Статьи
Шрифт:
Мы не должны, — пишет Св. Иоанн Кассиан, — устранятъся от Причащения Господня из–за того, что осознаем себя грешниками; но еще более и более с жаждою на добно поспешать к нему для уврачевания души и очищения духа, однакож с таким смирением духа и верою, чтобы считая себя недостойными принятия такой благодати, мы желали больше врачевства для наших ран. А иначе и в год однажды нельзя достойно принимать причащение, как некоторые делают, которые… достоинство, освящение и благотворность небесных таинств оценивают так, что думают, что принимать их должны только святые, не порочные; а лучше бы думать, что эти таинства сообщением благодати делают нас чистыми и святыми. Они подлинно больше гордости высказывают, нежели смирения… потому что когда принимают их, то считают себя достойными принятия их. А гораздо правильнее было бы, чтобы мы с тем смирением сердца, по которому
174
«Третье собеседование Аввы Феоны о желании добра и делании зла», Гл. 21.
«Превознесшись суетным убеждением сердца»! Св. Кассиан здесь верно указал на странную способность всех духовных заблуждений находить для себя духовное «алиби», облекаться в ложное смирение, которое есть, однако же, более утонченная, а потому и более опасная форма гордыни. Таким образом, то, что возникло по единодушному свидетельству Отцов из небрежения, вскоре стало оправдываться псевдодуховными доводами и было постепенно принято как норма.
Например, появляется идея — совершенно неизвестная и чуждая раннему Преданию, — что по отношению к причастию существует духовное и даже мистическое различие между клириками и мiрянами, так что первые не только могут, но и должны причащаться часто, в то время как последним это не разрешается. Здесь еще раз можно процитировать Св. Иоанна Златоуста, который более чем кто–либо другой отстаивал святость Таинств и настаивал на достойном приготовлении к причастию:
Но есть случаи, — пишет великий пастырь, — когда священник не отличается от подначального, например, когда нужно причащаться Св. Тайн. Мы все одинаково удостаиваемся их, не так, как в Ветхом Завете, где иное вкушал священник, иное народ и где не позволено было на роду приобщаться того, чего приобщался священник, людям запрещалось соучаствовать в том, что было для священников. Ныне не так — но всем предлагается одно Тело и одна Чаша… [175]
А спустя тысячелетие, Николай Кавасила, говоря о причащении в своем «Толковании Божественной Литургии», не делает никакого различия между клиром и мiрянами. Он пишет:
175
Беседа на II Послание Коринфянам 18:3.
…если кто–либо, имея возможность причаститься, отказывается приступить к евхаристической трапезе, таковой не получит освящения, доставляемого этой трапезой; не потому, что он не причастился, но потому, что, имея такую возможность, отказывается приступить… Как можно поверить в любовь того, кто, имея способность принимать Таинства, отвергается их? [176]
И все же, несмотря на такие ясные свидетельства, эта странная и по существу еретическая идея была и до сих пор остается частью, если не учения, то, по крайней мере, литургического благочестия нашей Церкви.
176
42, P. G. 150, 460В.
Настоящее торжество подобного отношения к причастию наступило по окончании святоотеческого периода и падении Византийского государства, когда православное богословие вступило в долгий период «западного пленения», решительного озападнивания, и когда Таинства, под влиянием западного схоластического и юридического богословия Таинств, видимо присутствуя в Церкви, перестали рассматриваться и переживаться как исполняющие, или, по словам о. Георгия Флоровского, «составляющие Церковь» [177] . При этом с одной стороны Причастие превращается в средство индивидуального благочестия и освящения, что практически полностью исключает их экклезиологическое значение, а с другой стороны само членство в Церкви теряет свою укорененность в Таинстве церковного единства веры, любви и жизни.
177
«Евхаристия и соборность». Путь, № 19, Париж, 1929, с. 3—23.
