Стая
Шрифт:
Опять новый вид, подумал Йохансон. Невиданные черви, невиданные медузы…
— А что с «морскими осами» у берегов Австралии?
— Всё то же. — Ольсен порылся в стопке бумаг. — Они всё прибывают. Катастрофа для рыбаков, а туризм уже давно на последнем издыхании.
— А что с рыбой? Медузы не причиняют ей какого-нибудь урона?
— А рыба ушла. Большие стаи просто исчезли у берегов, затронутых этой заразой. Экипажи траулеров утверждают, что рыба покинула свои естественные угодья и ушла в открытое море.
— Но ведь там для неё нет корма.
— Может, она села на диету. Почём мне знать?
— И ни у кого нет никаких объяснений?
— Всюду
— Это значит, что на самом деле всё ещё хуже.
— Может быть. — Ольсен вытянул из стопки листок. — Если ты посмотришь на этот листок, то увидишь тревожное пресс-сообщение, которое потом больше нигде не упоминается. Медузы у западноафриканского побережья. Возможно, и у Японии, наверняка у Филиппин. Предположение о гибели людей, потом опровержение, потом молчание. Но смотри. Сейчас будет самое интересное. Есть одна такая водоросль, она уже несколько лет изредка мелькает в печати. Водоросль-убийца, pfiesteria piscicida. Если уж нападёт, то её не уймёшь. Делает больными людей и животных. До сих пор она бесчинствовала в основном по ту сторону Атлантики, но теперь, кажется, добралась до Франции. И как следует добралась.
— Есть мёртвые?
— Ещё как. Французы не больно словоохотливы на сей счёт, но эта гадость проникла в страну через омаров. Это везде написано, я проверил.
Он подвинул Йохансону часть бумаг.
— Потом исчезновения лодок. Были зафиксированы сигналы бедствия, но большинство из них не имело смысла. Они обрывались на полуслове. То, что случалось, происходило слишком стремительно. — Ольсен помахал в воздухе следующим листком. — Но кем бы я был, если бы не знал больше, чем всё остальное человечество? Три таких сигнала бедствия попали в сеть.
— И что?
— Что-то напало на лодки.
— Напало?
— Да. — Ольсен потёр себе нос. — Вода на мельницу твоей теории заговора. Море восстало против человека, кто бы мог ожидать этого от каких-то паршивых вод. Подумаешь, ну выкинули мы туда кое-какие отбросы, ну истребили рыбу и китов. Да, кстати, о китах — последнее, что я слышал: в восточной части Тихого океана они массовым порядком нападали на суда. Никто больше не смеет в море выходить.
— А известно…
— Не задавай глупых вопросов. Ничего не известно. Никому ничего. Боже мой, до чего же я дотошен! Ровным счётом никаких заключений о причинах этих коллизий и катастроф с танкерами. Тотальный запрет на информацию. В твоей теории, несомненно, что-то есть: всякий раз, как только появляется какое-нибудь сообщение, его тут же на полуслове обрывают — и всё, покров молчания. Может, всё-таки «люди Икс»? — Ольсен наморщил лоб. — В любом случае, чересчур много медуз, чересчур много рыбы, и всё в каком-то преувеличенном масштабе.
— И никто не высказывает никакого предположения, откуда это всё?
— Никто не посмел официально предположить, что всё это может быть связано одно с другим, в отличие от тебя. В конце концов, все эти кризисные штабы объявят виновником Эль-Ниньо или потепление Земли, а биология нашествий и эпидемий получит дополнительный толчок, они оживятся и начнут публиковать статьи со своими домыслами.
— С теми же подозреваемыми.
— Да. Но всё это не имеет смысла. Медузы, водоросли и подобная живность уже много лет путешествуют вокруг света в балластных водах кораблей. Мы знаем эти феномены.
— Конечно, — сказал Йохансон. — Как видишь, я хочу выйти за рамки обычного топтания по кругу. Если где-то появляются орды «морских ос»,
Ольсен сомкнул кончики пальцев и принял задумчивый вид.
— Итак, если тебе непременно нужно найти взаимосвязь, я бы не стал говорить о биологических нашествиях. Я бы скорее говорил о поведенческих аномалиях. Это примеры нападений. И таких, каких ещё не знала история.
— А о появлении каких-то новых видов ты больше ничего не разузнал?
— Боже правый. Неужто тебе ещё мало?
— Я только спросил.
— Что ты имеешь в виду? — спросил Ольсен, растягивая слова.
Если я сейчас спрошу его насчёт червей, подумал Йохансон, он сразу догадается. Он, правда, не знает, что ему делать со всей этой информацией, но ему мгновенно станет ясно, что где-то в мире происходит нашествие червей.
— Ничего конкретного, — сказал он.
Ольсен глянул на него исподлобья. Потом протянул остальные бумажки.
— Как-нибудь потом расскажешь мне то, что не хочешь говорить сейчас?
Йохансон взял распечатки и поднялся.
— Как-нибудь выпьем по этому случаю.
— Непременно. Когда будет время. Сам знаешь, семья…
— Спасибо, Кнут.
Ольсен пожал плечами:
— Не за что.
Йохансон вышел в коридор. Из аудитории высыпали студенты и устремились мимо него — одни смеясь и болтая, другие с сосредоточенными лицами.
Он остановился и посмотрел им вслед.
Внезапно идея, что всё организовано, перестала казаться ему такой уж немыслимой.
У Свальбарда, Шпицберген, Гренландское море
В небе полыхало северное сияние.
Вся команда собралась на палубе. Редко увидишь такое, но Лукас Бауэр все эти красоты ни во что не ставил. Он сидел в каюте над бумагами, пытаясь отыскать иголку в стоге сена, только стог в данном случае был величиной в два моря.
Карен Уивер сделала свою работу хорошо и действительно разгрузила его, однако два дня тому назад она сошла в шпицбергенском Лонгире, чтобы провести там кое-какие розыски. Она вела беспокойную жизнь, на взгляд Бауэра, хотя его собственная жизнь едва ли протекала спокойнее. Как журналистка, пишущая на научные темы, она сосредоточилась на проблемах моря. Бауэр подозревал, что свой профессиональный выбор Уивер сделала, чтобы бесплатно путешествовать по неосвоенным районам мира. Она была экстремалкой. И тем отличалась от него, который всей душой ненавидел экстремальность, но был настолько одержим исследовательским зудом, что утратил всякое понятие об уюте и удобствах. Так многие исследователи: они не были авантюрными личностями, но мирились с приключениями ради знания.
Бауэр тосковал по удобному креслу, по деревьям и птичкам и по свежему немецкому пиву. Но больше всего ему недоставало общества Уивер. Он сердечно привязался к этой норовистой девушке, а кроме того, он начал наконец понимать смысл и цель пресс-работы: если ты хочешь сделать свою деятельность интересной для широких масс, надо использовать, может быть, не самый точный, зато всем понятный язык. Уивер довела до его сведения, что многие люди даже не знают, откуда течёт Гольфстрим. Он не мог в это поверить. Он также не мог поверить, что никто не знает, что такое автономный дрейфователь. Ну ладно дрейфователь, это всё-таки нечто новое и слишком специальное. Но Гольфстрим! Чему же учат в школе?