Стая
Шрифт:
Хороший вопрос, подумал Эневек. Он снова повернулся к маске.
— Пахедаат, говоришь? Вид у неё настоящий. Не то что этот хлам, который продают туристам.
— Это копия. — Грейвольф встал рядом с ним. На сей раз вместо засаленного кожаного костюма на нём были джинсы и застиранная рубашка с едва различимым рисунком в клеточку. — Оригинал хранится в семье Квисто, в их Huupu Kanum. Надо ли тебе объяснять, что такое Huupu Kanum?
— Нет. — Хотя Эневек не был твёрдо уверен в значении слова. — Это подарок?
— Я сам её сделал, —
— Ты её сам…
— Я в последнее время много занимался резьбой. Новое увлечение. Квисто ничего не имели против того, чтобы я сделал копию. Так хочешь чего-нибудь выпить или нет?
Эневек обернулся к нему.
— Нет.
— Ну ладно. Итак, что тебя привело сюда?
— Я хотел сказать тебе спасибо.
Грейвольф поднял брови. Он опустился на край дивана и застыл там, как зверь, готовый к прыжку.
— За что?
— За то, что ты спас мне жизнь.
— О! А я думал, ты этого даже не заметил. — Грейвольф пожал плечами. — Ну что ж, принято. Что-нибудь ещё?
Эневек беспомощно топтался посреди комнаты. В принципе, можно и уходить, всё сделал.
— А что у тебя есть выпить? — спросил он вместо этого.
— Холодное пиво и кока-кола. Холодильник на прошлой неделе испустил дух. Туго пришлось, но теперь ничего, снова работает.
— Хорошо. Кока-колу.
— Возьми сам. А для меня пиво.
Эневек открыл холодильник и достал две банки. Немного скованный, он сел в плетёное кресло напротив Грейвольфа, и они молча пили.
— Ну, а как вообще, Леон?
Эневек вертел в руках банку. Потом поставил её.
— Слушай, Джек, я ведь серьёзно. Мне давно надо было прийти. Ты выудил меня из воды, да… Ну, а что я думаю о твоих акциях и твоём индейском выпендрёже, ты и так знаешь. Не буду врать, я зол на тебя. Но это разные вещи. Если бы не ты, погибло бы несколько человек. Это гораздо важнее, и я пришёл, чтобы сказать тебе это. Они называют тебя героем Тофино, и в известном смысле так оно и есть.
— Ты это серьёзно?
— Да.
Снова зависло долгое молчание.
— То, что ты называешь индейским выпендрёжем, Леон, на самом деле моя вера. Объяснить?
В другой ситуации разговор бы на этом и кончился. Эневек бы нервно удалился, Грейвольф крикнул бы ему вдогонку что-нибудь обидное. Нет, даже не так. Уходя, Эневек сам бы сказал что-нибудь обидное.
— Хорошо. — Он вздохнул. — Объясни.
Грейвольф посмотрел на него долгим взглядом.
— У меня есть народ, к которому я принадлежу. Я его себе выбрал.
— О, здорово. Ты его выбрал.
— Да.
— А он тебя?
— Не знаю.
— Ты бегаешь, как ярмарочный шут твоего народа, если можно так сказать. Как персонаж из плохого вестерна. Что говорит про это твой народ? Неужто они считают, что ты оказываешь им услугу?
— Не моё дело оказывать кому-нибудь услуги.
— Почему же. Если ты хочешь принадлежать к какому-то
— Они принимают меня за своего. Больше мне ничего не нужно.
— Они над тобой смеются, Джек! — Эневек подался вперёд. — Неужто ты этого не понимаешь? Ты собрал вокруг себя толпу отбросов. Среди них, может, есть и пара индейцев, но таких, что с ними и свои не хотят иметь дела. И вот этого я не понимаю. Ты не индеец, в тебе только четверть индейской крови, а остальное — белое, да к тому же ещё ирландское. Почему бы тебе не почувствовать себя ирландцем? Хотя бы фамилии соответствует.
— Потому что я не хочу, — спокойно сказал Грейвольф.
— Ни один индеец больше не ходит с кличкой, какую ты себе изобрёл.
— А я хожу.
Всё зря, подумал Эневек. Ты пришёл сказать спасибо — и сказал, а всё остальное лишнее. Чего ты тут сидишь? Иди. Но он не уходил.
— О’кей, объясни мне вот что: если для тебя так важно, чтобы избранный тобой народ принял тебя за своего, почему бы тебе для разнообразия не попытаться быть аутентичным?
— Как ты?
— Давай про меня не будем говорить.
В нём снова поднялась злость. Но на сей раз у него не было желания уносить её с собой, как это было всегда, удерживать её в себе, чтобы образовался нарыв. Поздно. Отступать некуда. Хотя каждую победу над Грейвольфом ему следовало бы считать своим поражением.
Грейвольф глянул на него из-под полуопущенных век.
— Ты пришёл не для того, чтобы сказать спасибо, Леон. — Он насмешливо скривил губы и скрестил руки. — Ну, валяй, говори. Что ты на самом деле хотел сказать?
— Только одно, Джек. Ты можешь хоть тысячу раз называть себя Грейвольфом, но всё равно останешься тем, что ты есть. Существуют правила, по которым индейцы получали свои имена, и ты не подпадаешь ни под одно из них. Вот у тебя на стене красивая маска, но она не оригинал. Подделка, как и твоё имя. И ещё: твоя дурацкая природозащитная организация, она тоже подделка. — Внезапно из него фонтаном вырвалось всё, чего он и не собирался говорить, но уже не мог остановиться. — Твой уровень — это тунеядцы и негодяи, которые удобно устроились на твоих плечах. Ты не видишь этого? У тебя детские представления об охране китов. Выбранный народ — что за чушь. Твой народ никогда не одобрит твоей придури.
— Кто бы говорил, только не ты.
— Ты лучше меня знаешь, что твой выбранный народ снова ведёт охоту на китов. Ты хочешь этому воспрепятствовать. Похвально, но наверняка ты не прислушался к собственному народу. Ты действуешь против народа, который ты якобы…
— Врёшь, Леон. Среди мака есть люди, которые того же мнения, что и я.
— Да, но…
— Старейшины племени, Леон! Не все индейцы считают, что их культура выражается через ритуальное убийство. Они говорят, мака тоже часть общества двадцать первого века, как и другие жители штата Вашингтон.