Старший брат царя. Книги 3 и 4
Шрифт:
...В сенцах стражники пропустили Анику вперёд и прошли за ним. Тот перекрестился. Анна подала ему хлеб и соль — всё шло по заведённому порядку. Аника, ущипнув хлеб, сел на скамью под иконами, Анна потупив голову, стояла перед ним, рядом встал Иохим.
— Ну, — грозно произнёс Аника, — на колени!
Иохим помог Анне опуститься и встал рядом. Аника мигнул, стражник подал плеть. Дочь он легко стегнул три раза, она благодарно подняла на него глаза. Зато зятя Аника бил изо всех сил с оттяжкой. Иохим лишь вздрагивал, но Анна не выдержала и сделала движение, чтоб защитить мужа. Аника остановил
— Не бойсь, не убью! — Стегнул третий раз и добавил негромко: — А следовало б!
Закончив символическое наказание, он вернул плётку стражнику, а тот развернул холстину свёртка и подал икону Богоматери с Младенцем дивного письма в золотом окладе, усыпанном дорогими каменьями. Аника благословил этим образом смиренно стоящих на коленях ослушников, произнеся долгожданные слова:
— Дай Бог вам счастья и долгих лет жизни. Пусть забудутся невзгоды. Мир вам!
Анна поцеловала икону и руку отца, Иохим — только икону. Клим отметил холодок во всём этом примирении: Аника не сказал: «дети мои». Когда они поднялись с колен, не было трёхкратного лобызания, но самое главное — примирение состоялось, хотя ход его и нарушился слегка.
Пока благословлённые чувствовали некоторое смущение, не зная, что делать дальше, Аника обратился к Климу, который, стоял несколько в стороне.
— Подойди-ка, Клим Акимыч. От имени государя нашего Иоанна Васильевича мещанин Соли Вычегодской Клим Одноглаз, сын Акима Безымова, отныне именуется опричником государя! Грамоту в приказной избе прочитаешь. А со своей стороны мы именуем воинника Клима Одноглаза воеводой строгановской рати! А теперь, хозяева, угостите меня и стражников моих чем Бог послал.
Тем временем Клим подумал: «Силен Аника! Смело берётся запрячь меня в свою колесницу! Не выкрутиться тебе, мещанин Одноглаз!»
После сытного обеда с брагой и пенным мёдом — староста прислал множество добра — Анику уложили отдыхать в Климовом закутке. Клим хотел уйти, Аника задержал его:
— Вижу, не очень ты обрадован, Клим Акимыч, свалившимся на тебя званиям-дарованиям. Почему бы это?
— Ты прав, Аника Фёдорович, потому что они свалились, вот и робею.
— Уж чего-чего, — усмехнулся Аника, — а робким тебя не считаю! А воеводой ты уже себя дважды показал: когда мыт победил и остяков.
— Скверный воевода у тебя — сидит в лесу, жемчужины подсчитывает, а в это время без него сотни в опричное войско отправляют!
— Не отправили. Государь повелел погодить до весны. В Ливонии перемирие, со шведами — договор. Будем ждать, что к весне Бог пошлёт... А у тебя, Клим Акимыч, ныне собственная родословная имеется и высочайше признан ты человеком, полезным Строгановым, сиречь государству Русскому. Отныне ты — государев опричник!
— Благодарствую за заботу. Всё это дадено только твоими стараниями — я многим обязан тебе, возможно — жизнью, если вспомнить донос Захара.
— А ты не вспоминай! — Аким поманил к себе Клима и прошептал: — А ты великий грех от меня отвёл и дочь мне спас — и уже громко добавил: — Считай, мы квиты.
...В этот раз они договорились, что Клим вернётся в Соль Вычегодскую через две-три седмицы, после родов Анны. А по первопутку он будет сопровождать Анику в поездке по камским владениям.
Вечером
Приходил на поклон и староста, спрашивал: не надобно чего волостному управителю. Волостной управитель ничего не пожелал.
На следующий день Аника уехал, его провожали всей деревней во главе со старостой.
26
Неохотно просыпался Семён Аникиевич. Голова трещала, во рту — хуже хлева, языком не шевельнёшь. С превеликим трудом раскрыл глаза — его доверенный слуга Котун дремал, прислонившись к дверному косяку, на руке у него — ширинка, на скамье рядом — шайка с водой. Хозяин рассвирепел: «Сукин сын стоя спит!» Дотянулся до ковшика, что стоял на скамье, запустил в дармоеда. Промахнулся, ковшик разлетелся вдребезги. Котун очнулся, подхватил шайку и устремился к хозяину. Тот прохрипел: — Квасу!
Минуту спустя слуга подавал доверху наполненную братину. Семён отпил до половины, остаток плеснул в лицо Котуна, рыкнув:
— Прокисшего принёс! Так перетак! Молодого!
...Глумись не глумись, а вставать и умываться пришлось... Здорово гульнул вчерась! И посадские девки как на подбор! Да и причина нашлась: милостью государя он стал опричником! Старшие братья Яков и Григорий раньше, вместе с отцом пожалованы, а об нём только вспомнили. Ну и то ладно. Собачья голова и метла в олифе вываренные, давно приготовлены. Вот и дождались своего часа. Правда, обида тож — одновременно в опричники пожаловали какого-то ублюдка из Посада, да и этого нашего Одноглаза... И чего это батя с ним носится?!
Котун и повар принесли завтрак. Семён приказал Котуну:
— Позвать ко мне Зота!
— Он с Яковом Аникиевичем в приказной избе.
— Брат там? Туда пойду.
Приказная изба — это пятистенка об два крыльца — для хозяев и чёрного люда. Семён вошёл как хозяин. Якову было за сорок, он очень походил на отца, только седины поменьше, и, возможно, не осознавая, он во всём подражал тому. На поклон младшего брата только кивнул, Зот и писарь за аналоем ответили низким поклоном. Разговор продолжался, Зот рассказывал о грошовых делах лоточников, разносивших соль по деревням, Яков задавал вопросы, писарь что-то записывал. Семёну стало до тоски скучно, он чуть было не задремал. Но вот Яков обратился к нему:
— С чем пожаловал?
— Дело есть, брат. Только... — Он кивнул в сторону Зота. Тот неспешно вышел, писарь за ним. — Ты знаешь, куда направился отец?
— Знаю. Он поехал к Анне.
— Прощения просить у этой потаскухи!
— Семён, замолчь! Она ж твоя сестра!
— Наградил нас Бог сестричкой! Опять же этот тихоня Одноглаз! Без мыла лезет!.. Отец и ему простит?
— На нашего ума дело. Отцу виднее.
— А ты не слепей, чай! Околдовал Одноглаз отца! Неведомо откель привёз, приказал родичей найти. А сей час вроде как родной нам. Ещё наследство отвалит!