Старый друг лучше новых двух
Шрифт:
Татьяна Никоновна. Ну, и ступайте к ним, а об нас уж вы не беспокойтесь; мы об вас плакать не будем.
Пульхерия Андревна. Да-с, прощайте! Много я от вас обиды видела, всё переносила; а уж этого не перенесу; после этих слов я у вас оставаться не могу.
Татьяна Никоновна. Вот и прекрасно, так и запишем. Прощайте! И вперед просим не жаловать.
Пульхерия Андревна. Я еще с ума не сошла, чтобы с вами знакомство водить после этого.
Татьяна
Пульхерия Андревна (подходя к двери). За дочерью-то бы лучше смотрели!
Татьяна Никоновна. Не ваша печаль чужих детей качать.
Пульхерия Андревна. Уж теперь ни ногой.
Татьяна Никоновна. Скажите, какая жалость!
Пульхерия Андревна уходит.
Татьяна Hиконовна и потом Оленька.
Татьяна Никоновна. Какая ехидная бабенка, просто средств нет! А что ж это у меня Ольга-то делает! Убить ее мало за эти дела. Что она нейдет-то? Благо, у меня сердце-то не прошло. Беда мне с моим характером: расходится сердце, ничем не удержишь.
Оленька входит, раздевается и, плача, садится на свое место.
Ты что же это, сударыня, делаешь? Что ты об своей голове думаешь? Где была, говори сейчас?
Оленька. Ах, маменька, оставьте! Мне и без вас тошно.
Татьяна Никоновна. А! теперь тошно; а то так матери не слушаться! Вот ты и знай! Да ты еще погоди у меня!
Оленька (встает и одевается). Ах, боже мой!
Татьяна Никоновна. Что ты еще выдумала ? Куда это ты?
Оленька. Пойду куда глаза глядят. Что мне за охота брань-то слушать!
Татьяна Никоновна. Что ж, мне тебя хвалить, что ли, за твои дела?
Оленька. Да ведь и бранью-то ничего не поможете. Не маленькая уж я, мне не десять лет.
Татьяна Никоновна. Так что ж мне делать-то, по-твоему?
Оленька (садясь к столу и закрывая лицо руками). Пожалеть меня, бедную.
Татьяна Никоновна (несколько взволнованная). Да… ну что ж… ну… (Молчит несколько времени, потом подходит к дочери, гладит ее по голове и садится подле нее.) Ну что ж там такое у тебя случилось?
Оленька (плача). Да женится.
Татьяна Никоновна. Да кто женится-то?
Оленька. Прохор Гаврилыч.
Татьяна Никоновна. Это Васютин-то?
Оленька. Ну да.
Татьяна Никоновна. Вот видишь ты, вот видишь ты, до чего вас своя-то воля доводит, что значит без присмотру-то жить!
Оленька. Опять вы за свое.
Татьяна Никоновна. Ну, хорошо, ну, не буду.
Оленька. Ведь как божился-то! Как клялся-то!
Татьяна Никоновна. Божился? А! скажите пожалуйста! (Качает головой.)
Оленька. Как же мне было не поверить ему? Разве я тогда понимала людей?
Татьяна Никоновна. Где понимать еще! Какие года!
Оленька (прилегая к матери). Зачем же он обманул меня?
Татьяна Никоновна. А ты думаешь, это ему так и пройдет? Ему самому бог счастья не даст за это. Вот посмотри, что ему это даром не пройдет.
Оленька (взглянув в окно). Ах, бесстыжие глаза! Да он еще сюда идет – хватило у него совести-то! Маменька, пускай он к нам войдет; не идти же мне к нему на улицу со слезами-то!
Татьяна Никоновна. Ну что ж, пускай войдет.
Васютин (в окно). Ольга Петровна, можно войти?
Татьяна Никоновна. Пожалуйте, пожалуйте!
Оленька (умоляющим голосом). Мамшька!
Татьяна Никоновна. Что тебе еще?
Оленька (плача). Маменька, мне стыдно! Уйдите! Как я стану при вас с ним говорить!
Татьяна Никоновна (грозя пальцем). То-то вот ты! Ох ты мне!
Оленька. Маменька!
Татьяна Никоновна. Ну, уж право… уж! Так вот только браниться-то не хочется. (Уходит за перегородку.)
Оленька и Прохор Гаврилыч.
Прохор Гаврилыч (в дверях). Ты, Вавила Осипыч, подожди! Я сейчас. (Входит.)
Оленька. Садиться милости просим.
Прохор Гаврилыч. Нет, я ведь так – на минуточку.
Оленька. Все-таки присядьте, коли вам у нас не противно. Или вы, может быть, уж теперь нас гнушаетесь.
Прохор Гаврилыч (садясь). Да нет. Вот какого роду дело… Вот видишь ты, я сам ей-богу бы никогда, да маменька…