Старая роща
Шрифт:
– Есть!
Игорь вдруг поймал себя на мысли, что его раздражает детская наивность Матвея: лазит по оврагам за лисенком, радуется поспевшей нетронутой малине, устраивает шалаш, увлеченно, как сыщик из старинной книги, разыскивает бутылку в земле…
Матвей перехватил ироничный взгляд друга. Скрывая смущение, выбросил в траву нервно вырезанную из коры плошку:
– Помнишь, как мы пили водку из груздя? Лови! – он бросил бутылку Игорю. – Давай первым. За встречу. Из горла.
Игорь сделал несколько глотков. Совсем не ощутил горечи. Вернул бутылку Матвею. Тот отпил немного и поставил бутылку на пень.
– Я должен был попасть туда
– Брось! – Игорь не дал ему договорить. – Все случилось правильно.
– Получилось так, что я бросил тебя.
– Бросил… Слово это совсем другое означает. Однажды мы прорывались на выручку попавшим в окружение сбитым вертолетчикам. На низкой высоте «вертушка» попала под «стингер» и вынуждена была срочно приземляться. «Духи» поджидали вертолетчиков в долине. Мы только из боя вышли, измотаны все были, но об усталости вмиг забыли, знали, что «духи» с пленными делали. Вертолетчики те неделю назад, рискуя жизнью, нас от плена спасли, подобрали под самым носом у разъяренных моджахедов. Рванулись мы в долину, но не успели, «духи» раньше нас захватили высоту над ней. А в горах кто выше, тот и хозяин. Мы все же пошли вперед, паля яростно из всего, что у нас было. Понесли большие потери. По связи доложили, что приближается еще один отряд «духов». Был дан приказ отходить. Мы видели издалека, как избивали душманы наших ребят, одному горло демонстративно перерезали, а остальных увели с собой… Вызванные нами «вертушки» пришли с опозданием. Меня до сих пор мучает тот кошмар. Мы бросили их. Был же какой-то выход. Может, надо было снова прорываться, несмотря на потери, продержались бы до подмоги. Но и видеть, как твоих ребят косят… Не знаю. Потом выбили «духов» из того района. Подобрали погибшего вертолетчика. С отрезанными носом и ушами, с перерезанным горлом…
Игорь снова отхлебнул из бутылки. Матвей заметил, как нервно дернулась щека у друга.
– А из детства я долго не мог простить себе, что отпустил тебя одного на пасеку к деду Тимофею. Все мерещилось, как разрывает тебя на части Леший. Мама твоя выпытывала, где ты, а я молчал, хотя дрожал от страха, – Игорь впервые с момента их встречи улыбнулся. – Но ты вернулся победителем. Знал бы, как я тебе завидовал…
– Да, дед Тимофей не таким уж страшным оказался. Говорят, Леший до сих пор рыскает среди заброшенной пасеки в поисках хозяина, которого давно уже нет в живых.
– Там я часто вспоминал рассказ о брате твоего деда Василии, который воевал с Тимофеем в Первую мировую войну и оказался в плену. Такая судьба могла повториться и с нами, если бы ты попал со мной в Афганистан. Может, Бог вмешался? Я разрушал, ты строил. У меня ощущение, что душа раскололась на две части: одна там осталась, другая живет здесь. И это не дает покоя ни днем ни ночью. Иногда невыносимо хочется вернуться туда. Там была настоящая жизнь, открытые честные отношения. Был уверен в своих друзьях, как в самом себе… – Игорь взглянул внимательно на друга. – А как ты перенес службу в стройбате с твоей тонкой натурой?
– Иронизируешь?
– Нет. Ты же занимался живописью всерьез. Не бросил? Стройбат не очень способствует творчеству.
