Стажеры

Стругацкие Аркадий и Борис

– Вы были когда-нибудь в коммунистических государствах, Сэм?

– Был. И видел там мещан.

– Вы правы, Сэм. Они еще есть и у нас. Пока есть, и вы это заметили. Но вы не заметили, что у нас их гораздо меньше, чем у вас, и что они у нас тихие. У нас нет воинствующего мещанина. Пройдет еще поколение, другое, и их не станет совсем.

– Так я беру слона, - сказал инженер.

– Попробуйте, - сказал Бэла.

Некоторое время инженер раздумывал, затем взял слона.

– Через два поколения, говорите вы? А может быть, через двести тысяч поколений? Снимите, наконец, розовые очки, Бэла. Вот они вокруг вас, эти маленькие люди. Я не беру авантюристов и сопляков, которые играют

в авантюристов. Возьмите таких, как Джошуа, Смит, Блэкуотэр. Таких, кого вы сами называете "сознательными" или "тихими", в зависимости от вашего настроения. У них же так мало желаний, что вы ничего им не можете предложить. А того, чего они хотят, они добьются безо всякого коммунизма. Они станут владельцами трактиров, заведут жену, детей и будут тихо жить в свое удовольствие. Коммунизм, капитализм - какое им до этого дело? Капитализм даже лучше, потому что капитализм благословляет такое бытие. Человек же по натуре - скотинка. Дайте ему полную кормушку, не хуже, чем у соседа, дайте ему набить брюшко и дайте ему раз в день посмеяться над каким-нибудь нехитрым представлением. Вы мне сейчас скажете: мы можем предложить ему большее. А зачем ему большее? Он вам ответит: не лезьте не в свое дело. Маленькая равнодушная скотинка.

– Вы клевещете на людей, Сэм. Джошуа и компания кажутся вам скотами только потому, что вы очень много потрудились, чтобы сделать их такими. Кто с пеленок внушал им, что самое главное в жизни - это деньги? Кто учил их завидовать миллионерам, домовладельцам, соседскому бакалейщику? Вы забивали их головы дурацкими фильмами и дурацкими книжками и говорили им, что выше бога не прыгнешь. И вы вдалбливали им, что есть бог, есть дом и есть бизнес, и больше ничего нет на целом свете. Так вы и делаете людей скотами. А человек ведь не скотина, Сэм. Внушите ему с пеленок, что самое важное в жизни - это дружба и знание, что, кроме его колыбельки, есть огромный мир, который ему и его друзьям предстоит завоевать, - вот тогда вы получите настоящего человека. Ну вот, теперь я ладью прозевал.

– Можете переходить, - сказал инженер.
– Не буду с вами спорить. Может быть, роль воспитания действительно так велика, как вы говорите. Хотя и у вас при вашем воспитании, при государственной нетерпимости к мещанству все-таки ухитряются как-то вырастать... как это говорят по-русски... чертополохи. А у нас при нашем воспитании ухитряются как-то вырастать те, кого вы называете настоящими людьми. Конечно, мещан у вас гораздо меньше, чем у нас... Шах... Все равно я не знаю, куда вы намерены девать два миллиарда мещан капиталистического мира. У нас их перевоспитывать не собираются. Да, капитализм - труп. Но это опасный труп. А вы еще открыли границы. И пока открыты границы, мещанство во всех видах будет течь через эти границы. Как бы вам не захлебнуться в нем... Еще шах.

– Не советую, - сказал Бэла.

– А в чем дело?

– Я закроюсь на же-восемь, и у вас висит ферзь.

Инженер некоторое время размышлял.

– Да, пожалуй, - сказал он.
– Шаха не будет.

