Стая
Шрифт:
Норвежское море, материковая окраина
— Чёрт! — простонал Стоун. — Это прорыв газа!
В контрольном помещении «Солнца» все взгляды были прикованы к монитору. Судя по всему, внизу разверзся ад. Борман сказал в микрофон:
— Немедленно уходим отсюда. В рубке, полный вперёд!
Лунд повернулась и выбежала из помещения. Йохансон поколебался, но последовал за ней. За ними другие. Началась суматоха. Йохансон выбежал на рабочую палубу, где матросы и техники под
Лунд увидела Йохансона и подбежала к нему.
— Что это было? — крикнул Йохансон.
— Мы наткнулись на газовый пузырь. Идём!
Она подвела его к ограждению борта. Хвистендаль, Стоун и Борман присоединились к ним. Два статойловских техника подошли к краю кормы, прямо под стрелу, и с любопытством заглядывали вниз. Борман заметил натянувшийся трос лебёдки.
— Что он там делает? — рявкнул он. — Почему этот идиот не остановит лебёдку?
Он оторвался от поручней и побежал назад, внутрь корабля.
В тот же момент море начало дико пениться. На поверхность вырывались крупные белые обломки. «Солнце» шло на полной скорости. Кто-то бежал по палубе к стреле, размахивая руками.
— Отойдите! — кричал он статойловцам. — Уйдите из-под стрелы!
Йохансон узнал его. Это был старший офицер, экипаж называл его Псом.
Потом всё произошло разом. Все оказались внутри кипящего и шипящего гейзера. Йохансон увидел очертания грейфера, показавшегося над поверхностью воды. Вокруг распространилась нестерпимая серная вонь. Корма «Солнца» просела, потом стальная пасть косо вырвалась из кипящего ада и гигантским маятником качнулась к корме. Один из двух статойловцев, увидев стремительно надвигающийся грейфер, бросился на пол, а второй, в ужасе раскрыв глаза, нерешительно отступил — и пошатнулся.
Пёс подскочил к нему и попытался притянуть его к полу, но не успел. Многотонная пасть грейфера с размаху ударила мужчину, и тот пролетел несколько метров по воздуху, потом рухнул на палубу, проехал по ней и остался лежать на спине.
— Проклятье! — воскликнула Лунд.
Они с Йохансоном одновременно бросились к бездвижному телу. Старший офицер и члены экипажа склонились над ним. Пёс поднял голову:
— Никому не трогать его. Позвать врача.
Лунд тревожно кусала ногти. Йохансон знал, чего ей стоило быть обречённой на бездействие. Она подошла к грейферу. С него стекала грязь, он медленно останавливался.
— Открывайте! — крикнула она. — Всё, что ещё осталось, — в холодильные камеры.
Из моря всё ещё поднимались шипящие вонючие пузыри. Постепенно их становилось меньше. «Солнце» быстро уходило от места газового прорыва. Последние куски всплывшего метанового льда плавали на поверхности и распадались.
Грейфер со скрежетом раскрыл пасть и вывалил на палубу несколько центнеров льда и грязи. Вокруг бегали люди Бормана и матросы, стараясь как можно больше гидрата упрятать в жидкий азот. Азот дымился, гидрат шипел. Палуба была усеяна щетинистыми телами червей. Некоторые дрожали, извивались и высовывали свои хоботки. Но большинство не выдержало быстрого подъёма. Резкая смена температуры и давления убила их.
Йохансон поднял кусок льда и рассмотрел его поближе. Он был пронизан каналами. В них застряли черви. Он вертел кусок, пока шорох и щелчки распадающейся массы не напомнили ему о том, что надо скорее спасать лёд
Что с ним произошло?
Йохансон забыл про холодильные ёмкости. Он растёр слизь между пальцами. Вещество походило на остатки колонии бактерий. Что эти бактерии делали в глубине льда?
Он огляделся. Палубу покрывала грязная лужа. Человека, которого ударило грейфером, унесли. Йохансон увидел у ограждения Бормана и подошёл к нему.
— Что это было?
— Прорыв газа. Такое случается. Грейфер провалился на двадцать метров в глубину. Снизу поднялся свободный газ. Вы же видели на экране огромный пузырь.
— Да. А какой толщины лёд в этом месте?
— Был метров семьдесят-восемьдесят. Как минимум.
— Должно быть, от него остались одни обломки.
— Наверняка. Надо скорее выяснить, единичный ли это случай.
— Вы хотите взять ещё пробы?
— Естественно, — прорычал Борман. — Если бы не этот несчастный случай на борту… Матрос на лебёдке продолжал поднимать грейфер на полном ходу судна. Он должен был остановить лебёдку. — Он посмотрел на Йохансона. — А вы ничего не заметили, когда поднимался газ?
— Мне показалось, будто мы просели.
— Мне тоже показалось. Газ понижает плотность воды.
— Вы хотите сказать, мы могли бы затонуть?
— Трудно сказать. Вы же слышали про ведьмины дыры?
— Нет.
— Десять лет назад кто-то вышел в море и не вернулся. Последнее, что от него слышали по радио, было то, что он собирается сварить кофе. Вскоре научное судно обнаружило затонувшие останки. В пятидесяти милях от берега, в необычно глубокой впадине. Моряки называют это место ведьминой дырой. На затонувшей лодке не было никаких повреждений, и она лежала на дне, даже не перевернувшись. Будто камнем ушла на дно.
— Как в Бермудском треугольнике.
— Вы попали в точку. Гипотеза именно такая. Единственное, что выдерживает критику. Между Бермудами, Флоридой и Пуэрто-Рико тоже часто происходят прорывы газа. Если газ поднимется в атмосферу, он может даже воспламенить турбины самолёта. Прорыв метана, многократно превышающий тот, который мы только что пережили, — и вместо воды под вами оказывается газ. Вы камнем падаете на дно. — Борман указал на холодильные ёмкости. — Мы пошлём эти пробы в Киль и тогда определённо будем знать, что произошло внизу. Из-за этой дряни мы человека потеряли.
— Что, он…
— Убит на месте.
Йохансон промолчал.
— Следующие пробы заберём автоклавом, а не грейфером. Это в любом случае надёжнее. Нам нужна ясность. Нельзя бездумно ставить здесь на дно фабрику. — Борман фыркнул и оторвался от леера ограждения. — Хотя мы уже привыкли к бездумности. А почему? Да просто новые заказчики исследований — промышленные концерны. Индустрия оплачивает науку — после того, как государство больше не в состоянии это делать. От фундаментальных исследований ничего не осталось. Червь, которого мы здесь нашли, рассматривается не как объект изучения, а как препятствие, которое надлежит устранить. Спрос есть лишь на прикладные исследования — и, пожалуйста, проведите их так, чтобы потом у заказчиков была в кармане охранная грамота и полная свобода действий. А вдруг червь — не препятствие, а что-то другое. И, устраняя это препятствие, мы получим ещё большую проблему. Понимаете? Мне иногда просто тошно становится.