Стальная метель
Шрифт:
Слышно было, как неистово колотится его сердце.
И так же неистово дышал Колобок.
Ягмара взглядом забросила мёртвую лису подальше отсюда — та взлетела выше верхушек деревьев и скрылась где-то в лесу. Потом так же взглядом собрала снег с ветвей в рыхлый ком высоко над собой, повернулась и вошла в холм. Ком рухнул на то место, где произошла схватка, и скрыл все следы.
Все обитатели холма уже стояли возле выхода, вооружённые кто чем.
— Всё в порядке, — сказала Ягмара.
Он знала, что это не так.
Шеру спрыгнул на землю и стал требовать Колобка.
— Подожди…
Огляделась.
— Цеца, мне нужен пустой стол. Убери всё, пожалуйста…
— Сейчас, хозяйка.
Цеца с помощью сына моментально собрала расставленную посуду и чисто протёрла неровную столешницу. Ягмара села на брёвнышко, положила Колобка на стол. Погладила, успокаивая. Он жался к руке. Шеру
— Шеру…
Кот посмотрел на неё золотыми глазами, как бы говоря: а что? Я помогаю.
— Ладно, только не мешайся. Колобок, не подпрыгивай, дай я тебя осмотрю…
Корочка была во многих местах треснувшая, облупившаяся, надломанная. Лисьи зубы оставили глубокие следы. Впрочем, Ягмара знала, что всё это скоро само затянется, залечится…
— Что случилось? Где Ний?
Колобок заметался, застрекотал, прокрутился несколько раз на месте.
— Не понимаю, — сказала Ягмара. — Подожди, не вертись…
Она положила на него обе руки, сосредоточилась. Колобок ёрзал. Перед глазами Ягмары стремительно замелькали картинки, но она не могла ничего понять: деревья снизу, лошадиные ноги снизу, непонятные люди снизу…
— Нет, так не получится. Давай я буду тебя спрашивать, и если «да» — ты немного подпрыгнешь, я если «нет» — останешься на месте. Договорились?
«Да».
— Ний жив?
«Да».
— Ний здоров?
«Нет».
— Он с Фрияном?
«Нет».
Ягмара задумалась.
— Он с другими людьми?
«Да».
— Он может вернуться?
«Нет».
— Он отправил тебя за помощью?
«Нет».
— Ты сам пришёл за помощью?
«Да».
С другими людьми… не может вернуться… за помощью не посылал…
— Ний в плену?
«Да, да, да».
— Понятно… Колобок, слушай меня внимательно. Сейчас мы, конечно, никуда не пойдём, самое главное дело ещё не закончено. Ний в плену — а значит, почти в безопасности. Потом, когда мы отправимся за ним — ты сумеешь привести нас к нему? Не к тому месту, где он остался, а именно к нему самому?
«Да, да, да».
— Ну и отлично. Шеру, забирай его, и делайте что хотите. Только не разнесите тут всё…
Лапа Шеру мелькнула над столом, но Колобок успел раньше — подскочил высоко, перелетел через кота и понёсся к огороду. Огород разросся так, что со стороны походил на ком жёлто-зелёной пены. Там ковырялся Пичай — то ли поправлял подпорки, то ли собирал урожай. Колобок, а за ним Шеру прыгнули на его спину, оттолкнулись и рухнули в заросли. Пичай исчез, потом выскочил немного в другом месте, грозя кулаком и выкрикивая бессвязные слова. Цеца как-то по секрету рассказала Ягмаре, что дед наложил на внуков чару: они не могли произносить вслух слова, которые колдуны использовали для заклятий; с одной стороны, ненароком могли произнести простенькое заклинание или проклятие, а с другой — дед считал это напрасной тратой волшебства, которого в мире и так почти не осталось. Поэтому сейчас у Пичая получилось что-то вроде «…да вас… на всё… видел… гусиный… и вот!»
— Пичай! — позвала Ягмара.
Тот недовольно оглянулся.
— Бросай огородничать, одевайся. Олени мимо проходят, пойдём добудем одного.
Пичай выбрался из зелени, подошёл.
— Так мяса ещё полно.
— Отцу свежая печёнка нужна. Да и шкура скоро пригодится…
Он уже понимал, что иногда просыпается, встаёт, ест, справляет нужду, моется — но пока с трудом осознавал, кто он есть сам и где находится. И люди вокруг были смутно знакомы… нет, не так: он знал, кто они, но это знание дремало поодаль, и будить его требовалось каждый раз заново. И явь, если она была явью, сильно уступала в выпуклости, красках, запахах, звуках тому, что он уже и сам понимал как сны. Явь была туманна, вязка, медленна, утомительна. Ею приходилось заниматься через силу — как тяжёлым рутинным трудом, не приносящим радости.
Но явь хотя бы была понятна. Скучна, монотонна, тягомотна — но понятна. К ней не возникало вопросов.