– Глупо было бы отрицать опасность мещанства, - сказал Бэла.
– Кто-то из ваших деятелей правильно сказал, что идеология маленького хозяйчика представляет для коммунизма большую опасность, чем забытая теперь водородная бомба. Только адресовал он эту опасность неправильно. Не для коммунизма, а для всего человечества опасно мещанство. Потому что в ваших рассуждениях, Сэм, есть одна ошибка. Мещанин - это все-таки тоже человек, и ему всегда хочется большего. Но поскольку он в то же время и скотина, это стремление к большему по необходимости принимает самые чудовищные формы. Например, жажда власти. Жажда поклонения. Жажда популярности. Когда двое таких вот сталкиваются, они рвут друг друга как

собаки. А когда двое таких сговариваются, они рвут в клочья окружающих. И начинаются веселенькие штучки вроде фашизма, сегрегации, геноцида. И прежде всего поэтому мы ведем борьбу против мещанства. И скоро вы вынуждены будете начать такую войну просто для того, чтобы не задохнуться в собственном навозе. Помните поход учителей в Вашингтон в позапрошлом году?

– Помню, - сказал Ливингтон.
– Только, по-моему, бороться с мещанством - это все равно, что резать воду ножом.

– Инженер, - насмешливо сказал Бэла, - это утверждение столь же голословно, как апокалипсис. Вы просто пессимист. Как это там?.. "Преступники возвысятся над героями, мудрецы будут молчать, а глупцы будут говорить; ничто из того, что люди думают, не осуществится".

– Ну что ж, - сказал Ливингтон.
– Были и такие времена. И я, конечно, пессимист. С чего мне это быть оптимистом? Да и вам тоже.

– Я не пессимист, - сказал Бэла.
– Я просто плохой работник. Но время нищих духом прошло, Сэм. Оно давно миновало, как сказано в том же апокалипсисе.

Дверь распахнулась, и на пороге остановился высокий человек с залысым лбом и бледным, слегка обрюзгшим лицом. Бэла застыл всматриваясь. Через секунду он узнал его. Ну вот и все, подумал он с тоской и облегчением. Вот и конец. Человек скользнул взглядом по инженеру и шагнул в комнату. Теперь он смотрел только на Бэлу.

– Я генеральный инспектор МУКСа, - сказал он.
– Моя фамилия Юрковский.

Бэла встал. Инженер тоже почтительно встал. За Юрковским в комнату вошел громадный загорелый человек в мешковатом синем комбинезоне. Он скользнул взглядом по Бэле и стал смотреть на инженера.

– Прошу меня извинить, - сказал инженер и вышел. Дверь за ним закрылась. Пройдя несколько шагов по коридору, инженер остановился и задумчиво засвистел. Затем он достал сигарету и закурил. Так, подумал он. Идеологическая борьба на Бамберге входит в новую фазу. Надо срочно принять меры.

Размышляя, он пошел по коридору, все ускоряя шаг. В лифт он уже почти вбежал. Поднявшись на самый верхний этаж, он направился в радиорубку. Дежурный радист посмотрел на него с удивлением.

– Что случилось, мистер Ливингтон?
– спросил он.

Ливингтон провел ладонью по мокрому лбу.

– Я получил плохие вести из дому, - сказал он отрывисто.
– Когда ближайший сеанс с Землей?

– Через полчаса, - сказал радист.

Ливингтон присел к столику, вырвал из блокнота лист бумаги и быстро написал радиограмму.

– Отправьте срочно, Майкл, - сказал он, протягивая листок радисту. Это очень важно.

Радист взглянул на листок и удивленно свистнул.

– Зачем вам это понадобилось?
– спросил он.
– Кто же продает "Спэйс Перл" в конце года?

– Мне срочно нужны наличные, - сказал инженер и вышел.

Радист положил листок перед собой и задумался.

Юрковский сел и отодвинул локтем шахматную доску. Жилин сел в стороне.

– Осрамились, товарищ Барабаш, - сказал Юрковский негромко.

– Да, - сказал Бэла и глотнул.

– Откуда на Бамбергу попадает спирт, вы выяснили?

– Нет. Скорее всего спирт гонят прямо здесь.

– За последний год компания отправила на Бамбергу четыре транспорта с прессованной клетчаткой. Для каких работ на Бамберге нужно столько клетчатки?

– Не знаю, - сказал Бэла.
– Не знаю таких работ.

– Я тоже не знаю. Из клетчатки гонят спирт, товарищ Барабаш. Это ясно даже и ежу.

Бэла молчал.

– Кто на Бамберге имеет оружие?
– спросил Юрковский.

– Не знаю, - сказал Бэла.
– Я не мог выяснить.

– Но оружие все-таки есть?

– Да.