Ставрос. Падение Константинополя
Шрифт:
Конечно, хорошо знали Венецию люди с “Киприды” и экипаж “Эрато”: но главою их, который вел переговоры с самыми высокими итальянскими господами, решая все судьбы, тоже был Леонард. И поэтому отряд двинулся в путь только тогда, когда комес посадил на лошадь свою жену и вручил поводья Артемидору: Софии тоже пришлось идти пешком, разделяя участь мужа, и она весьма недовольно посматривала с земли на скифскую полонянку.
Правда, возмущение ее скоро уступило место страху; София жалась к мужу, женщины и дети отряда жались к мужчинам. Феодора и
Это был не мусульманский город, и верховые мужчины, окруженные богато одетыми, но пешими женщинами, вызвали бы изумление. Леонард и без этого негласного рыцарского правила не мог изменить себе - так же, как на Крите, не мог малодушничать, пряча и унижая своих знаменитых спутниц: к тому же, Феофано и Феодора, как и мужчины, взяли к себе на седло детей.
“Но ведь, конечно, здесь немало блестящих женщин – таких, которые не стыдятся выставляться, знатных женщин и куртизанок, - думала Феодора. – Чем мы особенные? Может быть, мне вовсе не о чем беспокоиться?”
Пока, наверное, беспокоиться было не о чем: но ведь они собирались остановиться в Венеции не на один день и не на два! Скоро многие венецианцы начнут говорить о гостях города – особенно те, кому нечем больше заняться!
Тут Александр, которого она везла, посадив перед собой и придерживая одной рукой, вдруг заплакал – Феодора ощутила с испугом, что он весь горит, и не от жары.
У мальчика началась лихорадка. Счастье, если это просто дорожная усталость; ведь могло быть что угодно!
“Я с ним никуда больше не поеду и не побегу”, - подумала Феодора.
Сколько лет еще пройдет, прежде чем ее дети научатся жить сами! Сколько раз они могут до этого погибнуть!
И как легко могут погибнуть, только вступив в жизнь взрослых… Такую жизнь…
– Леонард! Долго еще? – окликнула она мужа со своей лошади. Может быть, ей не стоило привлекать внимание: но московитка не могла дольше терпеть.
Критянин, обернувшийся к ней с тревогой со спины своего белого ахалтекинца, так же громко ответил:
– Нет, недолго! Свернем вот в эту улицу, и будет наш дом! Я выбирал дом ближе к морю!
Потом он вдруг пришпорил коня и быстро подъехал к Феодоре. Тихо спросил, заглянув ей в лицо:
– Что случилось?
Феодора показала ребенка – он продолжал хныкать. Леонарду сквозь шум толпы этого не было слышно.
– Может быть, он болен! Он, как и Фома, слаб здоровьем…
– Не так уж Фома и слаб, - заметил красавец комес, улыбнувшись почти неприятно.
Потом взгляд его стал озабоченным и сочувственным: благороднейший критянин твердо вознамерился стать отцом этому чужому младенцу, сыну врага и соперника. Хотя Александр Нотарас почти наверняка унаследовал не только наружность, но и характер своего родителя…
Они завернули в улицу, в которой было гораздо
Феодора спешилась первая; она прижала к себе своего несчастного ребенка. Потом она встревожилась за остальных детей. Здоровы ли сыновья Евдокии Хрисанфовны? Нужно будет сразу о них позаботиться…
Ведь это единственные русские дети во всем их отряде, неожиданно поняла Феодора. Ее собственные дети – не русы, а греки, все трое; даже все четверо, считая и оставшегося в Византии Льва! Ведь принадлежность к роду считается по отцу!
Вот почему женщин даже в войнах редко убивают – они становятся собственностью вражеского племени, увеличивая его численность и обновляя его кровь… Даже если победители добры…
Но Евдокия Хрисанфовна просто устарела для того, чтобы достаться грекам в жены или наложницы: и поэтому осталась русской женой и матерью русских детей… И кто из них двоих счастливее, и кто правее?
Подошел Леонард: он отлучался, чтобы поговорить со слугами в доме.
– Все хорошо, я предупредил слуг… Идем быстрее, - велел он жене. – Сразу займешься ребенком, а потом вы сможете вымыться.
Феодора улыбнулась: Александр отяжелел у нее на руках, видимо, заснув или впав в лихорадочное забытье.
– Спасибо, Леонард.
Они первыми быстро направились к белому особняку по посыпанной песком дорожке, среди цветущих розовых кустов и апельсиновых деревьев. Магдалина следовала за ними, ведя за руки старших детей. Кормилица широко улыбалась, несмотря на болезнь Александра, а старшие дети московитки и улыбались, и морщились сразу. В этом итальянском саду чудесно пахло – слишком сильно для больных, для пленников с севера!
Вард и Анастасия всегда были больше дети своей матери, чем Фомы Нотараса…
Их встретил в передней слуга-итальянец, который напомнил бы Микитке старого Витторио, а Феодоре никого не напомнил, только показался подозрительным и брюзгливым. Однако он низко поклонился комесу и его спутнице, ни о чем не спросив женщину, и показал в сторону лестницы, наверх. Итальянец сказал, что там уже ждет горячая вода и служанка. Феодора нахмурилась. Есть ли здесь все, что им нужно после такой долгой дороги?
Неприхотливые старшие дети ничего не сказали; а Александр по-прежнему бесчувственно лежал на руках у матери. Впрочем, казалось, что он действительно спит.
Феодора решила не будить его – а выкупать, когда проснется.
Она подозвала Магдалину, не доверяя чужой служанке, - еще не хватало, доверять детей чужой итальянке! Лучше уж своя, какая бы ни была…
Сначала они, от банной духоты сбросив верхние платья и оставшись только в нижних рубашках, вымыли Анастасию: Вард рыцарски уступил очередь сестренке. А потом, хотя до тех пор не смущался женщин, вдруг заявил матери и няньке, что хочет выкупаться сам.