Старик Хоттабыч (ред. 1938 года)
Шрифт:
— Не может быть! — откликнулся Омар Юсуф, бросил взгляд на водяные часы и побледнел.
Он взволнованно вскочил с койки, на которой играл в карты с Серёжей, подбежал к иллюминатору, высунул из него голову наружу и застонал от бессильной злобы: солнце, как и восемь часов назад, высоко стояло над горизонтом.
Он повернулся затем к торжествующему Вольке и скучным голосом произнёс:
— Я, наверно, ошибся немного в своих расчётах. Подождём ещё часочка два.
— Хоть три! — великодушно отвечал Волька, еле сдерживая улыбку.- Только это тебе всё равно не поможет.
Через четыре с половиной часа Омар Юсуф в двадцатый раз выглянул в иллюминатор и, к ужасу своему, убедившись, что солнце и не думает уходить за горизонт, страшно побледнел, задрожал мелкой трусливой дрожью и тяжело бухнулся на колени.
— Пощади меня, о могучий отрок! — воскликнул он жалким голосом.- Не гневайся на меня, недостойного твоего слугу, ибо, крича на тебя, я не знал, что ты сильнее меня!
— А если я слабее, тогда можно на меня кричать? — спросил Волька.
— Конечно, можно,- убеждённо ответил Омар Юсуф.
— Ну и братец же у тебя! — шепнул Женя на ухо Хоттабычу.- Ты меня, пожалуйста, извини, но он пренеприятный, завистливый и злобный старикашка.
— Да,- печально отозвался, потупив глаза, Хоттабыч,- братец у меня не сахар.
— Да встаньте вы, наконец! — сказал Волька Омару Юсуфу, продолжавшему стоять на коленях.
— Каковы будут твои приказания? — угодливо спросил Омар Юсуф, потирая свои сухонькие ладошки и поднимаясь на ноги.
— Пока что только одно: не смей без моего разрешения покидать ни на секунду эту каюту.
— С огромным наслаждением, о мудрейший и могущественнейший из отроков! — льстиво ответил Омар Юсуф, со страхом и благоговением глядя на Вольку.
Как Волька сказал, так и было. Ни в тот день, ни на другой, ни на третий солнце не скрывалось за горизонтом. Придравшись к какому-то мелкому факту непослушания Омара Юсуфа, Волька продлил круглосуточное пребывание дневного светила на небе вплоть до особого распоряжения. Только узнав от Степана Тимофеевича, что «Ладога» наконец вступила в широты, где день на короткое, правда, время уступит место ночи, Волька сообщил об этом Омару Юсуфу как об особой своей милости к недостойному и сварливому джинну.
Омар Юсуф вёл себя тише воды, ниже травы, ни разу, ни на минуту не покинул каюту и покорно влез в медный сосуд, когда «Ладога» под звуки оркестра и крики «ура» пришвартовалась наконец к той самой пристани Архангельского порта, от которой она отчалила сорок два дня назад.
Конечно, Омару Юсуфу страшно не хотелось возвращаться даже на время в медную посудину, где он провёл в одиночестве столько безрадостных веков. Но Волька торжественно обещал выпустить его оттуда, как только они вернутся домой.
Не скроем, у Вольки, покидавшего с медным сосудом под мышкой гостеприимную палубу «Ладоги», было очень большое желание швырнуть его в воду. Но не дав слово — крепись, а дав — держись. И, тяжело вздохнув, Волька сошёл на пристань, подавив в себе искушение.
В поезде наши друзья читали газеты, пели песни, без конца закусывали и, конечно, играли в подкидного дурака. Словом, проводили время так, как его обычно проводят во время длительных поездок по железной дороге.
Только одно событие и приключилось в поезде. На одной из маленьких станций, не доезжая Вологды, какой-то жулик польстился на сосуд, в котором томился Омар Юсуф, схватил его, выскочил из вагона и что есть силы помчался по дощатой платформе, где и был задержан подоспевшим милиционером.
Сосуд возвратили Вольке по принадлежности, а жулика, даже не подозревавшего, от какой грозной опасности избавил его милиционер, отвели в отделение милиции.
После этого случая Волька решил принять меры предосторожности и спрятал сосуд вместе с томившимся в нём неприятным братом Хоттабыча на самое дно своего чемодана.
Если никто на «Ладоге» ни разу не заинтересовался, по какому, собственно говоря, праву Хоттабыч и его друзья участвуют в экспедиции, то ясно, что Хоттабычу не стоило никакого труда проделать примерно такую же комбинацию и с родителями и знакомыми наших героев.
Во всяком случае, и родители и знакомые восприняли как должное факт отъезда ребят в Арктику, совершенно не задаваясь вопросом, какими таинственными путями они устроились на «Ладогу». Родители торжественно встретили наших героев. Отлично пообедав, ребята часа два рассказывали своим близким, почти не привирая, о различных своих приключениях в Арктике, благоразумно не упоминая, впрочем, обо всех событиях, связанных с проделками Хоттабыча. Только Серёжа, увлёкшись, чуть не проболтался. Описывая вечера самодеятельности, происходившие в кают-компании во время туманов, он проговорился:
— А тут, понимаешь, вылезает вперёд Хоттабыч и говорит…
— Что за странное такое имя — «Хоттабыч»? — удивилась Татьяна Ивановна.
— Это тебе, мама, показалось. Я не говорил «Хоттабыч», я сказал «Потапыч». Это нашего боцмана так звали,- не растерялся Серёжа, хотя и очень покраснел.
Впрочем, на последнее обстоятельство никто не обратил никакого внимания. Все с завистью смотрели на Серёжу, который ежедневно и запросто встречался с настоящим, живым боцманом.
Зато у Вольки едва не произошло несчастье с медным сосудом. Он сидел в столовой на диване, с большим знанием дела объяснял родителям разницу между ледоколом и ледокольным пароходом и не заметил, как из комнаты исчезла бабушка. Она пропадала минут пять и затем вернулась, держа в руках… сосуд с Омаром Юсуфом.
— Это что такое? — с любопытством осведомился Алексей Алексеевич.- Откуда ты это, мама, достала?
— Представь себе, Алёша, у Воленьки в чемодане. Я стала разбирать вещи — вижу, лежит вполне приличный кувшин. Пригодится для наливок. Его только почистить надо. Уж больно он позеленел.
— Это совсем не для наливок! — вскрикнул побледневший Волька и выхватил сосуд из бабушкиных рук.- Это меня просил помощник капитана передать его знакомому. Я обещал сегодня же отнести.
— Очень занятный кувшин! — одобрительно отозвался Алексей Алексеевич, большой любитель старинных предметов.- Дай-ка, Воля, посмотреть… Эге, да он, оказывается, со свинцовой крышкой! Интересно, очень интересно.