Стеклянный ангел
Шрифт:
– В каком случае? – спросил Миша.
– В случае с Боровиковым.
– Ясно, - сказал Миша и подумал о том, что он-то знает, кто спугнул убийцу. Соседка, которая вышла на лестничную площадку, чтобы позвать мальчика-инвалида. Говорить об этом Жанне или подождать? Пожалуй, лучше повременить с этим. Так не хочется портить эту близость, это очарование, это счастье просто быть рядом с ней.
– Почему ты все-таки рассказала мне? Ты ведь запретила Решетникову?
– Ничего я ему не запрещала, просто хотела сама рассказать. Семен вечно все
– Может, есть еще какая-нибудь информация? Мне бы пригодилась.
– Пока ничего нового нет, кроме того, что я тебе уже рассказала. Появится, сообщу, если, конечно, не передумаешь.
– Не передумаю.
– Хорошо. Только давай не будем больше об этом, ведь сегодня мой день рождения.
– Не будем, - сказал Миша и отвернулся к окну.
У нее сегодня день рождения… И зачем нужно было приглашать эту кучу народа? Могли бы провести этот день вместе, только вдвоем. Еще эта злосчастная корзина от этого С.Я. Зандера, черт бы его побрал. И жалкий увядший букет, ненужный Жанне, как и сам Миша.
Через некоторое время Жанна свернула с шоссе на какую-то проселочную дорогу, потянулись темные поля, где-то в самом конце которых расплывались, дрожа, пятна желтых огней, которые все приближались, пока машина, наконец, не въехала в какой-то поселок или деревню.
Здесь Жанна скинула скорость, и они медленно двинулись по, видимо, центральной улице вдоль темнеющего ряда домов с мерцающими проблесками желтых окон.
Доехали до самого конца улицы, потом поднялись в гору. Пару раз машина пробуксовывала, и Миша переживал, что встанут. Но все обошлось, Жанна оказалась отличным водителем. Здесь стоял небольшой, крытый черепицей, отливающей красным в матовом лунном цвете, дом, с трех сторон огороженный невысоким дощатым забором, а четвертой стороной глядящий на лес, уходивший остроконечной громадой куда-то в стылую темноту.
Жанна остановила машину у самых ворот.
– Ну что пойдем?
– спросила негромко.
– А где это мы?
– отозвался Миша.
– Пойдем, я тебе кое-что покажу. Жанна вышла из машины, толкнула незапертую калитку и исчезла в темноте, окружавшей дом.
Миша заторопился следом.
Жанна стояла на крыльце и отпирала замок, висевший на тяжелой деревянной двери. Дверь тихо заскрипела, пропуская их в дом.
– Осторожно, - сказала Жанна, - не споткнись. Здесь порожек высокий.
– А свет нельзя включить?
– поинтересовался Миша, которому как-то не по себе стало в этой темени, в незнакомом месте.
– Здесь нет электричества, – ответила Жанна, - дай мне руку.
Она крепко сжала его ладонь и повела куда-то в темноту комнат.
– Подожди, я свечи найду.
Жанна отпустила его руку, и Миша остался стоять один. Ему совершенно ничего не было видно, и это было странное ощущение, словно погружение во что-то черное, беззвучное.
Раздался щелкающий звук, это Жанна зажгла свечу от зажигалки. Комната осветилась слабым колеблющимся светом.
–
Миша присел на край широкой, стоявшей вплотную к бревенчатой стене, кровати.
– Куда это ты меня привезла?
– Не нравится? Хочешь, вернемся в город?
– Нет, нет, нравится. Только здесь как-то темно и холодно.
– Я сейчас камин затоплю. Здесь отличный камин, и дров сколько угодно.
Через десять минут запылали, потрескивая дрова, приятно запахло дымком.
– И все-таки, где мы?
– У меня дома, - просто ответила Жанна.
– Я думал - твой дом на проспекте Чкалова.
– Нет там служебная квартира, а здесь мой дом.
– Это дом твоих родителей?
– Нет, это мой дом. Купила этим летом.
– Купила? Странная ты… Я совсем тебя не знаю.
– Мы недалеко от этой деревни расследование проводили, и когда проезжали мимо этого дома, я увидела табличку: «Продается». Потом отдельно сюда приехала. Оказалось, что дом стоит как раз столько, сколько у меня сбережений, совсем недорого. Я как увидела эти комнаты, этот камин, этот яблоневый сад… Захотела, чтобы все это стало моим. Теперь выбираюсь сюда при первой возможности, прячусь от всех. Никто не знает, кроме тебя. Смотри не проболтайся, - улыбнулась она и отвела волосы от лица.
«Совсем, как Сенин, – подумал Миша, - тот тоже просил, никому не проболтаться о своей берлоге».
– Почему здесь света нет?
– Дом без хозяев стоял долго, а я не стала подключать. Зачем? Свет только мешает. Я свечи зажигаю, и от камина светло.
Она присела рядом.
– Согрелся немного?
– Согрелся. Иди ко мне.
– Телефон выключу, а то сейчас начнут доставать… Ты тоже выключи.
– Хорошо, только маме напишу, чтобы не волновалась.
Миша отправил сообщение, отключил телефон.
Жанна засмеялась:
– Так ты у нас маменькин сынок?
– Ну да, – смутился Миша.
Она повалила его на кровать, оказалась неожиданно сильной. Легла сверху, прижалась крепко. Он видел ее лицо, освещенное пламенем свечей. Оно казалось ему безумно красивым. Настолько, что все обожгло внутри.
– Я люблю маменькиных сынков, - серьезно сказала она и крепко прижалась губами к его губам, так, что стало больно.
– Почему ты все время меня отталкиваешь?
– проговорил он, задыхаясь, как только она оторвалась от него, - почему так мучаешь меня?
Она покачала головой, приложила ладонь к его губам: тихо, тихо, молчи, не говори ничего.
И снова прижалась губами, прижалась всем телом.
У него бешено загорелось внизу живота, он уже не владел собой, перевернул ее на спину, навалился сверху.
И не отрывая взгляда от ее лица, от ее губ, стал раздевать ее, стремясь как можно скорее удовлетворить это мучительное желание подчинить ее себе, сделать покорной, сделать так, чтобы она перестала все время ускользать от него.
Она подчинялась и шептала ему на ухо слова, от которых у него просто крышу сносило.