Стая
Шрифт:
– Эа, иди сюда, милая… – Мать позвала ее на их секретном охотничьем языке. Эа обернулась и увидела, что мама уже здесь, и почувствовала облегчение, перекрывшее негодование из-за вторжения.
Она скользнула вперед и, несмотря на то что давно выросла, с удовольствием спряталась за большим грудным плавником матери. Мать надежно прикрыла ее, и они вместе отплыли подальше от стены мурен и поднялись подышать на поверхность. Здесь они немножко поплавали, не говоря ни слова. Эа, конечно, слегка расстроило, что ее убежище обнаружили, но любопытство пересилило.
– Это
– Да, полосатик, – ответила мать. – Он иногда проходит этим путем.
– А почему он никогда не заходит к нам? Я думала, мы родня.
Эа почувствовала перемену в потоке любви, исходящем от матери.
– Он очень далеко. Идет по старой песенной тропе своего народа…
– А почему он такой грустный?
Эа ощутила, как выровнялось успокаивающее внимание матери.
– Ты поняла его песню?
– Только, что она печальная. А больше ничего. Это был древнепелагиальский?
– Да, он. Здорово, что ты помнишь… Как ты поняла?
– Ты сама говорила, что в нем используют тишину, как мы во время охоты. О чем он пел?
Эа почувствовала, что мать слишком долго думает над ответом, а значит, она что-то скрывает.
– Ну, скажи же! – грубовато поторопила она мать. – Если я уже достаточно взрослая, чтобы танцевать Исход…
– Исход – это наша общая ответственность, Эа, а не только твоя! Это наш долг. Мы должны вернуть его тем, кто помог нам быть здесь и сейчас! Хорошо, скажу. Кит поет о боли и смерти. Но он поет для своего народа, а не для нашего. Ты довольна?
– Тогда мы должны помочь ему! – В Эа взбурлила энергия, словно она проплыла через стаю медуз. Ей казалось, что теперь она поняла полный смысл песни кита.
– Мы ничем ему не поможем. Мы ничего не сможем сделать.
Эа в удивлении замерла.
– «Мы?» Ты хочешь сказать, что его слышат все?
Мать подплыла ближе. Эа прекрасно чувствовала тепло и любовь, исходящие от нее.
– Нет никакого смысла слышать боль, Эа. Мы слушаем музыку, мы кружимся.
– Ну как я могу танцевать, когда слышу боль! Я должна что-то сделать!
– Можешь, можешь, дорогая моя, – просто наслаждайся жизнью.
– И какая в этом польза?
Мать не ответила и поплыла вперед. Они пересекли лагуну. До стаи оставалось уже совсем недалеко. Опять любовные послания, опять партнеры! От них Эа и бежала. Но она зря беспокоилась. Стая уже готовилась ко сну. Вокруг царили мир и красота.
Эа почти забыла смущение и испуг, теперь она чувствовала только приятную телесную усталость после недавней охоты. Вокруг не оказалось озабоченных женихов, никто к ней не приставал. Она попыталась вспомнить китовую песню и не смогла. Песня исчезла из памяти.
– Тихо, тихо, дорогая. – Мать заняла спальное место среди друзей и немножко подвигалась в воде, как обычно делали Лонги, приглашая лечь рядом. Эа и впрямь нуждалась в этом. Группа дельфинов, собравшаяся для того чтобы вместе спать, медленно поднималась к поверхности и так же медленно опускалась на глубину – таким образом возникал ритм, при котором сначала спало одно полушарие мозга,
Мать рядом с Эа не спала, пока ее любимый трудный ребенок не уснул. Только тогда она позволила себе войти в состояние глубокого ночного покоя.
3
Исход
На самом деле Эа лежала на поверхности без сна, стараясь не потревожить спящую рядом мать. Сознание молодой дельфинихи работало на полную мощность. Ее многое беспокоило: и старые заботы, и новая информация, например то, что, оказывается, вся стая слышала песню страдающего кита. Сбивало с толку, что никто ничего не сделал, даже не обсудил такую потрясающую новость. Но и старые мысли не отпускали. Прежде всего пугало приближение Исхода.
Когда Эа думала об этом, сердце ее начинало трепетать, как раненая рыба. До ритуального танца оставалось два полных лунных цикла. Эа знала, что на восходе Великой Летней Полной Луны стая вернется домой. Как обычно, вокруг будет колыхаться океан, его ритм будет порождать желание, и дельфины с удовольствием будут заниматься любовью.
Эа часто думала: неужели она единственная, кого беспокоит приближение ритуала и растущее напряжение, но, похоже, все относились к этому спокойно. Самые сильные и творчески одаренные прядильщики оттачивали свою технику, а прочие наматывали круги вокруг них, убеждая себя и других в том, что все будет как обычно – честно и безопасно. Лагуна не подходила для проведения ритуала, ее замкнутое пространство не позволяло разогнаться как следует, чтобы совершить настоящий прыжок или вращение, а без них как еще испытать подлинный страх, преодолеть его, прийти к триумфу, к полной свободе и раскрепощению. А что же Эа? Для нее все останется по-прежнему – неудача и унижение.
Она понимала и признавала важность Исхода как молитвы-движения, как благодарности океану от народа Лонги за то, что он позволил стае выжить. Все телята знали историю о том, как жестокие афалины изгнали народ Лонги из прекрасных родных вод, как стае пришлось долго бродить по океану, преодолевая трудности и неся потери.
Именно это передавал общий круговой танец – каскад вращений, падений и громких плесков – как стае пришлось покинуть безопасность родной лагуны и выйти в безбрежные просторы, таящие множество опасностей. И как потом была найдена нынешняя лагуна, ставшая почти такой же родной, как далекая родина. Ну а потом можно будет снова забыть об этом на целый год и спокойно заниматься своими делами.
Конечно, Эа знала эту историю назубок. Молодежь росла и предвкушала, как летом они выйдут вместе со взрослыми из лагуны в океан. Им не терпелось научиться головокружительным вращениям и потрясающим громким падениям. Да что там говорить: мать Эа умела делать в прыжке по семь оборотов! За вращением следовал удар по воде, нырок и вихрь пузырей. Все это несло определенный смысл для тех, кто наблюдал за танцем из-под воды. Но прежде необходимо настроить тело и душу в унисон с музыкой океана.