Стархэвен
Шрифт:
Действие аппаратуры было мгновенным. Тело Квеллена было переброшено через полпланеты и воссоздано на новом месте. Столь же быстро его нервная система возродилась к жизни.
Никто не задумывался над тем, как происходит процесс стасис–транспортировки. Им просто пользовались. Другие способы перемещения могли только вызвать физические и нравственные страдания.
***
Квеллен материализовался в крохотной квартирке для граждан Аппалачии седьмого разряда, где, как считалось, он проживал. Его ждали несколько писем. Он пробежал их взглядом — главным образом крикливые рекламы, хотя в одной из бумажек говорилось о том, что к нему приходила его сестра Хелейн. Квеллен почувствовал за собой нечто вроде вины. Хелейн и ее муж были пролетариями,
Быстрыми заученными движениями он сбросил с себя одежду для отдыха и облачился в жесткую рабочую форму. Снял с двери табличку «Не беспокоить». Таким вот образом он превращался из Джо Квеллена, владельца незаконного укромного уголка в самой глуши одного из секретных африканских заповедников, в Джозефа Квеллена, чиновника уголовного департамента, непоколебимого поборника законности и правопорядка. Он вышел из дома. Лифт вынес его через бесконечные этажи на расположенную на десятом этаже посадочную площадку монорельсовой дороги. Стасис–транспортировка в черте города была технически невозможна, и Квеллен очень сожалел об этом.
К рампе скользнул один из вагончиков, и Квеллен мужественно окунулся в тесноту плотно прижавшихся друг к другу людей. Он всем своим телом ощущал мощь машины, уносившейся из здания в сторону центра города, где его ждал Колл.
Здание уголовного департамента считалось шедевром архитектуры, по крайней мере так утверждали работники департамента. Восемьдесят этажей, увенчанных башнями со шпилями, и темно–красные стены, отделанные под песчаник, сверкали, как маяк, когда освещались снаружи. Здание имело корни. Квеллену было неизвестно, сколько у здания подземных этажей, и он подозревал что этого не знает никто, кроме разве что некоторых членов Верховного Правления. Бесспорно известно было, что имелись двадцать подземных этажей, которые занимал вычислительный центр и под ним архив, а еще глубже — восемь этажей, занятых под помещения для допросов. Некоторые говорили, что существовал еще один компьютер, занимавший сорок этажей в глубине под помещениями для допросов. Были и такие, которые утверждали, что именно этот вычислительный центр настоящий, тогда как тот, что размещался выше, служил для красоты и как бы для прикрытия. Может быть. Квеллен не пытался докапываться до таких вопросов. Насколько ему самому было известно, Верховное Правление заседало на секретных совещаниях на глубине ста этажей от уровня поверхности, на которой стояло само это здание. Он не хотел привлекать к этому любопытства других, а это означало установление предела своему собственному.
Мелкие канцелярские служащие уважительно кивали Квеллену, когда он проходил между тесными рядами их столов. Он улыбался, так как мог позволить себе снисходительность. Здесь у него было положение. СЕДЬМОЙ РАЗРЯД кое–что значил. У них был четырнадцатый или пятнадцатый разряд. Парень, который выбирал бумаги из корзины, имел, наверное, двадцатый. Для этих людей он был человеком очень высокого положения, по сути доверенным лицом приближенных к Верховному Правлению, личным приятелем самих Дантона и Клуфмана. «Все было делом перспективным», — подумал Квеллен. На самом же деле он только один раз, и то мельком, видел Дантона, не будучи уверен в этом на все сто процентов. Что же касается Клуфмана, то у него были серьезные сомнения в том, существует ли он на самом деле.
Энергично взявшись за дверную ручку, Квеллен выждал, пока сканирующее устройство произведет его идентификацию. Дверь во внутреннее помещение отворилась. Он вошел и увидел внутри сгорбившихся над столом людей. Маленький остроносый Мартин Колл, у которого был вид какого–то гигантского грызуна, сидел лицом к двери и просматривал пачку мини–карточек. Леси Спеннер, другой начальник Квеллена, сидел напротив него за
— Весьма подзадержались, Джозеф, — произнес он, не поднимая головы.
