Старплекс. Конец эры (сборник)
Шрифт:
Я склонился к Сюзан и поцеловал её — поцеловал словно в последний раз.
33
— Привет, малыш, — сказал я, входя в комнату Рики.
Он сидел за столом, в крышку которого была заламинирована карта мира. Он что-то старательно вырисовывал цветными карандашами, высунув язык из уголка рта, — архетип детской сосредоточенности.
— Папа, — сказал он, увидев меня.
Я осмотрелся. В комнате был порядочный беспорядок, но вряд ли его можно было назвать катастрофой. На полу были навалены грязные вещи; обычно я выговаривал ему за это, но сегодня не стану. В глаза бросились несколько маленьких пластиковых скелетов динозавров, которые я ему купил, и говорящая фигурка Квай-Гон Джинна, полученная на Рождество. И книги — великое множество детских книг: наш Рики становился заядлым читателем.
— Сынок, — сказал я и терпеливо подождал его безраздельного внимания. Сейчас он заканчивал часть рисунка — похоже, он задумал нарисовать самолёт. Я позволил ему дорисовать; по себе знаю, как может досаждать незаконченное дело. Наконец Рики поднял голову от листа и, казалось, удивился, что я ещё не ушёл. Он вопросительно поднял брови.
— Сынок, — повторил я, — ты знаешь, что твой папочка серьёзно болен.
Почувствовав, что нам предстоит серьёзный разговор, Рики отложил карандаш в сторону. Малыш кивнул.
— И… Ну, думаю, ты знаешь — лучше мне уже не станет.
Он поджал губы и храбро кивнул ещё раз. У меня разрывалось сердце.
— Я собираюсь вас покинуть, — сказал я. — Я собираюсь улететь с Холлус.
— Он может тебя вылечить? — спросил Рики. — Он сказал, что не может, но…
Конечно, Рик не знал, что Холлус — она, но сейчас едва ли стоило его поправлять.
— Нет. Нет, он ничем не может мне помочь. Но, послушай, он собирается кое-куда полететь, и я хочу отправиться с ним, — ответил я.
В прошлом я много куда ездил — на раскопки, на конференции. Рики привык к тому, что я много путешествую.
— И когда ты вернёшься? — спросил он. И затем, с ангельской невинностью: — Ты мне оттуда что-нибудь привезёшь?
Я на секунду зажмурился. Меня подташнивало.
— Я… э-э-э… я не вернусь, — мягко сказал я.
Рики немного помолчал, переваривая мои слова.
— Ты хочешь сказать — ты улетаешь, чтобы умереть?
— Мне очень жаль, — ответил я. — Мне так жаль, что я вас покидаю.
— Я не хочу, чтобы ты умер.
— Я тоже не хочу умирать, но… иногда у нас просто нет выбора.
— А можно мне… Я хочу полететь с тобой.
— Нельзя, Рики, — печально улыбнувшись, ответил я. — Тебе нужно остаться здесь и ходить в школу. Нужно остаться, чтобы помогать маме.
— Но…
Я ждал, что он договорит, ждал новых возражений. Но их не последовало. Он просто попросил:
— Папочка, не улетай.
Но мне в любом случаепредстояло его покинуть. Если не сейчас на корабле Холлус — значит, пару месяцев спустя на больничной койке, с трубками в руках, в носу и на затылке, на фоне негромкого пиканья ЭКГ-мониторов, с мечущимися туда-сюда медсёстрами и докторами. Так или иначе, прощание было неизбежным. Я не мог выбирать, уходить мне или оставаться, но мог выбрать способ и время своего ухода.
— Для меня нет ничего труднее, чем улететь, — сказал я.
Не было смысла говорить ему, что мне хотелось бы, чтобы я запомнился ему таким, какой я был сейчас, — ведь по-настоящему мне хотелось, чтобы он запомнил меня прошлогоднего, на семьдесят фунтов полнее и с довольно-таки приличной шевелюрой. И всё же я сегодняшний выглядел куда лучше, чем тот, каким мне предстояло стать очень-очень скоро.
— Тогда не улетай, папочка.
— Прости, малыш. Мне правда очень жаль.
Рики не хуже любого другого ребёнка в его возрасте был мастером упрашивать и умасливать взрослых, чтобы подольше поиграть вечером, чтобы получить игрушку, которую хочется, чтобы съесть побольше конфет. Но, похоже, он знал, что все эти уловки сейчас ничего не дадут, — и за эту его шестилетнюю мудрость я полюбил его ещё сильнее.
— Я люблю тебя, папочка, — сказал он, со слезами на глазах.
Наклонившись, я поднял его со стула, прижал к груди и крепко обнял:
— Я тоже люблю тебя, сын.
Корабль Холлус, «Мерелкас», выглядел совершенно не так, как я ожидал. Я привык к космическим кораблям из фильмов, с разного рода деталями на корпусе. Но у этого корабля корпус был идеально гладким. «Мерелкас» представлял собой прямоугольный блок с одного конца и перпендикулярный диск с другого — эти части соединялись двумя длинными трубками. Всё это было окрашено в мягкий зелёный цвет. Я не мог уверенно сказать, где корма. Если честно, было совершенно невозможно понять, каковы размеры корабля; я не мог выделить никакой узнаваемой детали — даже люка. Длина корабля могла составлять несколько метров — или с таким же успехом несколько километров.
— Какой он в длину? — спросил я Холлус, которая парила в невесомости рядом со мной.
— С километр, — ответила она. — Вон тот блок — двигательный модуль; трубки — жилые отсеки: одна для форхильнорцев, вторая для вридов. А диск на конце — общие помещения.
— Ещё раз спасибо, что взяли меня с собой, — сказал я.
От возбуждения у меня тряслись руки. В восьмидесятые годы изредка заходила речь о том, чтобы когда-нибудь направить на Марс палеонтолога, и я грезил, что этим палеонтологом могу оказаться я. Но, конечно, потребовался бы специалист по беспозвоночным; никто всерьёз не верил, что красную планету когда-то могли населять позвоночные. Если, как утверждала Холлус, на Марсе некогда и была экосистема, она могла просуществовать считанные сотни миллионов лет, закончив существование, когда улетучилась почти вся атмосфера.
Тем не менее на свете существовал благотворительный фонд под названием «Загадай желание». Он поставил задачей выполнение последних желаний смертельно больных детей; не знаю, есть ли такая организация для смертельно больных взрослых — и, если честно, не знаю даже, что бы я мог пожелать, дай мне такую возможность. Но этот полёт — он бы подошёл. О да — ещё как подошёл!
Корабль на экране продолжал расти. Холлус сказала, «Мерелкас» больше года был невидим, каким-то образом скрыт от земных наблюдателей, но сейчас нужда в маскировке отпала.