Стена (Фантастические повести)

Абрамов Сергей Александрович

Убедительно. Но Игорь не сдавался.

— Факты фактам рознь, Алевтина Ивановна. О гражданской войне с гулькин нос написано, а уж до чего бесстрастно! О таком времени надо поэмы слагать…

Улыбнулась.

— Они сложены. И не одна. Сам знаешь. А это, повторяю, учебник… Ты что, гражданской войной стал интересоваться? А как же Смутное время, самозванцы, бояре?

— Что, и передумать нельзя?.. — туманно объяснил Игорь и сел, чувствуя, что Алевтина оказалась сильнее в полемике. Да и права она, конечно: учебник — это справочное пособие, а лирику в справочник не запихнешь. Или психологию.

Пащенко после уроков умчался на тренировку, новые высоты одолевать. Наталья подошла к Игорю, спросила:

— Тебе Настин телефон дать? — Спросила с обидой: мол, почему приходится навязывать, почему сам не поинтересовался?

А не поинтересовался, потому что не готов был. Шесть уроков отсидел, морально готовился. Это вам не шутка — подойти к однокласснице и, по сути, признаться, что ее подруга тебе небезразлична. Так что Наталья, сама того не подозревая, выручила Игоря.

— Дай, пожалуй… — этак небрежно, взгляд из-под опущенных ресниц сверху вниз, хотя с Натальей это плохо получается — сверху вниз.

— Не хочешь, не надо. И нечего себя насиловать…

Тут Игорь испугался, что переборщил, запричитал:

— Ты что, Наталья, с ума сошла? За кого ты меня принимаешь?.. Давай телефон, не морочь голову, уж и покобениться нельзя.

— С другими кобенься… — но телефон назвала, и Игорь записал его в книжечку на букву «н».

А пришел домой — сразу и позвонил.

На том конце провода женский голос, приятный:

— Слушаю вас.

— Добрый день, здрасьте, будьте добры Настю…

Стихами с перепугу заговорил.

— Это я.

— А это я. Игорем меня зовут.

— Здравствуйте, Игорь. Рада вас слышать, — вот она, необязательная вежливость! — как ваши дела?

— Дела прекрасны.

Интересно, что она имеет в виду? Или опять вежливость?

— Все вчера сделать успели?

Ах, вон оно что…

— Да, все. А как вы до дому добрались?

— Спасибо, хорошо.

— А что вы сегодня вечером делаете?

— В принципе свободна.

«В принципе» — это вариант защиты. Мол, не в принципе — занята, а так…

— Вы не будете возражать, если я попрошу вас о встрече?

Во завернул! Пащенко помер бы от зависти!..

— Попросите.

Подставился, оказывается. Молодец девица, подловила!

— Прошу.

— Я согласна. Подъезжайте ко мне, на Кутузовский. Я вас буду ждать у Триумфальной арки. Знаете?

Что же мы там, у арки, делать станем? Неужто в Бородинскую панораму поведет?..

— В котором часу вам удобно?

— Сейчас четыре. Давайте в шесть?

— Годится. В шесть у арки.

И первым повесил трубку, как должно соответствовать суровому мужчине, викингу, супермену.

Но конец разговора подпортил, не выдержал стиля. «Годится» — это из репертуара хиппующей братии, дела давно минувших дней. Ладно, поправим при встрече.

На дворе — пятница, уроков на завтра не задавали, можно раскрепоститься. Как она вчера сказала? До Дзер- жинки — на метро, а там — на маршрутке? Так и поступим.

Так и поступил.

В Бородинскую панораму Настя его, как ни странно, не повела. Попросила:

— Вы не обидетесь, если я вас поэксплуатирую?

К чему столько слов? Не только не обидится, но и рад будет. «В чем дело — вопрос?» — как говорит словотворец и фразоделатель Валера Пащенко.

— Буду рад.

Интересно, от чего сейчас предстоит получить радость?..

— У нас в кухне ремонт. Соседи сверху протекли. Мама сказала, чтоб я купила две банки белил. А они, наверно, тяжелые?

Игорь никогда не таскал банки с белилами, веса их не ведал, но энергично закивал в ответ: мол, ясное дело, тяжесть неимоверная, без мужской силы, сами понимаете…

— Во-он хозяйственный. Через улицу…

Банки оказались куда легче, чем предполагал Игорь, так что надрываться ему не пришлось. И все же, пока шли от магазина до дома, Настя постоянно проявляла женскую заботу, взволнованно спрашивала:

— Вам не тяжело?

Вопрос сам по себе бессмысленный. Ну, предположим, Игорь скажет: да, тяжело. Что она делать станет? Подхватит банку и понесет? Нет, такие сами тяжести не поднимают. Такие сами гвоздя не забьют, коня на скаку не остановят, в горящую избу не войдут. Для того у них мужчины существуют — влюбленные и безотказные. Но зато уж посмотрят — рублем подарят, тут классик прав. И этого, считал Игорь, для них вполне достаточно, ибо у него не хватало фантазии представить себе красивую — очень красивую! — женщину, несущую, к примеру, что? — ну, те же банки с белилами.

Сказано: где вы, рыцари? А рыцарь — вот он, Бородин — фамилия, силен, ловок, строен, неустрашим.

Однако поинтересовался по пути:

— Как дела в школе? Двоек нет? — этак шутовски, со смешком.

А смысл в вопросе есть. Ежели плохо учится, значит — не без помощи рыцарей, которые иной раз и рады бы помочь, подсказать, дать списать, а не могут. Контрольная, например. Или у доски девушка плавает. Игорь хотел выяснить, не попадает ли учеба в тот же ряд, что и вхождение в горящую избу, остановка коня на скаку и ношение белил по Кутузовскому проспекту? Социологический эксперимент.

— Какие двойки? — посмотрела, как рубль отняла. — Я иду на медаль.

Я иду на медаль. Ты идешь на медаль. Мы идем…

— Пошли вместе?

— Куда?

— На медаль.

Засмеялась. С чувством юмора — полный порядок.

— А вы что, тоже из несчастной категории «гордость класса»?

— Из нее, будь она неладна…

— Немного осталось мучиться. Меньше года…

Ничего особенного: обыкновенное кокетство двух милых отличников. Ах, мы утомлены, нет нам отдыха!..

Между тем пришли. Прошествовали по двору — мимо песочниц, мимо юных мам и молодых бабушек с колясками, мимо вереницы частных автомобилей, мимо старых бабушек-сударушек, сплетненакопительниц, сплетнеразда- вательниц — «Здравствуйте! Как поживаете? Добрый вечер!» — мимо каких-то ящиков, баков, темных туннелей- подворотен, сложенных штабелями кирпичей и прочего, прочего, что так характерно для уютного понятия «двор», о коем мы давно забыли в наших новых, просторных, архитектурно-элегантных кварталах. Игорь, впрочем, помнил. Он сам вырос в похожем дворе у Сокола и теперь смотрел на все с грустной улыбкой узнавания, с понимающе-томной улыбкой человека, который ненароком увидел свои детские короткие штанишки.