Старший брат царя. Книги 3 и 4
Шрифт:
Перед стенами гуляй-города несколько сотен пленных татар вместе с русскими воями отрывали огромные рвы, куда стаскивали и сбрасывали трупы татар, только что убитых и погибших несколько дней назад уже тронутых тлением... Хотя ветер основательно продувал пойму, в округе трудно было дышать.
Похороны происходили и в самом гуляй-городе. Около вырытых двух общих могил смирно лежали ряды воев, выполнивших свой долг. Священник без торжественного облачения с мальчишкой-помощником, разжигавшим кадило, обходил ряды и негромко умолял Господа принять
Князь Дмитрий Хворостинин встретил Фёдора и проводил в гуляй-детинец. Он откровенно восхищался необыкновенной способностью Одноглаза предлагать умные вещи и осуществлять их. Успех русских войск во многом обязан советам гуляй-воеводы.
Слушая похвалу Хворостинина, Фёдор про себя вспомнил, как ровно двадцать лет назад некто Юрий Васильевич построил спасительный детинец в Новосиле!
...На телеге навзничь лежал широкоплечий воин в кольчуге. Его лицо покрывал белый плат. Им поклонился лекарь:
— Княже Дмитрий, Одноглаз уснул. Прикажешь разбудить?
— Пусть спит. Как его болести?
— Ожоги на лбу, щеках и носу. Плохо видит и слышит.
— Проснётся, передай: приезжал проведовать князь Фёдор Слепнев — Тульский. — Хворостинин заметил тело, прикрытое дерюжкой: — А этот почему не у могилы?!
— То — стремянной Одноглаза. Василий Бугай сказал, что похоронит его при Одноглазе отдельно.
— Ладно, лечи. Князь Фёдор, поедем ко мне, поснедаем чем Бог пошлёт.
За едой Фёдор спросил, что станется с Одноглазом.
— У меня четыре десятка раненых. Готовлю поезд в Москву. Одноглаза возьму к себе на двор. У моей жены старух много, выходят. Да и дело им. Будь он в здравии, князь-воевода взял бы его с собой в Новгород к государю — шибко благодарен он ему... А гонцов о победе под Молодью уже послали, боярина Давыдова да князя Ногтева. Прихватили с собой лук и саблю хана.
— Князь Дмитрий, ты выше меня сидишь. Наверное, знаешь, какое дело дальше станет?
— Всё зависит от Девлета. Станет наступать — будем биться. Ещё гуляй-городов настроим. Побежит — будем сопровождать, чтоб надолго запомнил этот поход.
— Значит, ещё встретимся, и не раз.
Воевода гуляй-детинца Василий Бугай после ранения Клима стал гуляй-воеводой. И только теперь понял, какое это беспокойное хозяйство. Правда, татары отошли, но могут вернуться. Значит, надо восстановить порушенное, сделать ещё лучше там, где было плохо. А тут последовал приказ — готовить обоз на Москву, коней же только что отогнали на невытоптанные луга — извелись несчастные! Вся надежда на Савву Медведя, который вернулся со своими ополченцами в гуляй-город и назначен вторым воеводой.
Дел ворох! Василий старался ничего не забывать, всё успевать, как Клим, только вот не выходило предвидеть и подсказывать воеводам.
Сразу после похорон убиенных Василий прошёл в детинец. Клим проснулся, сидел на телеге. Повязка у него шеломом — от макушки до рта. Он что-то ел. Спросил лекаря, как его здоровье.
—
— Депо. Сейчас понесём хоронить, могила уже готова. Нужно ему сказать. Он слышит?
— Погоди, скажем. Дай поесть.
Час спустя тело Гульки предали земле. Первую горсть в могилу бросил Клим. Поставили большой крест рядом с другими. На вопрос Клима ответили, что все кресты видно с Крымского тракта.
Вечером справили поминки по всем убиенным и рабе Божьем Гурии.
На следующий день ушёл в Москву большой поезд раненых не только из гуляй-города.
От предложения князя Хворостинина пожить у него Клим с благодарностью отказался. Он остановился в строгановском подворье. Сюда пригласил купца Силантия Зыбина, попросил его продать часть спрятанных сокровищ и сделать вклад в суздальский Ризоположенский девичий монастырь от воеводы Клима Одноглаза, а также в московские храмы на моление во здравие раба Божьего Клима и за упокой раба Божьего Гурия.
В конце августа Клим прибыл в Соль Вычегодскую. Радость и горе остались позади... Отдых, душевный покой и целительный северный воздух как нельзя лучше способствовали выздоровлению. Ожоговые пятна начали светлеть, веко стало двигаться, постепенно проявлялся белый свет, вот слышало более-менее только левое ухо.
Английский лекарь, теперь новый — сэр Джонс, заверил Клима, что правое ухо безнадёжно оглохло, а вот глаз восстановится особенно надёжно, если воевода будет пользовать только его, сэра Джонса лекарством.
16
На преображение Господне (6 августа) после обедни и постной трапезы — Успенский пост на дворе, государь направился в опочивальню царицы Анны Алексеевны, где он теперь проводит большую часть своего времени.
Тут, в Новгороде, опочивальня государыни неудобная, не то что в Кремлёвском дворце: удлинённая, в один свет, с огромной, в треть покоев, кроватью под балдахином розовой камки. Вторую стену с окнами государыня приказала отгородить и сотворила себе уютную светёлку — лично ей принадлежащий уголок. Даже государь здесь — нежеланный гость.
В первый день жизни тут государь прошёл в её уголок. Анна с поклоном молвить изволила: «Государь мой Иван Васильевич, нелепо тебе быть в закутке таком! Тут и воздуха мало, и сиденья для тебя подходящего нет» — и решительно направилась в опочивальню. Прислужники, знавшие характер царя, ждали бури, опалы, ан государь смиренно пошёл за ней!
Сейчас государыня встретила его низким поклоном, проводила до кресла-трона резной кости, что стоял перед балдахином. Сама примостилась на скамеечке у его ног. Весёлых карих глаз с него не спускает. Слегка припухлые яркие губы, радостное, порозовевшее лицо вот около него, совсем рядом, такое родное, приветливое. Сколько внимания, сколько любви!