Квеллен вспыхнул от возмущения. У Колла были седые волосы, серое лицо и такая же сумрачная душа. Квеллен страстно ненавидел этого человека.
— Простите, — сказал он. — Мне нужно было переодеться. Я ведь был свободен от работы.
— Что бы мы ни сделали, это ничего не изменит, — буркнул Спеннер, будто никто не вошел и ничего не было сказано. — Что училось, то случилось, и все, что мы знаем, уже ничего не изменит. Понимаете? От этого мне хочется крушить все на свете! Бить и ломать!
— Садитесь, Квеллен, — небрежно произнес Колл и повернулся к Спеннеру, крупному мужчине с изборожденным морщинами лбом и выпуклыми чертами лица. — Я считал, что с этим мы уже давно покончили. Учтите, что если мы вмешаемся, все окончательно запутается. При необходимости покрыть почти пятьсот лет мы перевернем вверх тормашками всю структуру. Это же абсолютно ясно.
Квеллен издал тихий вздох облегчения. О чем бы сейчас ни шла речь, ясно одно, о незаконном африканском убежище пока что никто не знает. Судя по всему, они говорили о перебежчиках во времени, так называемых прыгунах. Хорошо! Он более внимательно посмотрел на обоих начальников, теперь, когда его глаза больше не затуманивал страх и ожидание унизительного наказания. Колл и Спеннер, очевидно, спорили уже довольно давно. У Колла был глубокий ум. Он был человеком подвижного, нервного типа, который подобно птицам был все время в действии. Но Спеннер обладал большей властью. Говорили, что у него были связи в самых высоких сферах, вплоть до верховных.
— Ладно, Колл, — хмыкнул Спеннер, — я даже допускаю, что это перепутает прошлое. Считаю, что так может произойти.
— Ну что ж, это уже что–то, — кивнул коротышка.
— Не перебивай меня! И все же я думаю, что мы должны положить этому конец. Мы не в состоянии переделать то, что уже сделано, но мы можем резко сократить это в текущем году. По сути дела, даже обязаны!
Колл бросил злобный взгляд в сторону Спеннера. Квеллену стало понятно, что его собственное присутствие было единственной причиной, по которой Колл сдерживает тот гнев, который скрывался за этим взглядом. Они изрыгали бы друг на друга проклятия, и, окажись сейчас в комнате такая мелкая сошка, как Квеллен.
— Почему, Спеннер, почему? — настаивал Колл тоном, который считал для себя умеренным. — Если мы предоставим процессу идти так, как он идет сейчас, мы сохраним все, как оно есть. Четыре тысячи их ушли в 86–м, девять тысяч — в 87–м, пятьдесят тысяч — в 88–м. И когда у нас будут данные за прошлый год, то уверен, что цифры будут еще выше. Смотрите — вот здесь говорится, что в первые восемьдесят лет прибыло более миллиона прыгунов, и после этого цифры продолжали расти. Подумайте о населении, которое мы теряем! Это же замечательно! Мы просто не можем позволить этим людям оставаться здесь, когда у нас есть возможность от них избавиться. И история говорит о том, что мы действительно от них избавились.
— История также говорит о том, что они перестали возвращаться в прошлое после 2491 года. Это означает, что мы перехватили их в следующем году, — заметил Спеннер. — Я имею в виду, что мы перехватим их в следующем году. Это предопределено. У нас нет другого выбора, кроме как повиноваться. Прошлое — это закрытая книга.
— Серьезно? — рассмеялся Колл, хотя это был скорее отрывистый лай. — А что будет, если мы не сделаем этого? Что, если прыгуны продолжат возвращаться назад?
— Но ведь этого пока что не произошло. Мы знаем это. Все прыгуны, которые достигли прошлого, сделали это за 2486–2491 годы. На этот счет существуют документы, — упрямо держался за свое Спеннер.