Старший брат царя. Книги 3 и 4

Кондратьев Николай Васильевич

Клим побледнел: колдовство поразило и его — сабля стала двухпудовой тяжести, он еле удерживал её. Все присутствующие замерли в разных позах. Ильми вышел на середину избы, поднял поваленную скамью и сел на неё лицом к Климу, который из последних сил боролся с саблей, обоими руками всё ж поднял её и замахнулся на колдуна, тот в самый последний момент отскочил. Сабля, плохо управляемая из-за тяжести, рубанула скамью и застряла. Ильми спокойно продолжал:

— Силён, вой Клим! Ты — первый, кто не застыл по моему желанию! И я — побеждён! Войне конец! — Все вдруг оживились. Клим, легко выдернул застрявшую и полегчавшую саблю и разминочно помахал ею. Гулька с удивлением рассматривал руку и палец, который не мог нажать на спусковой крючок. А Ильми

развёл руками: — И вот — я побеждён, но не тобой, Клим, а вот твоим юношей! Как? Мои стражники освободили, он вырвался от них и не за тебя спрятался, а перед тобой встал, готовый защитить тебя своей грудью! Вот это стремянной! Береги его... Тут Ильми поднял руки ладонями вперёд и прошептал: — Тщ-щ-щ! Сын ищет меня. Я тут, Онни! — Он повернулся лицом к двери и смотрел в потолок над дверью. Стал говорить по-фински: — Да да! Я слышу тебя... Нет, сын мой... Я не смогу мстить! Он сильнее меня! Прости... Да... Его защищает бог богов... Слышу и понял тебя... Я скажу ему... Прощай!

В начале разговора колдуна с сыном Клим понял это как лицедейство и обвёл взглядом присутствующих: все стояли не шевелясь, потупив глаза, иные даже прикрыв глаза ладонью. Он поднял глаза туда, куда смотрел Ильми, и оторопел: в углу между потолком и стеной тлел и переливался бледным светом круг, напоминающий полную луну. На этом круге высвечивались черты говорящего человеческого лица. Это было так необычно и страшно, что Клим перекрестился и тоже опустил глаза, как и другие. Поведение присутствующих говорило о том, что видение возникало не впервые.

Разговор окончен. Ильми стоял с минуту, закрыв лицо руками. Потом медленно повернулся и опустил руки.

— Онни прощает! За него я хотел отомстить, бросить тебя в подвал, но за тебя боги — ты опередил меня. Я мирюсь с тобой, никто пальцем не тронет тебя! Ты боялся моей мести и желал, чтоб я ехал с тобой. Однако ты не знаешь меня. Мне не обязательно нападать, драться, биться. Я могу заставить твоего коня заупрямиться и свалиться с обрыва — ты сломаешь себе шею. Но теперь этого не случится, я сказал: «Мир»! Моё слово крепко! Не веришь, я поеду с тобой. Мне веришь?

— Верю! — Клим отбросил саблю. Взял у Гульки пистоль и сунул его за пояс. Гулька, с ужасом глядя на него, застонал:

— Клим Акимыч, он — врал! Он погубит!

— Спокойно, Гуля! Я — держу слово. Думаю, и он сдержит.

Ильми торжествующе подхватил:

— Всё верно, юноша. Ты бы не поверил мне, я не доверял бы твоим словам. А он поверил, я — ему. Мы ждали тебя. Год тому принесли нам твою мурмолку... Она многое поведала нам. Говоришь: тебя звать Климом. Ладно. Плохое и хорошее замешено в одной бадье. Ты стараешься вычерпать только хорошее, доброе. Но попадает и плохое. Да простят тебя боги! — Ильми простёр руки над Климом, стоявшем посреди избы. Ты будешь жить долго, стрелы и сабли минуют тебя. Около тебя многие погибнут, но гораздо больше ты спасёшь от гибели. Пусть тебе сопутствует удача! Иди с миром! Как издревле положено — провожу тебя за порог. А вы, — обратился он к своим скитским, — герои! Забирайте ваши никчёмные ножи и убирайтесь!

Клим вышел первым, за ним Гулька. Показавшийся в дверном проёме Ильми, помахал обоими руками и скрылся. А тут, на воле, тишина и покой. Вайся сладко спал на хвое, подложив под голову суму перемётную. Кони съели заданный корм и теперь дремали, изредка взмахивая торбами. Рядом на корточках сидел белый привратник и ножичком точил палочку. При выходе гостей из дома он поспешно забил палочку в землю и, увидев Ильми, вскочил.

...Вели коней под уздцы по тропке. Молчание нарушил Гулька: — Клим Акимыч, ведь над этим чёртовым скитом — ни одной птицы!