– Это мой приговор на всю жизнь. После лопаты и лома опасался, что огрубевшие руки не будут чувствовать кисть и что живопись для меня потеряна. Но ничего, научился заново. Стройбат с его монотонной, часто бессмысленной работой с утра до вечера дал мне практическую профессию и возможность зарабатывать на жизнь. С моим сослуживцем организовали строительную
– Хотел бы твои вещи посмотреть. Ты выставляешься, продаешь картины?
– Сейчас никуда не пробьешься без денег, без знакомств. А картины раздариваю друзьям и знакомым.
– Я могу тебе помочь. Жена моего друга и компаньона Толи Васина Лейсан – искусствовед. Она вхожа в круг столичных художников и организаторов выставок. Разбирается в конъюнктуре рынка. Ты передашь мне слайды твоих картин, а я покажу ей. Она поможет организовать выставку.
– Затраты берешь на себя?
– Дам в долг. И не обольщайся, если Лейсан не оценит твои шедевры, помогать не буду. В безнадежное дело денег не вкладываю. Продашь картины – вернешь.
Неожиданно над Старой рощей прогрохотали раскаты грома. И сразу же бешено закачались верхушки деревьев. Стало сумрачно. Где-то наверху треснул и завалился с шумом тяжелый сук. Гулко застучали по крайним листьям крупные капли дождя.
– Давай спрячемся под липой, сейчас ливень начнется! – крикнул Матвей. Игорь нехотя последовал за ним.
Дождь расходился все сильнее и сильнее. Сначала капли прыгали по веткам, соскакивая вниз с одного листа на другой, потом стали сливаться в узкие ручейки, которые проникали в глубь плотных липовых крон.
– Смотри, иволга… – прошептал Игорь.
Пережидая дождь, золотистая иволга притаилась в развилке тонких веточек прямо над ними.
Они стояли, не двигаясь, прислонившись спинами к стволам, боясь вспугнуть чуткую птицу. А она и не собиралась улетать. Грозный шум вокруг страшил ее больше, чем близкое присутствие людей. Лишь когда приутих ливень, ее черный хвостик дернулся, и она легко вспорхнула, тут же затерявшись в колыхавшемся зеленом пространстве.
Можно было перевести дыхание.
– Ты ничего не слышал об Инге Серебряковой? – вдруг спросил Игорь.
Странно, Матвей тоже только что подумал о ней.
– Кажется, она развелась недавно…
Об этом Матвею Тася Ромашка поведала в первый же вечер его недавнего приезда. Пришла к нему как ни в чем не бывало и по старой привычке застрекотала:
– Чтой-то редко стал глаза казать в родной деревне. Позабыл старых друзей-то, а? И мать не чаяла уж увидеть тебя. На стороне все счастья ищешь? Все в бобылях, поди, ходишь? Городскую ищешь, крашеную да на каблуках? А мне Инга третьего дня письмо прислала. Ушла от свово мужика-то. И то сказать: где ж еще такого, как мой Мишаня, сыщешь? Хоть, бывает, и напьется в умат – горянинская порода, они по-другому не могут, – но зато работа в руках горит, бока ломать не чурается. Работяга, мое воспитание! Мотоцикл с люлькой недавно справили. Милое дело: и сено привезти, и шабашку, даже дрова из лесу наловчился возить. Хочет теперь пчел развести. А что? Я подсоблю. Сын Мишка – отцов помощник, а младшая Катька норовит мне уже помогать по хозяйству. Частенько оба к отцу липнут как банные листы, не оттащишь, ревность даже берет иной раз….
Она будто спешила отчитаться перед Матвеем за годы, прошедшие со времени его ухода в армию, когда их отношения насовсем прервались.
– А Инга-то через два дня приедет, соскучилась по местам детства…– сказала Тася перед уходом, внимательно посмотрев на него.
Теперь в Старой роще Матвею влетела в голову шальная мысль: а что если не говорить Игорю о приезде Инги? Тогда встреча с ней может стать больше чем дружеской. Но мгновенье спустя ему стало страшно стыдно за минутную слабость.