Старуха 5
Шрифт:
Весь народ, включая и «творческую элиту»: вечером во вторник к Вере в гости заехал лично товарищ Ворошилов:
— Вера Андреевна, вы уж извините, что решил вас побеспокоить…
— Климент Ефремович, вы бы еще перед визитом подучились расшаркиваться и краснеть. У нас война, и я с работы вроде пока не уволена, так что излагайте.
— Да не по вашей работе вопрос, вот… тут один товарищ, Василий Лебедев…
— Знаю такого, и что он натворил?
— Он стихи написал, принес в редакцию «Красной Звезды», а я вот думаю: печатать такое или нет. Вроде и нужно бы: стих вроде как народ на защиту Родины призывает. К тому же Коптелев Александр Васильевич, ну, который Александров,
Вера взяла лист бумаги с напечатанным на машинке текстом, прочитала. Поморщилась: отдельные слова и даже фразы вроде как на то, что она помнила, были похожи… слегка похожи, но Вере «новый» текст показался уж больно вычурным и каким-то слащавым — и потому фальшивым. И у нее в голове родилось сильное подозрение, что и с музыкой все не так уж славно:
— А где они репетируют?
— Репетируют что?
— Песню эту. Под управлением Александрова.
— Не знаю точно, вроде в клубе железнодорожников…
— Едем, посмотрим и послушаем, что у них получается: есть мнение, что если кое-что по мелочи поправить, то выйдет у них именно то, что нам надо.
Товарищ Ворошилов к Вере приехал не просто так: он неоднократно слышал от очень разных людей, что «в музыке и песнях Старуха разбирается лучше всех в стране». Да и сам давно уже так думал, ведь пластинки с музыкой в ее исполнении и сочиненные ею песни почему-то в народе обрели огромную популярность, которая не снилась и признанным мэтрам музыкального искусства. Но вот того, что Вера решит «поправить» этих мэтров, он явно не ожидал. Тем не менее с Верой на «площадь трех вокзалов» поехал и даже сел рядом, только не для того, чтобы музыку послушать, а поглядеть на ее реакцию: что-то ему подсказывало, что это будет очень интересно.
Интересно было: Вера слушала довольно уже слаженное пение хора корча такие рожи, что Климент Ефремович едва от смеха удерживался, а на музыкантов — которые, по мнению военачальника, играли просто замечательно, смотрела с таким выражением на лице, с каким взрослые смотрят на детсадовцев, которые, заигравшись, намочили штанишки — со смесью жалости и брезгливости. А сидящий на крайнем кресле первого ряда Лебедев-Кумач поглядывал на Веру с явной опаской — но пока Вера слушала молча. А когда хор, после замечаний Александра Васильевича, исполнил песню еще раз, Вера встала и громко объявила:
— Так, товарищи, мне не нравится то, что вы впустую здесь воздух сотрясаете. Дело вы для страны делаете нужное, но делаете его не там, где требуется. Климент Ефремович, вызовите автобусы или хоть грузовики, и все мы сейчас отправляемся в Лианозово, чтобы воздух сотрясать уже в большой студии «Мелодии». Если успеем записаться часов до двух ночи, то завтра уже и пластинку выпустим… Товарищ Ворошилов, вы распорядитесь насчет хора и оркестра, я их в студии через час ждать буду, а вот Александр Васильевич и Василий Иванович со мной туда поедут, мне с ними еще кое-что обсудить нужно…
С композитором и поэтом Вера сначала зашла в «малую студию», и там, усадив их в кресла, сообщила:
— Я вас отдельно пригласила чтобы сообщить, что это говно мы играть и петь не будем.
— А зачем же…
— Дослушайте. Вы все сделали правильно, ну, почти все. Однако отдельные мелкие мелочи вы не учли, и я сейчас поясню, какие именно. Начнем с вас, Василий Иванович. Вы, когда слова писали, писали же просто стихотворение, так?
— Откровенно говоря…
— Вы писали патриотическое стихотворение про войну и про то, как люди должны Родину защищать —
— Энурез — это что?
— Это — непроизвольное мочеиспускание. Так вот, исходя из этого радостный куплет о быстрой победе над врагом мы просто вычеркиваем: не будет быстрой и легкой победы, будет тяжелейшая война. Далее, когда вы создавали стихотворение, вы, скорее всего, не задумывались над тем, чтобы превратить его в песню — а потому слова расставляли несколько иначе, чем следовало бы. И еще, мимоходом замечу, отдельные поэтические метафоры у вас получились слишком уж высокопарными — но это хорошо для спортивного марша, а не для духоподъемной песни. Ну нахрена нам в ней бушующий ураган? Нам нужно взять другой образ, образ того, как ярость медленно, но неотвратимо поднимается. Вот так, например… то есть мы тут несколько слов переставили, метафоры чуть-чуть понагляднее сделали… Вы согласны с моими предложениями?
— Ну… да.
— Теперь перейдем к вам, Александр Васильевич. Замечания те же: мы не спортивный марш сочиняем, а именно что духоподъемное произведение. Да, вы тут еще и о предварительный вариант стихотворения споткнулись, и все равно в целом музыку создали очень даже приемлемую. Но нам-то нужна музыка не приемлемая, а гениальная! Так что берите доработанный текст, следите за словами — сами следите, даже, если хотите, пойте, а я покажу, какую аранжировку вашего произведения тут будет более уместно использовать…
Вера села за рояль, слегка размяла руки — и сыграла то, что помнила еще по «прошлой жизни». Но только сыграла, слушая негромкое, вполголоса, исполнение песни двумя мужчинами, время от времени комментируя:
— Вот тут нужно от пиано хору подняться до крещендо, подкрепляя образ, создаваемый словами — но вы и сами это прекрасно отработаете. Ну, что скажете?
— Ну что скажу, — тихо заметил Василий Иванович, — вы могли бы нас и вовсе не приглашать, у вас и без нашего участия…
— Глупости не говорите! У вас я всего лишь десяток слов поменяла, кое-что местами переставила, пафосную чушь, явно лишнюю сегодня, выкинула — но если бы не вы, то хрен я бы смогла хоть что-либо близкое услышать. И, чтобы два раза не вставать, замечу, что и у Александра Васильевича я лишь пару нот поменяла, ритмику слегка усилила — а вот сама ничего вообще не придумала. Вы можете хоть у товарища Сталина подтверждение спросить: Вера Синицкая всегда просто берет что-то готовое и придает этому товарный вид… чаще всего придает, если это вообще возможно. А тут мне даже усилий особых прилагать не пришлось! Вы бы и сами все это прекрасно проделали, будь у вас времени побольше. Но вы поспешили — а кто спешит, тот ошибается. Ну а моя работа — не давать людям ошибаться… ну что, понравилось вам, что вы сотворили?
— Довольно неплохо…
— Так, — Вера повернулась к тихо вошедшему в студию Мише Терехову, — сейчас вот эти оба два с хором и оркестром исполнят в большой студии песню, а ты ее запишешь и утром уже тираж студия повезет по магазинам, а сигналки — на радио отправишь курьером. Не получится сигналку отпечатать, отвезешь копию пленки, у них магнитофон есть, но в восемь утра то, что они исполнят, должно прозвучать по радио. Поднимай всех, Ираклия Константиновича тоже… пригласи, вас ведь ночью кормить нужно будет. И хор с оркестром, и авторов — а я домой поеду.