Станцуй со мной танго
Шрифт:
Растерянно поморгала и опять спряталась за книгу.
Пальцы занемели от ледяной воды.
«Из-за него даже не проверила контрольную».
Выключила кран, поднялась в полный рост, чтобы посмотреть на себя в зеркало, и застыла от удивления. За спиной стоял Мельников.
– Чего тебе? – резко развернулась и оказалась так близко, что почувствовала запах его дезодоранта. «Боже, я едва достаю ему до плеча».
Аккуратная белая пуговка на вороте голубой рубашки завораживала взгляд.
Глеб сглотнул, но ничего не произнес.
Глафира подняла глаза.
«Прости», – опять беззвучно прошептал Мельников и наклонился. Жадный поцелуй и удар спиной о кафельную стену вышибли дыхание. Ошеломленная Глафира попыталась оттолкнуть Глеба, но ее руки были перехвачены и впечатаны над головой в ту же стену. Крепкое бедро юноши вдавилось в мягкое тело и заставило развести ноги.
Как можно было не услышать звонок?
Насколько сильно нужно было потерять голову, чтобы ответить на поцелуй?
Глафира плыла в космосе, плавясь от жара пролетающих мимо звезд.
– Опаньки!
Возглас был сродни взрыву. Глеба оторвало от распластанной по стене Глафиры и вынесло из туалетной комнаты. Глаша едва держалась на трясущихся ногах и ловила ртом воздух.
Перед ней стояли две ближайшие Сонькины подруги, а за их спинами хихикающие малолетки зажимали ладошками рты.
«Я не рыба. Я клоун. Цирк уехал, а дураков оставили…»
– Это кто у нас тут с чужим парнем замутил? Рыбонька, ты ли это?
– Боже! До чего мир докатился! Ботаны в туалете отдаются!
Глафира не помнила, как покинула школу и оказалась дома. Уткнувшись лицом в подушку, пролежала в кровати до самого вечера.
– Почему с собакой не погуляла? – высокий голос мамы заставил зажать уши руками. Приоткрытая дверь разрезала темноту яркой полосой света. – Муха у порога сидит.
Зеркало в коридоре показало распухший нос и зареванные глаза.
Йоркширский терьер, цокая коготками по паркету, плясал в нетерпении.
– И хлеба купи! – донеслось из кухни.
Глафира шмыгнула носом и перешагнула порог.
В подъезде пахло дождем.
– Черт, зонтик забыла…
– И сумку в школе. – На лестнице, подперев стену плечом, стоял Глеб и, прищурившись, рассматривал Глафиру. На перилах лежал ее портфель с учебниками. Она так и не вернулась в класс.
Под изучающим взглядом девушке стало не по себе. Вспомнилось, что на ней папина старая куртка, а на ногах разношенные кроссовки.
«Да что за фигня? Какое мне дело до Глеба? Пусть думает, что хочет».
– Принес? – Глафира потянулась за сумкой. – А теперь уходи.
Глеб перехватил руку.
– Подожди. Не сердись. – Капли дождя алмазами сверкали в его темных волосах. Еще вчера сосед, матеря на все лады алкашей, вкрутил новую лампочку. – Мне нужно объяснить. Вернее, я хотел бы… Сам не знаю, почему меня так тянет к тебе…
Подыскивая слова, он провел ладонью по лбу, взъерошил волосы.
– Черт. Наверное, все дело в твоих губах…
Глафира потянула руку. Холодные пальцы одноклассника ослабили захват, но не выпустили.
– Это какое-то наваждение. Попробовав однажды, я не могу забыть вкус…
– Отпусти! – Глафира рывком высвободилась из плена. – Ты ошибся квартирой. Тебе на пятый этаж. Там живет Кислицина, – и, подхватив портфель, хлопнула дверью.
Сев в коридоре на пол, потрепала по холке обманутую в ожиданиях собачку.
– Прости, Муха. Прогулка откладывается. Пусть сначала он уйдет.
Собака, слушая хозяйку, повернула голову набок.
– Кто «он»? Он чужой парень. А мы, Муха, не привыкли брать чужое. Правда?
Рыжий песик тявкнул и активно завилял хвостом.
– Гладя, ты чего копаешься? – мама выглянула из кухни, где что-то жарилось, громко шипя и брызгаясь. – Скоро ужинать, а хлеба нет.
– Зонт забыла.
Гладей ее еще в младенчестве назвал папа. «Какая она Глаша? Она Гладя. Смотри, как в струнку тянет ручки и ножки, когда ее гладишь по животику».
Муха, одетая в яркий комбинезон, приседала почти под каждым кустом, пользуясь тем, что мысли хозяйки далеко.
По зонту стучал дождь, заглушая все остальные звуки. Красный купол отгораживал Глафиру от мира, где шины шуршали по шоссе, а неуклюжие пешеходы бежали по лужам, стремясь как можно скорее оказаться в тепле.
«Что со мной? Почему его голос заставляет каждую клеточку моего тела вибрировать?»
Намокшие листья тяжелыми кляксами ложились на тротуар.
«Почему я теряю способность здраво мыслить, стоит ему приблизиться?»
Глафира закрыла глаза. Вспомнилось, как с волос Глеба скатывались блестящие капли и оставляли влажные дорожки на смуглом лице.
Какая-то щемящая тоска сжала сердце.
«Он чужой. И только непонятная прихоть сделала его на малюсенькое мгновение моим».
Муха потянула поводок, и Глафира послушно двинулась следом, не замечая, что идет по поникшей траве, прибитой холодным осенним дождем.
– Ммм, мое желание… Чтобы ты поцеловал Рыбу!
Задумавшаяся Глаша не заметила, как Муха привела ее к беседке детского сада. На перилах сидели ребята из параллельного класса и с нескрываемым интересом рассматривали виновницу недавнего скандала. Подруги Сони Кислицыной при усердной помощи третьеклашек по всей школе разнесли слух о том, как Рыба соблазняла в туалете Мельникова и как бесстыдно висла у него на шее. То, что туалет был женским, и затащить туда баскетболиста под метр девяносто и справиться с ним против его воли пусть не худенькой, но и не такой сильной девушке, как Глафира Глазунова, просто невозможно, мало кого интересовало. Новость была настолько горячей, что разделила возбужденную аудиторию на два лагеря. Первый, в основном состоящий из подруг и поклонников «лучшей девчонки в школе», сочувствовал Кислициной и пытался ее успокоить придумыванием казней египетских. Второй – частично состоящий из тех же подруг, завидующих более удачливой и красивой Соньке, а также из тех, кто, наконец, дождался, что признанная красавица и гордячка получила пинок (и от кого!) по великолепной заднице, злорадствовал и замер в предвкушении развязки.