Стань моей свободой
Шрифт:
Задыхаясь от того, насколько он близко. Чувствуя, как болезненно ноет в груди. Как слабеют ноги, а все кошмары меркнут перед моим персональным, самым душераздирающим из всех, страхом. Без которого я, кажется, не могу дышать, но и с ним…
— Не могу, — выдыхает Ян и на моей щеке остаётся лёгкий, горящий огнём, поцелуй, — и не стану.
— Уходи. Пожалуйста. — Я редко говорю то, что не хочу, но этот случай особенный. Настолько, что не обнять его в ответ кажется форменным кощунством.
— Почему? — Ян отстраняется, не зная,
— Потому что это мы уже проходили.
Сказать правду? А что там, с этой правдой? Ничего хорошего, если посмотреть ей в лицо. Потому что я переоценила себя. Потому что сейчас, в это самое мгновение, отпустить его просто невозможно. Потому что хочется забыть эти раздельные семь лет и сделать вид, что ничего не было. Потому что я не знаю, как удержать себя на грани.
Не сорваться. Не раствориться в нём, на этот раз окончательно и бесповоротно. Не рехнуться, когда он снова уйдёт.
— Правда так думаешь? — Ян касается моей щеки, удерживая взгляд. — Или просто боишься?
Боюсь.
Тебя.
Того, что брошу всё и всех. Что снова разделю жизнь на до и после.
Я могла себе это позволить тогда, сейчас — нет. Сейчас мне проще соврать, извернуться, закрыться, но не дать ему понять то, что уже дошло до меня.
— Ты всего лишь возвращаешься к старым развлечениям, — криво улыбаюсь я, — а мне этого добра хватило по самое не хочу.
— Я люблю тебя. В том долбанном ресторане я всерьёз планировал оторвать твоему… руку, а сегодня голову только за то, что он решил тебя удержать. Я знаю каждое дерево в парке под твоими окнами. Я два года честно держался от тебя подальше, а последние два месяца ещё и смотрел, как ты собираешься испортить себе жизнь. А теперь скажи ещё что-нибудь о моих развлечениях!
— Какие ещё два года? — Прости, Аня, но, кажется, этот мужчина всё-таки мой. Даже если на очередные полгода.
— После развода, — мрачно отзывается Ян и ложится на спину, перестав обращать на меня внимание.
— Подожди, — привстав на локте, я заглядываю в его лицо, — причём тут два года, если ты развёлся в июне?
— В июне, — глядя в потолок, хмыкает он, — только не этого года, а позапрошлого. И объясни мне, девочка моя, — перевернувшись и легко удержав меня за талию, нависает надо мной уже Ян, — почему из всего, что я сказал, больше всего тебя заинтересовал мой развод?
Финиш.
— Нам нужно выспаться, — даже не пытаясь скрыть попытку, ухожу я от темы.
— Алиса…
— Спокойной ночи, Ян, — вывернувшись из-под него, я отворачиваюсь к окну, действительно чувствуя, как слипаются глаза.
— Спокойной ночи, — тёплым дыханием по шее и мурашками по всему остальному. — Кошмаров больше не будет, обещаю.
Не успев толком понять, как он может это обещать, я проваливаюсь в сон.
Глава 42
— Алиса… —
— Сегодня выходной, — бурчу я в ответ и глубже зарываюсь в подушку.
— Могу разбудить по-другому, моя Алис-са, — с последним звуком шеи касается лёгкий поцелуй и я подскакиваю, прижимая к груди одеяло, забыв, что на мне спортивный топ.
— Я не сплю.
— Жаль, — полностью одетый, Ян поднимается с кровати, — ты смешная, когда не хочешь просыпаться.
— Я? — с трудом разлепив веки, я со стоном тру лицо ладонями. Почему я так хочу спать?
— Ты, — улыбаясь, подтверждает он. — Уже одиннадцать, мы должны освободить дом до двенадцати. Ты как, продляешь?
— На черта мне это сдалось, — с тяжёлым вздохом я откидываю одеяло и спускаю ноги на пол.
— Я тоже так подумал. — Мы легли в одно время, но Ян счастлив и полон сил, а я напоминаю ветхую развалюху из тех, которые посыпают песком дорожки. Может просто переспала?
— Все разъехались?
— Почти, — сверив пиликнувший брелок с раздавшимся с улицы рычанием, Ян обращает всё внимание на меня. — Ты как?
А как я? Проснувшись окончательно, замерев и просканировав собственный организм, я пожимаю плечами.
— Вроде неплохо.
— Едем в больницу? — всё же спрашивает он, но по смешинкам в глазах видно, что не всерьёз.
— Давно не носил никому апельсинки? — отзываюсь я в тон и натягиваю, висящую на холодной батарее, кофту. Пусть она не первой свежести, но всё лучше, чем щеголять голым животом. — Вова сказал «если».
— Тогда домой?
— Домой, пусть меня лечат стены.
Стены не лечат.
Зато с этим с лихвой справляется работа, вернувшийся домой отец и Ян. В те короткие часы, когда я не разрываюсь между «Саркани», в котором внезапно оказываюсь ненужной, и «Альдебараном», моё время заполняют разговоры с отцом и прогулки с Яном. Оба занятия нельзя назвать привычными, но и неприятными тоже нельзя.
Вспомнить, что отец это не просто номер в телефоне и еженедельные «Как дела?» по ощущениям равняется разве что прыжку с обрыва или съезду с высочайшего виража «Американских горок». Захватывает дух, да так, что я всё ещё не верю своим открытиям.
Ведь папа никогда не забывал про меня. Пусть издалека, но следил, не выпуская меня из вида. Оказалось, что именно он договорился с ректоратом, когда меня собирались отчислить с выпускного курса. Он поговорил с моим первым арендатором — знакомым знакомых — о снижении цены на первый магазин, иначе мне не хватило бы бюджета. Больше того, в отдельной папке у него оказались подшиты мои бухгалтерские отчёты за все годы владения «Саркани».
Он так и не признался где их взял, хотя вариантов немного и самый вероятный из них банальный до скрипа — напряг своих налоговых друзей.