Это было время, когда мiрянину не просто «позволяли», но его, по сути, понуждали рассматривать причастие целиком субъективно — с точки зрения его собственных нужд, его духовности, его готовности или неготовности, его возможностей и т. д. Он сам стал мерилом и судьей «духовности» — своей и других людей. Он стал таким в рамках богословия и благочестия, которые, вопреки свидетельству подлинного Православного Предания, поддерживают непричащение мiрян, превращая его чуть ли не в норму или «марку» православия.
Воистину чудо, что совместному натиску озападненного богословия таинств и нецерковного, индивидуалистического благочестия все же не удалось совершенно искоренить жажду причащения и подлинного, а не формального, участия в жизни Церкви. Во все времена, но особенно в наше беспокойное и смутное время, всякое православное возрождение находило свой источник в новом «открытии» Таинств и всей сакраментальной жизни, и прежде всего в евхаристическом возрождении. Так было в России, где гонения очистили от пламенно обличаемого еще О. Иоанном Кронштадтским теплохладного, формального и номинального отношения к Церкви. Так обстояло дело в Европе и на Ближнем Востоке после возникновения там православного молодежного движения, с его обновленным и углубленным пониманием Церкви. И то, что сегодня евхаристическое и сакраментальное возрождение стучится в двери нашей Церкви, должно ободрить нас, ибо это знак того, что зловещий кризис «секуляризма» может быть преодолен.
6. ЗНАЧЕНИЕ ПРИЧАЩЕНИЯ
«Ибо, кто ест и пьет недостойно, тот ест и пьет осуждение себе, не рассуждая о Теле Господнем» (1 Кор. 11:29). Теперь мы можем вернуться к этим словам ап. Павла и задуматься; над их истинным смыслом. Как мы видели, ни ранняя Церковь, ни Отцы не понимали их в том смысле, что альтернатива недостойному причащению заключается в воздержании от Причастия, что благоговение к Таинству и боязнь его профанации должны привести к отказу от вкушения Святых Даров. Очевидно, что так не думал и сам ап. Павел, в посланиях и увещеваниях которого мы находим первую формулировку этого кажущегося парадокса, который на самом деле составляет основу христианской «этики» и источник христианской духовности.
«Не знаете ли, — пишет ап. Павел коринфянам, — что тела ваши суть храм живущего в вас Святаго Духа, Которого имеете вы от Бога, и вы не свои? Ибо вы куплены дорогою ценою. Посему прославляйте Бога и в телах ваших и в душах ваших, которые суть Божии» (1 Кор. 6:19—20). В этих словах — суть постоянного призыва ап. Павла жить соответственно тому, что «произошло» с нами во Христе; а жить так мы можем только потому, что это уже произошло с нами, потому, что спасение, искупление, примирение и то, что мы «куплены дорогою ценою», уже дано нам, и мы «не свои». Мы можем и должны работать для нашего спасения потому, что мы уже спасены, и именно потому, что мы спасены, мы можем работать для нашего спасения. Мы должны всегда, во все времена становиться и быть теми, кем мы уже есть во Христе: «вы же — Христовы, а Христос — Божий» (1 Кор. 3:22).
Это учение ап. Павла имеет решающее значение для всей христианской жизни вообще, и особенно для жизни в таинствах. Оно выявляет необходимую напряженность, на, которой основывается эта жизнь, из которой она происходит и которую нельзя устранить, ибо это означало бы оставление и коренное искажение самой христианской веры. В каждом из нас есть напряжение между «ветхим человеком, истлевающим в обольстительных похотях», и «новым человеком, обновляющимся по образу Создавшего его» через смерть и воскресение в крещении [178] ; между даром новой жизни и стремлением усвоить ее, сделать ее своей истинной жизнью; между благодатью, «подаваемой не мерой» (Ин. 3:34), и всегда несовершенной мерой моей духовной жизни.
178
Молитвы Крещальной Литургии.