Стечение обстоятельств
Шрифт:
У Гордеева-младшего квартира была просторной, с удобной планировкой, большой квадратной прихожей. Селуянов поставил на пол большую дорожную сумку, критически осмотрел дверной замок, заглянул в комнаты.
– Располагайся, отдыхай. Колобок велел передать, чтобы ты не стеснялась. Ну, я пошел.
Проводив Колю, Настя начала распаковывать свой багаж. Вытащила яркие красивые майки, юбки, две пары светлых модных брюк, три коробки с обувью. У нее, зимой и летом ходившей на работу в одних и тех же джинсах, был хороший гардероб, постоянно
Разложив одежду на стульях, она вытащила из большой сумки сумочку поменьше. В ней Настя захватила с собой то, что ее отец называл «игрушками», мать – забавным хобби, а сама она – лучшим в мире развлечением. Расставила на столе многочисленные флакончики, баночки, коробочки, замшевые футляры. Рядом положила несколько толстых, прекрасно оформленных журналов. Сегодня она слишком устала. Она займется этим завтра.
Постелив себе на диване в маленькой комнате, Настя приняла душ, забралась в постель и раскрыла зеленую папку, в которой лежал четвертый экземпляр монографии Ирины Сергеевны Филатовой.
Из здания Ленинской библиотеки вышла стройная женщина с рыже-каштановыми волосами. Весело цокая тонкими каблуками изящных босоножек, она дошла до Военторга, свернула за угол и села в темно-вишневый «Москвич-Алеко».
– Ну как? – спросил сидящий за рулем мужчина. – Ознакомилась?
Женщина кивнула.
– Потрясающе. – Она помолчала, словно подбирая нужные слова. – Язык, логика изложения, четкость формулировок – просто блеск. Работа уникальная.
– И какой из этого вывод?
– Какой может быть вывод? – Женщина достала из сумочки зеркало и принялась подправлять косметику. – У уникальных работ должны быть уникальные авторы. Вот и весь вывод. Я не опаздываю?
Мужчина посмотрел на часы.
– Нормально. Успеваешь.
Александр Евгеньевич Павлов предупредительно ждал свою гостью на крыльце, в тени, возле стеклянных вращающихся дверей.
– Здравствуйте, Лариса.
Он поцеловал протянутую руку, сжимая кисть на секунду дольше, чем полагалось бы.
– Александр Евгеньевич, – начала Лебедева, когда Павлов подал ей кофе и дал понять, что готов к работе, – я понимаю, что вы человек занятой, поэтому постараюсь сделать так, чтобы отнять у вас как можно меньше времени.
– Вы меня огорчаете, Лариса, – с шутливой обидой протянул Павлов. – Я бы хотел, чтобы мы с вами общались как можно дольше.
– Я показала материал, который подготовила после беседы с вами, своему редактору, – невозмутимо продолжала она, не поддаваясь на легкий тон, – и он очень заинтересовался вашей концепцией. Мне поручено сделать не короткое интервью, как сначала планировалось, а развернутое, типа проблемной статьи. Чтобы не отвлекать вас, я прочла вашу диссертацию в Ленинке. Это избавит вас от необходимости подробно объяснять мне все нюансы и детали. Теперь мы можем только обсудить план интервью, согласовать вопросы, которые я собираюсь вам задать. А ответы я напишу сама, исходя из текста вашей диссертации. Вас устраивает мое предложение?
– Я польщен, что мою работу кто-то читал, а тем более – вы. Вот уж не думал, что она кого-нибудь заинтересует.
– Не скромничайте, Александр Евгеньевич. – Лебедева обворожительно улыбнулась. – Вы прекрасно знаете, что проблема борьбы с коррупцией сегодня – одна из самых актуальных. И не далее как в среду вы публично заявили, что будете отстаивать свою концепцию. Но вы не ответили на мой вопрос. Вас мое предложение устраивает?
– Вполне, если вам так удобнее, – суховато сказал Павлов.
– А вам? – Шоколадные глаза блеснули, полные губы приоткрылись, будто желая подсказать Павлову нужный ответ. И он услышал подсказку.
– Не дразните меня, Лариса. – Он натянуто улыбнулся. – Вы же видите, я очарован вами. Я согласен на любое ваше предложение, если оно устраивает вас. Но взамен вы позволите пригласить вас на ужин?
– Позволю. Если мы договорились, то давайте начнем работать.
Некоторое время они деловито обсуждали вопросы, ответы на которые Лариса собиралась формулировать сама, без помощи Павлова.
– Давайте уточним несколько моментов. Вы ссылаетесь на проведенный американцами опрос советских граждан в конце семидесятых годов. Что это был за опрос, какова была выборка респондентов? Я хотела бы, чтобы это непременно было в статье.
– Вы думаете, нужно? – засомневался Павлов. – По-моему, это не очень интересно. Давайте не будем это включать.
– Хорошо, – покладисто согласилась журналистка. – Вы критикуете работу Сьюзан Роуз-Эккерман, которая предлагает математическую модель, позволяющую определять вероятность того, будут ли чиновники при той или иной иерархической структуре брать взятки. Чем вас не устроила эта модель и чем отличается от нее ваша концепция?
– Да что вы, Лариса, неужели вы собираетесь терзать читателей этими тонкостями? Зачем им математика? Они дочитают до этого места, и им станет скучно. Не надо портить материал, – убедительно уговаривал Павлов.
– Как скажете. Это ведь ваше интервью.
Лариса, казалось, ничуть не обижается.
– Вы пишете, что пользуетесь классическим определением коррупции, которое сформулировал Наг. Вы сами перевели с английского формулировку или пользовались опубликованным русским переводом?
– Я где-то прочитал определение. Сейчас уже запамятовал. У вас еще много вопросов?
– Много, – вполне серьезно ответила Лебедева. – Но я боюсь вам надоесть, и вы в отместку оставите меня без ужина. Мне бы не хотелось остаться голодной.
Когда официант принес кофе, Лариса посмотрела на часы.
– В моем распоряжении ровно тридцать минут.
– А что будет через тридцать минут? Пробьют часы, и вы превратитесь из принцессы в Золушку? – пошутил Александр Евгеньевич.
Брови Ларисы приподнялись, губы изогнулись в легкой улыбке, но глаза ее не улыбались. Они были серьезными и странно неподвижными. «Будто спрятанный в лесу капкан, – подумал Павлов. – Неподвижно стоит и ждет, когда в него попадется дичь. Опасная, чертовка».