Старший брат царя. Книги 3 и 4

Кондратьев Николай Васильевич

— Гуля, тебе что-то нужно? — спросил Клим.

— Ага. Тут недалеко живёт зырянский святой. Он всё ведает.

— А что ты хочешь узнать у него?

— Вера где?..

Так уж повелось без сговора — в окружении Клима никто не вспоминал о Вере, и вдруг такой вопрос! Клим внимательно посмотрел на Гульку:

— Откуда он может знать, где она...

— Знает! Он святой. Ему нужна только рухлядка её, а у тебя есть.

Клим старался забыть строптивую девушку, тем не менее принесённая Гулькой весть заинтересовала его, но вестник ничего определённого сказать не мог. Климу было известно, что ещё со времён Стефана Пермского язычество изгонялось с вычегодской и камской земель. Но старое верование

было живучим. Жрецы да и многие зыряне, приняв православие, оставались язычниками. Они уходили в глухие места, слыли старцами и жили часто на старых капищах. Можно было предположить, что ведун из верховьев Уфтюги был одним из таких старцев. С другой стороны, всем было известно, что северные волхвы обладали удивительной способностью ясновидения. И Клим решил сделать ещё одну попытку—

Они уехали, сказав, что несколько дней проведут в деревнях верховья Уфтюги.

24

О старце Ильми толком никто не знал. Только в небольшом зырянском посёлке — где-то на водоразделе рек Уфтюги и Башки — на вопросы Гульки ответили более определённо: Ильми живёт в скиту на озере недалеко отсюда. Дорогу туда хорошо знает только, пожалуй, Вайся.

Вайсей оказался мужик средних лет, хмурый и сердитый. На просьбу — проводить в скит — нахмурился ещё больше и пробурчал: «Проведу... Алтын». На все другие вопросы молча кивал головой слева направо или снизу вверх. Тронулись в путь, ничего не добившись от вожатого. Гулька всё ж не потерял надежду разговорить Байею и неожиданно преуспел.

Поверх лёгкой свитки Гулька носил широкий пояс, на котором кроме длинного ножа имелось несколько карманов, в одном из них — заветная сулейка с вином. Вайся обратил на неё внимание и на первом же привале поманил к себе Гульку и многозначительно пальцем потыкал сулейку. Гулька сразу сообразил, какого рода жажда мучает вожатого, и тут же поставил условия:

— Сулейка будет твоя, но выкладывай, что знаешь о старце.

Вайся охотно закивал сверху вниз и немного повеселел.

День был постным, потому перекусили луком и хлебом, политым конопляным маслом и крепко посоленным. Вайся взял только луковицу и внимательно следил, как Гулька извлёк сулейку, вынул пробку и сделал глоток — показал, что содержимое съедобно.

— На, держи! Да говори о святом зырянском старце.

Вожатый схватил сулейку, сделал маленький глоток и с удовольствием понюхал лук, хмурость его растаяла. Теперь он, качнув головой слева направо, чуть ли не весело произнёс:

— Не святой. He зырянин. He старец. Тойво!

— Вот это да! — поразился Гулька: А кто же он?!

Вайся опять глотнул, сунул нос в луковицу и ответил:

— В секте голова. — Ещё глотнул, ещё понюхал и вдруг сунул крепко сжатый кулак к лицу Гульки. — Держит. Всё ведает.

...Опрос длился полчаса или больше, пока не опустела сулейка. Из несуразно скупых ответов и жестов Клим понял, что Тойво — ясновидец и хитрец — живёт в уединённом скиту и главенствует какой-то сектой. В секте есть женщины и дети, но их берегут от посторонних глаз. Сектанты живут обособленно, многие уходят в мир прорицателями, а то и просто нищими. Иногда и Тойво исчезает. В скит ведут два пути: для посвящённых — через озеро, для прочих — тот, которым они сейчас идут. Он вот четвёртый раз ведёт туда гостей. Один раз трое пришли и не вернулись. Скитник отправил Вайсю домой, сказав, что гостей сам проводит, но больше Вайся их не видал. С пьяной откровенностью он добавил, помахав пальцем перед носом Гульки:

— Злые!.. Не серди.

