Станция на горизонте
Шрифт:
Причудливый ромбоид, сложившийся из этой затаенной заинтересованности друг в друге, скреплял их знакомство гораздо прочнее, чем открытая взаимная симпатия. Веселая и оживленная Мод Филби пригласила всех на чаепитие в один из ближайших дней.
Пеш уже дожидался Кая и Льевена. Он предложил им еще сегодня вечером съездить в Геную. До наступления темноты оставалось несколько часов, и Льевен считал, им хватит времени, чтобы в быстром темпе проделать большую часть пути.
По дороге они почти не разговаривали. Кай удобно расположился на сиденье и несколько часов спал. Он устал за день и уверял, что не бывает лучшего сна, чем в машине, делающей девяносто километров
Ужинали они поздно и заказали столик на террасе. Позади них поблескивали широкие застекленные двери ресторанного зала; впереди, глубоко внизу, поймав последние лучи солнца, еще плыли над темнотой редкие пучки листвы пальмового сада.
Улица Сан-Бенедетто тонула в блеклом свете; свод Главного вокзала горбатился слева над кляксой ночи, которую он ревниво охранял. Далеко позади, во тьме, одиноко висела светящаяся надпись: «Отель Савой».
Пеш откинулся на спинку кресла и спросил Кая:
— Как вам понравилась наша машина?
— Хорошая машина.
— Вы еще не раскрутили ее на полную мощность. На следующих гонках надо будет выжать из нее побольше.
Кай кивнул. Пеш выжидающе молчал. Потом он ощупью двинулся дальше.
— До тех пор можно еще основательно потренироваться…
— Конечно, до тех пор рука у Хольштейна уже совсем заживет.
Вмешался Льевен.
— Зачем мы играем в прятки? И зачем вы увиливаете, Кай? Каждый знает, чего хочет другой.
— Так оно и есть, — с улыбкой заметил Кай. — Вы хотите, чтобы я участвовал в гонках на кубок Милана?
— Да, — отозвался Пеш. — Об этом я и хотел с вами поговорить.
— Вы слишком торопитесь. У меня нет желания гоняться. Я приехал сюда всего несколько дней назад и, возможно, через несколько дней уеду опять. Принимая во внимание причины, которые привели меня сюда, трудно загадывать вперед на такой долгий срок — на целый месяц. Я оказался бы связан по рукам и ногам, а именно этого мне хотелось бы избежать.
Пеш не сдавался.
— Я рассматриваю миланские гонки только как прелюдию. Главное, — он сделал внушительную паузу, — это европейский чемпионат, гонки по горной трассе, в которых вы тогда выступили бы от нашей фирмы.
— Европейские гонки по трассе Тарга — Флорио. Вы же по ней ездили, Кай, четыре года тому назад, — Льевен в нетерпении нагнулся вперед.
Пеш медленно добавил:
— В вашем распоряжении будет все необходимое.
Кай молчал. Пеш продолжал:
— Связывать вас будет только дата гонки.
Кай ничего не ответил. Пеш подвел итог:
— Характер, длительность и сроки тренировок мы целиком и полностью оставляем на ваше усмотрение. — Пеш умолк, ожидая ответа.
Кай долго медлил. Он хорошо знал волшебное действие моторов, в сравнении с которым всякий другой спорт казался дилетантским. Сегодня он опять его почувствовал; почувствовал, как любил то превращение, что происходило с человеком, когда он садился за руль гоночного автомобиля и весь его опыт, весь ум — итог целой жизни, — устремлялся к одной бессмысленной цели: оказаться на несколько секунд быстрее, чем другие люди в похожих автомобилях. Суть рекорда заключена в его человеческой бесполезности; именно поэтому он так жестко и неотступно спрессовывает желание победить в высочайшее напряжение и распаляет лихорадку столь высоких ожиданий, как будто речь идет о важнейших мировых проблемах, — а ведь, в сущности, дело сводится к тому, чтобы отвоевать у некоторых совершенно безразличных тебе людей, которые, возможно, любят пикейные жилеты или с удовольствием едят ростбиф, несколько метров пространства.
Не то чтобы Кай недооценивал переживания такого рода, но ему представлялось, что они еще далеки от желанной полноты чувств, еще не дают достаточного простора для воодушевления, с каким он сюда приехал. Ему претило сразу отдаваться в их власть. Он поднялся.
— Нет, не хочу — я не готов еще принять решение…
Пеш кивнул.
— Как вам будет угодно. Обдумайте наше предложение. Я пробуду в Сан-Ремо еще неделю. Буду вас ждать…
Кай повернулся к Льевену.
— Можем мы завтра выехать с самого утра? Я немножко беспокоюсь за Фруте. Она не привыкла долго оставаться одна. А сейчас пойдемте спать.
Он еще какое-то время постоял на балконе, упрекая себя в том, что не взял собаку с собой. Она была к нему очень привязана и наверняка по нему скучает. Он решил на другой день купить ей фунт говяжьего филея. Это была ее любимая еда.
III
У Мод Филби была такая естественная манера требовать, чтобы ей воздавали дань, что ее требованиям шли навстречу, даже если кому-то этого и не хотелось, — было все же удобней не открывать с ней перекрестный огонь, когда можно его избежать. Она владела множеством тонких приемов флирта и признавала только конечный успех, — все остальное считала блефом.
Тактику Льевена — зондирующее ожидание — она раскусила уже на второй день; таким образом, он был причислен к определенному разряду и потерял для нее интерес. Что же касается Кая, то он относился к ее заходам с вежливым безразличием, на сопротивление с его стороны она не наталкивалась, а потому и не знала — попала она в цель или нет.
Она слишком долго прожила в Америке, чтобы обладать способностью к поистине изысканному флирту, любила дуэли и виртуозно сражалась, но секрет едва уловимых движений и их могучего воздействия остался от нее скрыт.
Того, что Кай на нее просто не реагирует, она понять не могла и считала это пассивным сопротивлением. Хотя она не всегда отдавала себе отчет в том, какая перед ней цель, у нее было уже достаточно европейского опыта, чтобы учитывать и такую возможность, но еще мало для того, чтобы в делах флирта, искусства чисто европейского, не впасть в типично американскую ошибку: воспринимать его не как самый пленительный, изящный и немного печальный (ибо в своей печальной мудрости он смиряется с несбыточностью желаний) вид светского развлечения, а как спорт, в котором, естественно, может быть только happy end.
Компания условилась встретиться утром для игры в теннис. Мод Филби выискала особый нюанс: играть на восходе солнца. Ей в угоду все согласились прийти вовремя.
Красивые площадки в этот ранний час еще накрывал фиолетовый конус сумерек. Мальчики, подбиравшие мячи, сонливо ютились по углам, мрачные гномы среди серых теней, окаменевшие и заколдованные фигуры у еще невидимого фонтана — прибоя, плескавшего вовсю. Потом задул ветер рассвета, для которого Мод Филби каждое утро находила подходящее определение. У нее была прелестная манера восторгаться, и, надо сказать, это ей очень шло.