Сны же…
Что интересно — сны он помнил все. Из снов сложилась вся его предыдущая жизнь… нет, наверное, не вся, оставались какие-то незаполненные промежутки, но основное он про себя знал: как рос пастухом и сыном пастуха, как был похищен торговцами детьми, как бежал от жестокого хозяина, убив при этом своего первого врага, как оказался в воспитанниках у Артабана, царя Сугуды, как постигал искусство равновесия и науку богоборчества у наставника Масани в городе Киш, городе, который десять лет спустя весь ушёл под воду, и одни говорили, что жители сами скрыли его там от врагов, а другие — что он рухнул под тяжестью накопленных грехов, и притом и те, и другие ссылались на божественный промысел… Как потом так же рухнули планы царя Артабана создать царство мира и справедливости на земле, и все земли охватила война, где каждый был против всех… Как с письмом медхина Масани он тайно проник к царю Короху и после стал служить ему, следя, чтобы ни один из богов в Становом царстве не получал внезапного преимущества перед другими богами. И как наконец ему, не думая о себе и семье, пришлось вступить в схватку с самим Черномором, когда-то изгнанным за пределы Станового царства, но проникающим сюда вновь и вновь под чужими именами, под фальшивыми личинами и под враждебным покровительством, — и вступил он в этот бой не только как царский страж, но и как оскорблённый муж, чью любовь и гармонию эта бесчестная тварь искромсала и растоптала.
Но это были понятные сны. Говорят, перед смертью человек за мгновение проживает всю свою жизнь. Наверное, это было нечто подобное.
Однако было и другое, чего он не взялся бы толковать ни наяву, ни во сне…
Часто снился царь Корох. Наяву он встречался с царём всего один раз, в скрытом от посторонних глаз внутреннем дворике загородного летнего дворца. Царь был уже немолод, но жилист и крепок; у него были длинные снежно-белые волосы, аккуратная бородка, выпуклые светло-серые глаза и красный пористый нос. Разговор длился недолго — наверное, царь хотел просто посмотреть на своего нового потаённого вершителя. Второй раз он видел царя уже на похоронах… Но вот в снах Корох являлся ему и совсем юным воином-наёмником, бьющимся против спартанцев на полях Аттики, и хитроумным младшим наследником, умудрившимся обойти своих соперников, не прибегая ни к яду, ни к кинжалу, ни к клевете, и умелым переговорщиком, направлявшим врагов царства друг на друга, а самому избегавшим войн, — лишь одна война была в его царствование, лишь одна, да и та закончилась почётным вечным миром с Киммерией, — и мудрым хозяином земель: конечно, и при нём вспыхивали то тут, то там бунты и мятежи, но достаточно было появиться царским диперанам в алых плащах в сопровождении малого отряда почётной стражи, как мятеж сходил на нет, и все ждали суда диперанов — и, как правило, одной цепью оказывались скованы и неправедный наместник, лишённый достоинства и состояния, и его помощники-мздоимцы, и самые лютые разбойники из бунтовщиков — всех их ждала общая дорога: либо на каменоломни, либо на верфи, либо на строительство дальних крепостей… Почти шестьдесят лет без войн и потрясений жило Становое царство при Корохе, благоустраивалось и богатело, но при этом не слабело военной силой: многих воинов, и простых, и командиров, отправлял Корох служить и воевать в Грецию и Персию — чтобы набирались опыта и знаний; и не жалел казны ни на корабли, ни на военные машины, ни на оружие и доспехи…
В любой из дней Короха мог он попасть, слышать и видеть, что происходит вокруг, — а главное, понимать тайные мысли и побуждения царя, словно сидел у него на правом плече.
И потом, выбираясь из живых, переливчатых и стремительных снов в мутную и тягостную явь, он со страхом думал, что не Корох единый поселился у него в голове, а как бы не все люди, с которыми он когда-либо встречался, и как теперь с этим жить, совершенно непонятно…
Когда возвращались с добычей — взяв только печень, сердце, немного мясной мякоти, часть шкуры с боков и брюха и с передних ног, и рога (Пичай решил сделать копалку для огорода), а прочее оставив для лис как бы в извинительный дар за недавнее унижение, — Ягмара почувствовала вдруг неясный, тревожный, но и радостный толчок в сердце — будто в холме её ожидало что-то новое и прекрасное. И сразу, едва они, окутанные морозным туманом, ввалились в сумрак, тепло и сырость убежища, она увидела это — отец, закутанный в шубу Атула, сидел за столом, сам Атул сидел напротив, а Цеца примостилась с краю, подперев щёку кулаком. На столе стоял дымящийся котёл с торчащей из него ручкой половника, и все держали в руках деревянные чаши, тоже дымящиеся…
Увидев вошедших, отец неуверенно встал. Чаша его накренилась, из неё полился жёлтый отвар.
— Яга… — сказал отец. — Ягмара…
Она бросилась к нему, обхватила руками, прижалась.
— Ты почему встал? Я не разрешала… — прошептала она ему в плечо.
— Я просто проснулся, — сказал Акболат. — Проснулся, а тебя нет…
Они долго стояли молча, крепко обнявшись.
— Какая ты большая, — сказал Акболат.
Глава девятая
ИСПЫТАНИЕ ОГНЁМ