Стальная метель
Шрифт:
— Вот такие дела, племяшка, — сказал Сезган, тяжело поднялся, подкинул в печь поленце. Снова сел. — Хотел я тебя с другими бабами отправить в город, да не получается — оседлали ряженые дорогу, не пропустят. Так что придётся тебе пока тут побыть, а сколько — не знаю. Стрелять-то не разучилась?
— Приходится иной раз, — сказала Вальда, — хотя уже не часто.
— Ты всё ещё богатая? — спросил Сезган неожиданно.
Вальда подумала.
— Не знаю, дядя. Сейчас не поймёшь, что богатство, а что — обуза.
— И то верно… Стражники твои говорят, что служат тебе верно и за тебя биться будут, но одну тебя не отпустят и сами
— Так. Из степных кочевников они, слово дали — будут держать. Даже я сама их от слова освободить не могу, пока срок не выйдет.
— Хитро, не по моему пониманию… Ну да ладно. Дело вот в чём. Должен со дня на день вернуться шаманёнок, я его с поручением к колдуну Велу посылал, знаешь такого?
— Даже не слышала.
— Его ещё Лесовиком кличут, в самой глуши живёт. Старый он уже, конечно, никого видеть не хочет, дела ему до людей не стало… ну да, обижали его, было такое. Но вот решил я ему поклониться — авось снизойдёт. Дело в том, что корыстный он, как не понять кто. Камушки любит разноцветные. Но если пообещать и не дать — отомстит, да сторицей. Понимаешь меня?
— Что ж не понять. Кемельма [13] моя подойдёт? Нить жемчужную отдала бы, да только она меня с мужем пропавшим соединяет, пока не вернётся — не могу. Оручи мои просто серебряные, без камней… и перстней не ношу, как видишь.
— Из дому что-нибудь пообещать сможешь?
— И пообещать могу, и отдам, не жалко — да только где тот дом? Мне сейчас до него пути как до месяца…
— И то верно… А эта подружка дочкина?
— Один у неё камень перстный, жениха дар. Тоже расставаться не след, ждёт она его, а он где-то в трудных местах. Плохо может получиться, если отдаст. Ну, посули от меня колдуну чего он хочет, я наизнанку вывернусь, а доставлю.
13
Кемельма — ожерелье из камней-самоцветов.
— О-хо-хо… Да, как-то оно неудачно сложилось. Ладно, всё я тебя спросил, что хотел, теперь ты можешь. Будешь ли?
— Буду. Вы же здесь не просто прячетесь, верно?
— Верно. Народ стервенеет понемногу, да и есть за что. Мало того, что ряженые людей обижают-измываются, они и таины разрушают. Возле речки Сатьи таина, знаешь, наверное… хотя нет, тебе-то откуда знать про неё?.. в общем, Камни в реку побросали, а на место, где они стояли, навоз привезли и рассыпали. С двух сёл на ряженых тогда поднялись, но как-то без умения, неосторожно… в общем, кого-то из наших поубивали, а прочих голыми по улицам прогнали, плетьми хлестали… да ладно, не хочу такую погань рассказывать. Ну да, и ограбили тогда эти сёла подчистую, вывезли всё.
— Сколько этих тварей и где они сидят?
— Народ говорит, до трёх сотен. А не сидят они нигде, носятся по всему краю, две ночи подряд на одном месте не ночуют. Понимаю, о чём ты думаешь, да и мы сами не без соображения — но прихватить их, тварей, трудно. И ворожит им кто-то, в ловушки-засады они не попадали ещё ни разу… чего я, собственно, Вела-то и хочу заполучить. Он завести их в дебри сможет, а больше никто. Так-то, племянница… Да, а эта дочкина подруга — она стрелять умеет?
— Да уж, — хмыкнула Вальда. — Нынешние девки — все умеют. Вот откуда у них такой обычай взялся — в скачках да стрельбе соревноваться?
— Чуяли что-то, — сказал Сезган. — Малому сама скажи, чтобы дали вам по луку и стрел сколько нужно. Будете службу караульную нести наравне с воинами. А там посмотрим…
Всё произошло как раз во время её стражи. Вдвоём с Сюмерге они сидели в «гнезде», свитом на толстой ели — где-то на полпути от земли к верхушке. Заметить их снизу было невозможно, а сами они видели довольно далеко во все стороны — а главное, слышали. Звуки доносились издалека и были очень отчётливые; всё можно было понять по звукам.
Солнце село, и мороз крепчал. Хоть и набросано в гнезде было немало тёплых шкур, а холод понемногу пробирал, немели пальцы на ногах и руках, немели нос и щёки. Скоро их должны были сменить…
Вначале они услышали непонятный шум со стороны становища, сменившийся быстрым скрипом шагов, потом послышались приглушённые голоса, на миг прервавшиеся — и тут же раздались громкие крики, звуки ударов, бряцанье железа о железо, чей-то чудовищный хрип. Видны были мечущиеся факелы, потом вспыхнул один дом, другой, третий…
— Госпожа… — прошептала Сюмерге.
— Тихо. Молчи.
В свете пожара метались люди, падали, вскакивали, снова падали — и оставались лежать. Другие шли мимо них, иногда останавливаясь и погружая в тела наконечники копий…
— Но там же наши…
— Уже не помочь. Молчи. Замри и молчи.
Потом Вальда увидела, как кто-то, сильно хромая, пробирается по глубокому снегу к их ели. Сначала Вальда подумала, что это один из ряженых — на нём был маньяк и остроконечный колпак шамана. Но не было оружия, а был бубен в руке. Это был настоящий шаман — наверное, тот самый внук Кранча, который должен был привести подмогу, но опоздал…
Ей показалось поначалу, что он пройдёт мимо, скроется в лесу, но нет — шаман остановился как раз за елью, притоптал снег, поднял бубен и, чуть слышно постукивая, принялся кружиться. Слышно было его тяжёлое, почти судорожное дыхание. И другие звуки исходили от него — как будто далёкий вой. Вой нарастал, а шаман кружился всё быстрее, шёл по кругу и кружился вокруг себя, и вдруг снег стал подниматься и тоже кружиться, образуя пока ещё не вихрь, но этакую снеговую стену, отгораживающую его от прочего мира — и только сверху, из гнезда, было видно, как он продолжает кружиться, а уже поднялся ветер и загудел в ветвях, обрушивая пласты лежащего там снега, который тут же подхватывало и уносило в кружение, и сами деревья сдвинулись и пошли по кругу, сначала медленно, потом быстрее и быстрее, Сюмерге что-то кричала, но уже не было слышно за страшным рёвом.
Ряженые, наверное, шли по следам шамана — но сейчас остановились, заслоняясь от снега, и только один из них, широко расставив ноги и как бы навалившись на ветер, поднял лук и метал стрелы в снежную стену — метал наугад, ничего не видя перед собой, а потом Сюмерге привстала в гнезде и послала ответную стрелу, и ряженый сунулся на колени, обхватил древко, торчащее у него из груди, и страшно закричал — словно и не воин он был, всегда ожидающий смерти, а перепуганный злобный мальчишка, любящий пакостить и вдруг получивший в ответ… Он упал лицом вперёд, и тут же все рядом с ним тоже повалились, и снег моментально скрыл их, как будто никого не было. А деревья продолжали кружиться, и кружилось уже небо над ними, и в небе неслись то ли снежинки, то ли искры, то ли звёзды…