— Может, другим путём их вернули, — усомнился Гулька.

Вайся отрицательно покачал головой.

Когда сулейка

опустела, Вайся тяжело вздохнул и отошёл. Клим заметил:

— Наш вожатый здорово захмелел. Не заблудимся?

— Это, может, к лучшему б. Может, вернёмся? — засомневался Гулька.

— Чем это он тебя напугал?

— Недоброе чую!

— Ну вот! Сам уговаривал, а теперь... Нет, Гуля! Не следует с полдороги вертать!

Тем временем вожатый вёл их вглубь холмистого леса, который с каждой верстой становился непроходимее. Вскоре павшие деревья, кустарники и высочайшие сосны, сбегавшие с холмов, преградили дорогу окончательно. Казалось, здесь не могла ступать нога человека. Вожатый, до сих пор дремавший в седле, резко свернул в сторону и через несколько минут спустился в каменистое русло шумливого ручья, по которому двигались ещё вёрст пять. И вот ручей расширился и развернулся круглым озером, заросшим камышами, зеркало воды виднелось только посреди него. Берега озера, как и ручья, ограждали непроходимые леса по холмам и увалам, плавно переходившие от вершин к низинам, будто земля, вскипев на большом могучем огне, застыла в мгновение и поросла тайгой.

По заметной тропе вожатый повёл их на возвышающийся берег ручья и озера и, спешившись, показал, что дальше придётся вести коней под уздцы. Действительно, тропинка побежала по узкой полоске песчаного берега, свободного от кустарника, над которой протянулись мощные сучья рядом стоящих деревьев.

Клим подумал: «Далеко не убежишь по такой дорожке!»

На одном из увалов, там, где лес немного отступил от крутого обрыва, встал высокий частокол скита, и Клим невольно перекрестился, увидев за оградой золотой крест и луковку скитской часовенки. Скрываемые страхи о большом грехе общения с волхвами отошли на второй план — всё-таки христианская секта!

На стук вожатого из калитки добротных ворот, над которыми также возвышался крест, вышел рыжебородый мужик в длинной белой рубахе, в белых штанах и светлых лаптях. Говорил он с вожатым по-зырянски. Клим достаточно знал это наречие, однако ему показалось, что он ошибочно понял слова белого привратника: «Старец Ильми ждёт вас». После чего тот предложил оставить оружие. Клим и Гулька отстегнули сабли и повесили их на сёдла. Гулька многозначительно взглянул на Клима: мол, влипли! Привратник повёл их вдоль частокола к другой калитке. Переступив её порог, они оказались в полутёмных маленьких сенцах и вошли в избу, все стены которой были завешены шкурами домашних животных, закрывавшими окна и двери. Освещалась изба несколькими поставцами с ярко горевшими смолистыми лучинами. В одном из углов лежал ворох таких лучин; рыжеголовый парень беззвучно двигался по избе, поправляя лучины и меняя догоревшие.

Посреди избы стояли две скамьи, покрытые медвежьими шкурами. На одной из них, лицом ко входу, сидел чернявый мужичок с ухоженной чёрной бородой, широкоплечий, но, вероятно, невысокого роста. Рядом на скамье стояла деревянная чаша, до половины наполненная деньгами. Позади чернявого стояли два рыжебородых с разной степенью лысости. Все трое были одеты во всё белое, как и привратник. Ильми жестом пригласил пришедших сесть на скамью против него. Клим сел, Гулька остался стоять позади его. Чернявый спросил по-русски:

— Кто ты?

Клим назвал себя и Гульку. Он заметил, что Ильми смотрел не на него, а выше его головы, казалось, в какую-то бесконечную даль. Потом тот тихо отозвался:

— Брат мой, мне нужно говорить только правду. Кто ты?

Клим, в упор глядя на него повторил:

— Я есмь Клим, сын Акима-воина, по прозвищу Одноглаз, лекарь и воин из Соли Вычегодской. Вон он — Гурий, мой товарищ и стремянной.

Ильми долгим грустным взглядом посмотрел на Клима и Гульку повернул лицо в сторону и уныло спросил: