Старый Петербург. Адмиралтейский остров. Сад трудящихся
Шрифт:
Нельзя не доверять этим цифрам, тем более, что был напечатан полный список погибших с указанием их семейного положения и количества назначенного от казны пособия. При этом нельзя не отметить очень характерного обстоятельства: сгоряча, под впечатлением слухов о массовом несчастий, была открыта общественная подписка в помощь семей погоревших. Эта подписка была немедленно прекращена императором Николаем I, заявившим, что у государства достаточно средств, и оно не нуждается в общественной поддержке, инициаторам подписки, кажется, был большой нагоняй. Проявление общественности в какой-либо форме считалось преступным посягательством на прерогативы самодержавия...
Таким образом начавшись гласисом карточной крепости, перейдя стадию развития в виде пастбища для царских коров, Адмиралтейская площадь долгое время была местом народных гуляний, развлечения для черни, но в обычное время, не в масленичную и Святую недели, Адмиралтейская площадь производила жуткое впечатление. Вот одно из характерных, сохранившихся до нашего времени описаний [101] : «Адмиралтейская площадь, пространство
101
Северное Сияние, т. I, стр. 38, 103.
Перестройка Адмиралтейства оказала некоторое влияние и на Адмиралтейскую площадь: взамен когда-то бывшего бруствера или палисада появился бульвар или, как звали наши предки «булевар», помните
...в утреннем уборе, Надев широкий боливар, Онегин едет на бульвар И там гуляет на просторе...Сперва маленькая историческая справка общего характера [102] , затем к ней сделаем соответствующие дополнения: «Адмиралтейство, в виде крепости, существовало ровно 100 лет. В 1805 году снесен был гласис, и на нем построен бульвар, но не на месте нынешнего (писалось в 1857 году), а гораздо ближе к линии домов Адмиралтейской и других площадей. Этот открытый, просторный бульвар сделался любимым гульбищем публики. Каждый день в хорошую погоду толпились на нем тысячи гуляющих. Это продолжалось до 1817 года: тогда засыпан был широкий ров Адмиралтейства, снесены валы и бульвар придвинут к самому зданию Адмиралтейства, потерявшего от того последний признак укрепленного места. Эта перемена послужила к большому украшению города: площади Петровская, Адмиралтейская и Дворцовая слились в одну, единственную в своем роде. Но бульвар, потеряв свое прежнее положение, уменьшась длиною и шириною, отодвинувшись от линии домов, утратил значение оживленного всенародного гульбища: теперь видим на нем только прохожих и нянек с детьми; прежняя публика исчезла. Впрочем, и это было не без пользы. Адмиралтейский бульвар был центром, из которого распространялись по городу вести и слухи, и чем невероятнее и нелепее был слух, тем скорее. Спросишь бывало: «Где вы это слышали?» — «На бульваре», — торжественно отвечает вестовщик, — и все сомнения исчезали. Это предвкушение электрических телеграфов господствовало особенно во время войны 1813 и 1814 годов».
102
Северная Пчела, 1857 г., стр. 977.
Центральным же местом бульвара была кондитерская «Бурдерон и Комп.». «Кондитера, устроив на Адмиралтейском булеваре, где прежде была палатка, новый кофейный дом по утвержденному плану (эта фраза обозначала, что план кофейного дома подносился на высочайшее утверждение), имеют честь уведомить почтенную публику, что оное заведение открыто 10 августа. В оном будут лучшие разного рода прохладительные напитки, конфекты, а равно и готовые завтраки и отборные вина. Они уведомляют также, что сей дом построен весьма покойным и приятным образом, как для зимы, так и для других времен года. В оном находиться будут как журналы, в столицах находящиеся, так и иностранные газеты, сколько обстоятельства дозволят держать оные [103] » — это известие относится именно к вышеуказанному 1813 году.
103
С. П. В., 1813 г., стр. 720.
Первоначально бульвар был устроен Захаровым для того, чтобы замаскировать до некоторой степени перестраивающееся Адмиралтейство, но, когда заметили, что бульвар привился к Петербургу, что петербуржцы попривыкли к нему, решили перенести бульвар поближе к Адмиралтейству — теперь на месте бульвара крайняя аллея к Адмиралтейству, на которой стоят мраморные статуи Геркулеса и Флоры — они поставлены на эти места в 1833 году [104] .
Но еще раньше, чем бульвар, на Адмиралтейской площади или вернее на той ее части, которая прилегала к Сенату и потому звалась Сенатской площадью, появилось украшение, которым безусловно может и должен гордиться Петербург. Мы подразумеваем памятник Петру Великому.
104
Северная Пчела, 1833 г., стр. 561.
12 сентября 1766 года уже знаменитый французский скульптор Фальконет [105] , подписав условие с представителем России князем Голицыным, покинул Париж и отправился в Петербург, взяв с собою, кроме двух помощников и одного мастера для гипсовых работ, также и свою ученицу девицу Колло, впоследствии вышедшую замуж за сына. У Фальконета был, кроме того, значительный багаж — 25 ящиков, наполненных рисунками, гравюрами, книгами, инструментами, необходимыми для работы, и пр.
105
Сборник Исторического Общества, т. XVII.
Условия были следующие: «Фальконет приглашался выполнить статую Петра Великого, плата за исполнение проекта была определена в 200,000 франков. Фальконет обязывался приехать в Россию, чтобы делать памятник здесь на месте и для этой цели должен был привезти двух помощников скульпторов, из которых старший должен был получать 6,000 ливр., а младший 5.000 ливр. жалованья в год. Кроме того, Фальконет обязывался привезти одного опытного литейщика, которому было обещано жалованье в 4,000 ливров. На путешествие Фальконета из Парижа в Петербург выдавалось 12,000 ливров и карета; такая же сумма назначалась и на обратное путешествие. Кроме того, Фальконету была обещана обширная мастерская, в которой он мог бы заниматься, а также чистая и удобная квартира поблизости мастерской, экипаж, скромный и здоровый стол с правом приглашать к нему нескольких знакомых. Обещанную сумму 200.000 фр. предполагалось выдавать Фальконету частями по 25.000 фр. в течение 8 лет с тем, что если работа будет окончена в более краткий, чем 8 лет, срок, то все-таки вся сумма должна быть выплачена сполна».
Пока Фальконет ехал из далекой Франции в Петербург, в последнем шли приготовления к его встрече. Фальконету отвели квартиру в оставшейся от разломки части Елизаветинского дворца — об нем речь будет ниже. В этой квартире Фальконет прожил все время своего пребывания в Петербурге. 27 июня 1778 года [106] появилось следующее объявление: «Потребен с хорошими свидетельствами один слуга и одна служанка, разумеющие французский и немецкий языки и желающие ехать во Францию. Охотники могут являться к госпоже Фальконет, на углу большой Морской, против дома прусского посланника», а 24 августа того же года в известиях об отъезжающих можно было прочесть следующие строчки: «профессор Фальконет с своею невесткою и с дочерью, при нем служители Анна Шиберт и Иоганн Розенграм едет заграницу и живет против двора прусского посланника в казенных палатах» [107] .
106
С. П. В., 1778г., № 68.
107
С. П. В., 1778г., № 69.
В этом же доме Фальконета была устроена мастерская, посреди которой возвышалась довольно значительная горка, на которую ежедневно, по несколько часов, на двух лучших придворных скакунах «Бриллиант» и «Каприз», вскакивали придворные же берейтора, удерживая лошадь на дыбах, а Фальконет, стоя внизу, по целым часам изучал все движения и напряжения мускулов скачущей лошади, зарисовывая их в свои альбомы. Тут же, около мастерской Фальконета, в 1770 году был построен большой деревянный сарай, в котором [108] «с 19 мая 1771 года поутру с 1 до 2 часов, а после обеда от 6 до 8 часов впредь две недели, показываема будет публике модель монумента блаженный и вечныя славы достойныя памяти государя императора Петра Великого». Наконец, в том же здании, кроме Фальконета, жили и другие выписанные рабочие иностранцы; так, в 1774 году 5 августа показаны в числе отъезжающих [109] : «Бенса Артимент, Ежьен Форестьер, Гло Арнад, Жан Баптист Миль с женою, живут при литье большой статуи Петра Великого».
108
С. П. В., 1770г., № 41.
109
С. П. В., 1774г., № 62.
Чуть ли не тотчас по вступлении на престол императрица Екатерина II замыслила про памятник Петру I — для императрицы постановка этого памятника не была простою прихотью, нет, здесь Екатерина II преследовала вполне определенную политическую цель — императрица хотела как бы подчеркнуть, что на всероссийском престоле сидит не ничтожная немецкая принцесса, а истинная, по духу, продолжательница начинаний великого Петра. Осмотрев памятник Растрелли, Екатерина не удовлетворилась им по двум причинам: первая и главная — памятник был отлит Елизаветою Петровною, вспоминать последнюю было вовсе не в целях императрицы, а во-вторых, академичность памятника Растрелли, его подражание известному памятнику Марка Аврелия не могли нравиться императрице. Ей нужен был такой памятник, которому не было похожего в свете, который отличался бы особой оригинальностью, о котором бы не только заговорили, но и закричали бы заграницею. Отсюда понятно, почему императрица с таким жаром ухватилась за идею Фальконета, решившего изобразить Петра Великого скачущим на коне на громадную скалу, достигнув вершины которой, царь-всадник своею мощною рукою сдерживал лошадь. Положение, данное Фальконетом лошади, было необыкновенно трудное, — конь, на скаку, взвившийся на дыбы и стоявший лишь на задних ногах, являлся чем-то совершенно новым в области конных статуй и требовал особенных усилий и таланта для выполнения. Потом, надо помнить, что скульптура прямо противоположна движению, скульптуре свойственна неподвижность, а в памятнике Петру Фальконет стремился именно выразить движение, и это стремление ему вполне удалось — мы видим не памятник, не статую, а, действительно, коня, взлетевшего на обрыв скалы, увидевшего перед собою пропасть и вставшего на дыбы. Перед этим воплощением движения отходят на задний план и знаменитые лошади барона Клодта на Аничковом мосту.