Старплекс. Конец эры (сборник)
Шрифт:
— С возвращением, — с улыбкой сказал я.
— Что? Да, да. Спасибо. Но сейчас мы их нашли. Мы обнаружили пропавших жителей планеты.
— Только сейчас? Каким образом?
— Каждый раз, когда мы находили планету, которую явно покинули, мы сканировали весь небосвод. Предположение очень простое: если жители планеты решили её покинуть, они воспользуются межзвёздным кораблём. А межзвёздный корабль, по всей вероятности, полетит к пункту назначения кратчайшим путём. Следовательно, выхлоп от термоядерного реактора — конечно, если в качестве двигателя используется термоядерный реактор — будет «смотреть» на их родную планету. В поисках следа от искусственного термоядерного синтеза мы изучили спектры всех звёзд классов F, G и K в радиусе семидесяти световых земных лет от Грумбриджа.
— И что-то нашли?
— Нет. Нет, так ничего и не нашли. До вчерашнего дня. Конечно, мы сохранили полный спектр на компьютерах. Я его вызвала и запустила программу более обширного поиска, чтобы проверить всезвёзды всехтипов на расстоянии до пятисот световых лет — форхильнорских световых лет, то есть примерно до семисот двадцати земных световых лет. И программа нашла их след: термоядерный выхлоп на прямой между Грумбриджем и Альфой Ориона.
Это означало ярчайшую звезду в созвездии Ориона, то есть…
— Бетельгейзе? — спросил я. — Ты имеешь в виду Бетельгейзе? Но это же красный сверхгигант, правильно?
В зимнее время я видел эту звезду бессчётное число раз; она образовывала левый рукав Ориона, моего любимого созвездия. Думаю, её название взято из арабского и означает «плечо охотника».
— Да, Бетельгейзе, — сказала Холлус.
— Но ведь никто не стал бы переселяться к такой звезде. У неё не может быть населённых планет.
— Мы так и думали! Бетельгейзе — крупнейшая звезда в ночном небе на наших трёх обитаемых планетах; если бы она была на месте Солнца, её внешний слой оказался бы за орбитой Марса. Она гораздо холоднее, чем Солнце, Дельта Павлина или Бета Гидры; конечно, потому-то она и красная.
— И как далеко Бетельгейзе? — спросил я.
— Четыреста двадцать девять земных световых лет отсюда; от Грумбриджа, конечно, примерно столько же.
— Чертовски далеко.
— Всего лишь полпроцента от диаметра нашей Галактики.
— Всё равно, — сказал я. — Не могу представить, зачем им понадобилось посылать туда корабль.
— Нам тоже непонятно. Бетельгейзе — главный кандидат в сверхновые; она непригодна для того, чтобы основать там колонию.
— Так зачем им туда лететь?
— Мы не знаем. Конечно, можно предположить, что корабль летит куда-то по ту сторону Бетельгейзе или что он планирует воспользоваться ею для дозаправки: с внешних слоёв атмосферы разрежённого красного сверхгиганта собирать водород может быть довольно просто. И, конечно, можно воспользоваться Бетельгейзе в качестве гравитационной пращи — получить прибавку в скорости, изменив угол в каком-то направлении.
— Вы не нашли свидетельств того, что население Грумбриджа выслало и другие корабли?
— Нет. Но, если они хоть на чуть-чуть изменили курс и выхлоп больше не был направлен на их планету, мы бы не смогли их засечь.
— Как давно они запустили ковчег? И сколько времени пройдёт, пока он долетит до Бетельгейзе?
— Измерить межзвёздные расстояния непросто, особенно если нет базы для измерения параллакса. Ковчег в пути не меньше пяти тысяч лет — очевидно, в отличие от нас, обитатели Грумбриджа 1618 так и не разработали термоядерные двигатели, способные разгонять корабли до субсветовых скоростей. Но можно с определённостью сказать: они пролетели больше пяти шестых пути до Бетельгейзе.
Холлус помолчала, раскачиваясь туловищем вверх-вниз, как всегда делала, когда была взволнована.
— Том, ты понимаешь, что это значит? Может быть, твоё предположение верно, и на остальных пяти планетах, где мы побывали, их жители загрузили себя в компьютеры. Но обитатели Грумбриджа так не сделали! Они построили корабль, они до сих пор живы. И этот корабль куда медленнее наших; его можно будет перехватить. А это означает, — сказала она и принялась раскачиваться ещё сильнее, — что мы можем встретить ещё одну цивилизацию!
26
Музей закрылся для посетителей в 16:00; сейчас мы с Холлус вновь шли через выставочный зал сланцев Бёрджесс.
— Я заметила, многие из выставленных окаменелостей — гипсовые слепки, — сказала она.
— Ну, некоторые из них настоящие, — ответил я, указывая на сланцы вокруг нас. — Но мы, конечно, обмениваемся с другими музеями — даём им нужный им слепок в обмен на что-то, нужное нам. Или просто покупаем их слепки.
Я остановился и указал вверх:
— Вот этот экземпляр Tyrannosaurus Rexв галерее Открытий — слепок. А Parasaurolophus— самый популярный слепок; мы только что закончили его для музея в Хельсинки.
— Меня эти окаменелости просто завораживают, — сказала Холлус. — Физических слепков мы не делаем, но для интересующих нас объектов создаём голограммы высокого разрешения. — И, немного помолчав, добавила: — Мне позволят отсканировать эти образцы?
— Ты хочешь отсканировать образцы сланцев Бёрджесс?
— Да, пожалуйста! — попросила она. — Это неразрушающая процедура; она никоим образом не повредит самим образцам.
Я почесал над ухом — где некогда росли волосы:
— Думаю, это можно организовать, но… — тут во мне проснулся прижимистый бизнесмен. — Но, как я сказал, мы обычно обмениваем или продаём наши слепки. Что мы получим взамен?
— Предлагаю в обмен аналогичным образом отсканированную библиотеку аналога кембрийского взрыва на Бете Гидры, — немного поразмыслив, ответила Холлус.