Только теперь понял Клим, чего не хватало здесь. Около человека всегда вьются птицы, не доверяют, боятся, но далеко не улетают. В любой деревне встретишь ворон, галок, грачей. Их гнёзда на деревьях вокруг деревни. А голубей, воробьёв — счёта нет. А вот тут у скита и далеко вокруг — ни одной птахи! Ни воркования, ни

птичьего гомона. Мёртвая тишина! К чему бы это?

Дальше ехали молча. Бурчал ручей, цокали копыта, гремели камешки... Вайся, надо полагать, привык, чтобы спутники, вырвавшиеся из скита, обменивались впечатлениями, а тут — молчат. И, несмотря на свою замкнутость, он всё ж спросил:

— Бог? Колдун?

— Человек, — в тон его вопросов ответил Гулька.

Ночевали они у Вайси в полном молчании. На обратном пути, оставшись вдвоём, они безрезультатно попытались разобраться, что же произошло в скиту.

25

К началу заморозков освятили новую избу. В ней стали жить Иохим с Анной и за перегородкой — Клим, а в подновлённой хибаре — Василий и Гулька. Правда, Василий редко ночевал дома — Старосойга село большое... Во дворе плотники, кроме того, ставили баню и тёплый коровник. В общем — жизнь налаживалась. Анна готовилась стать матерью, возилась с детским приданым. Иохим, ходил за жемчугом то с Василием, то с Гулькой — рабочих нанимать оказалось накладно; жемчужное место не оправдало ожидания: крупные жемчужины попадались крайне редко, хотя сетевые скребки загребали со дна достаточно раковин. Вскрывать раковины — дело трудное, особенно если в полсотне вскрытых обнаружено одна-две жемчужины с маковое зерно! Мясо моллюсков сперва бросали на съедение ракам, потом стали набивать кули и привозить домой, откармливать свиней. А с весны будущего года Иохим собирался искать новые места.

Клим помогал всем и, разумеется, лечил.

И вот уже после Покрова, утром в день апостола Фомы (шестого октября) произошло непредвиденное. Утром, как обычно, Иохим и Василий по хрустящему инею понесли снасти в лодку, а Клим убирался во дворе — подавал Гульке на сеновал привезённое вчера вечером сено. И тут появился муж знахарки, Вукол. Поманив Клима в сторону, таинственно сообщил:

— Катька узнала: Аника из Соли Вычегодской с десятью стражниками к полдню тут будут. Все конно, с ручницами, при саблях. Так что смотри... Здоров будь! — И убежал задами.

Клим остановил отъезд Иохима. Собрались в сарае посоветоваться. Порешили: Гулька — на сеновале в засаде со двора, прячет в сене две ручницы и саадак, а пока узнает у Катерины, с какой дороги ждать гостей и идёт в разведку. Встречать нежданных гостей будет Клим. Василий прячется в комнатке Клима и, если потребуется, приходит к нему на помощь. Иохим и Анна уходят в лес, там на всякий случай была сооружена землянка. Решить решили, но Клим всё же высказал сомнение:

— Аника хорошо знает нас всех и идёт в открытую, наверное с миром. Однако ж я не удивлюсь, если он собирается наказывать нас, нужно готовиться к худшему — с минуты на минуту наш двор может быть окружённым не одним десятком стражников. Тогда я попробую сделать то, что уже применял — взять Анику заложником и под угрозой его смерти — спастись. Но это как повезёт. Поэтому ты, Иохим, срочно уходи с Анной. Гуля, ты смотри в оба, не прозевай. Ну, а мы с Васей будем ждать.

Неожиданным препятствием стала Анна. Она наотрез отказалась куда-то бежать, сказав, что будет встречать отца, как дочь его. Ей возражали:

— Ну, а если он пришёл наказать тебя?

— Не верю! Если не меня, так его пожалеет! — она указала на выдающийся вперёд живот.

Все страхи, споры позади: прибежал Гулька, крикнул: «Едут», и на сеновал. По селу ехали шагом два стражника впереди, с ручницами поперёк седла, потом Аника на белом коне, за ним все остальные. Жители попрятались, следили из-за заборов, даже собаки не гавкали. Подъехали к дому Иохима, спешились у коновязи. Наблюдавшие решили: раз не окружили двор — хороший признак! Гулька прилип к щели в крыше — нарочно сделал её. Видел, как в избу зашли сперва два стражника при саблях, оставив ручницы. За ними вошёл Аника, потом ещё двое, несли свёртки и плётку. И полная тишина... Долго-долго! Что там в избе происходит?!