наименее неприятным из них. Печальная история этого «избранного» укладывается как раз в парижскую пословицу: «Испытания делают человека, а везение – монстра». Однако следует быть справедливыми – характер Арндта нельзя рассматривать в отрыве от времени, сформировавшего его как личность, то есть середины XX века. Между 24 января 1938 года, когда он появился на свет, и 20 ноября 1961 года, когда его представили членам правления, как будущего суверена 125 тысяч подданных Эссенской империи Круппа, лежала дистанция огромного размера.

Он родился в год аншлюса в предместье Берлина – столицы величайшей в мире военной державы. Вскоре после его рождения началась война. Его первые воспоминания – это военная форма, духовые оркестры и «Зиг хайль!». Малыш, конечно, ничего не понимал, но настроение чувствовал верно, и ему было неспокойно, а известие о том, что два его дяди погибли, испугало его. Когда Арндту было четыре года, отец развелся с матерью, поскольку родители отца считали, что она ему не пара, и она уехала с ним на озеро Тегернзее. В семь лет он узнал, что среди его близких родственников один попал в плен, другие либо погибли, либо пропали без вести, а дед признан невменяемым. В десять лет в мюнхенской «Вечерней газете» он прочитал, что отец объявлен опасным военным преступником и осужден на тюремное заключение, а его собственность (то есть наследство Арндта) конфискована. Мать утешила сына, сказав, что настоящим преступником был не отец, а дед. Как-то это мало помогало. Но некая закономерность присутствовала. А через три года вообще произошла полная дичь. Альфрида Круппа освободили, вернули ему состояние, и фатерланд провозгласил его великим человеком, правда, неизвестно за какие заслуги. Арндт понял так, что у отца были какие-то общие дела с тем странным типом, который хотел покорить мир, проиграл, велел разрушить всю страну, покончил с собой вместе с женщиной, которая успела побыть его женой всего несколько часов, да еще и приказал – в последнем желании – облить себя бензином и поджечь. Но что бы там ни было, теперь отца превозносили как символ мужества Германии. И вот наконец Арндт встретился с ним, приехав для конфирмации в протестантскую церковь рядом с виллой «Хюгель». Мать, которую он обожал, осталась дома. В этот значительный для подростка момент ее заменяла сексуальная иностранка Вера.

По условиям развода Альфрид и Аннелизе обязались по очереди заниматься воспитанием сына, но на практике это оказалось трудно. Во время войны Альфрид постоянно выезжал в «покоренные страны» по своим делам, потом сидел в тюрьме, а затем снова часто бывал за границей. Отец и сын виделись редко. Сын чувствовал себя дома только на вилле на Тегернзее, у матери, там всегда было весело. Впрочем, со временем мать и сын все реже появлялись дома и все чаще – в Байрейте, на Лазурном Берегу или в Бразилии, где Арндт купил большое поместье с частным аэродромом, чтобы встречать гостей. В Эссене он бывал теперь только по случаю чествования крупповских юбиляров.