Старплекс. Конец эры (сборник)
Шрифт:
— Такая ужасная потеря, — сказала Холлус. — Ни на одной планете мне не доводилось видеть столь прекрасных окаменелостей. Они были настолько…
Холлус замерла, не закончив фразу, и её аватар застыл на месте. Словно настоящая Холлус, сейчас находящаяся на геостационарной орбите на борту корабля-матки, на что-то отвлеклась.
— Холлус? — позвал я, не слишком обеспокоенный; скорее всего, кто-то из её коллег всего-навсего задал ей вопрос.
— Минутку, — ответила она, и проекция снова пришла в движение. Я услышал несколько мелодий на форхильнорском языке — она о чём-то с кем-то переговаривалась, а затем аватар замер опять.
Я нетерпеливо вздохнул. Это ещё хуже, чем ожидание на линии: проклятая проекция занимала б ольшую часть кабинета. Я взял со стола номер журнала — последний выпуск «Нью Сайентист»; копия для нашего отдела начинала свой путь с меня и затем спускалась всё ниже и ниже по служебной лестнице. Я только и успел, что открыть обложку, когда проекция Холлус вновь пришла в движение.
— Ужасные новости, — сказала она, выдав по слову из каждой речевой щели. Её голос звучал необычно слабо. — Я… Боже мой, это ужасные новости!
Я уронил журнал:
— Что такое?
Стебельки глаз Холлус раскачивались взад-вперёд:
— Нашему кораблю не нужно бороться с рассеянием света от атмосферы вашей планеты; даже в дневное время сенсоры «Мерелкаса» отлично видят звёзды. И одна из этих звёзд…
Я подался вперёд:
— Да? Что?
— Одна из этих звёзд только что стала превращаться в… ещё раз, как это называется? Когда массивная звезда взрывается?
— Сверхновая? — подсказал я.
— Да.
— Ух ты! — воскликнул я. Я всё ещё помнил возбуждение, охватившее планетарий в 1987 году, когда Иен Шелтон из Университета Торонто открыл сверхновую в Большом Магеллановом Облаке. — Вот это здорово!
— Это нездорово, — возразила Холлус. — Звезда, которая начала взрываться — альфа Ориона.
— Бетельгейзе? — спросил я. — Бетельгейзе начала превращаться в сверхновую?
— Именно.
— Ты уверена?
— Никаких сомнений, — сказала Холлус, и её двойной голос прозвучал довольно-таки нетвёрдо. — Она уже сияет в миллион раз ярче, чем обычно, и яркость продолжает нарастать.
— О господи, — сказал я. — Мне… мне нужно сообщить Дональду Чену. Он знает, кого оповестить. Есть какое-то центральное бюро для телеграмм по астрономии, или как оно там называется…
Я поднял трубку и набрал добавочный Чена. Он ответил после третьего звонка; ещё один — и включился бы автоответчик.
— Дон, это Томас Джерико, — сказал я. — Со мной Холлус, и она говорит, что Бетельгейзе только что превратилась в сверхновую.
В трубке на несколько секунд воцарилось молчание.
— Бетельгейзе — главный кандидат в сверхновые, то есть, былаглавным кандидатом, — наконец сказал он. — Но никто не знал точно, когда это случится.
Он ещё помолчал, а затем заговорил — с жаром, словно до него только сейчас что-то дошло:
— Холлус сказала, Бетельгейзе? Альфа Ориона?
— Да.
— Послушай, Холлус уверена? Абсолютно уверена?
— Да, она говорит, ошибки быть не может.
— Проклятье, — произнёс Чен в трубку, но не думаю, что при этом он обращался ко мне. — Вот чёрт!
— Что такое?
Голос Чена зазвучал напряжённо:
— Я просматривал данные по сверхновым, которые дала Холлус, в особенности обращая внимание на уровень гамма-излучения. По последней сверхновой, которая вспыхнула в 1987-м, у нас мало что было: она рванула до того, как у нас появились специализированные спутники с детекторами гамма-излучения. Спутниковую обсерваторию «Комптон» запустили только в 1991-м. Все наши данные по гамма-излучению сверхновой 1987А мы получили от спутника «Солар максимум», а он не был предназначен для внегалактических измерений.
— И что?
— А то, что сверхновые испускают куда больше гамма-лучей, чем мы думали; данные Холлус это доказывают.
— И что дальше? Что это означает? — не унимался я.
Я смотрел на Холлус, которая раскачивалась с огромной частотой; никогда не видел её в таком состоянии.
Чен глубоко вздохнул. Вздох, казалось, прошумел в трубке.
— Это означает, что наша атмосфера будет ионизована. Озоновый слой будет уничтожен, — объяснил он. И добавил: — Это означает, что мы все погибнем.
Рики Джерико находился за много километров от КМО на спортивной площадке школы имени Черчилля. Как раз шла середина полуторачасового перерыва на обед; некоторые из одноклассников Рики ушли обедать домой, но сам Рики поел в школе, в комнате, где детям разрешалось смотреть «Флинтстоунов» по каналу Си-Эф-Ти-Оу. Приговорив бутерброд с копчёной колбасой и яблоко, он вышел на покрытую травой площадку. Вокруг разгуливали учителя, которые разнимали драчунов, успокаивали малышей с ободранными коленками, в общем, занимались тем, чем положено заниматься учителям. Рики поднял голову. В небе что-то сверкало.
Мальчик подошёл к качелям и увидел свою учительницу. Потянув за юбку, спросил её:
— Мисс Коэн, что это?
Прикрыв глаза ладонью, она посмотрела, куда он показывал:
— Рики, это просто самолёт.
Рики Джерико был не из тех, кто с лёгким сердцем перечил учителям. Но сейчас он замотал головой:
— Нет, это не самолёт. Не может быть самолётом. Оно не движется.
Мои мысли вертелись словно белки в колесе, а внутренности сжались в тугой узел. Занимался новый день, и не просто в Торонто, а во всём Млечном Пути. Если на то пошло, даже наблюдатели из очень далёких галактик не упустят яркую вспышку, когда пройдёт достаточно времени, чтобы свет до них добрался. Это не умещалось в голове: Бетельгейзе действительно вспыхнула сверхновой!