Стена
Шрифт:
В самом деле, на экране стали появляться яркие, буквально осязаемые картины. Казалось, я смотрел из окна своей комнаты на улицу. Но действительно ли это те самые картины, которые я привык тогда видеть? Они были где-то далеко, будто это путешествие по чужой стране, привидевшееся мне во сне, будто это воспоминания, которые не удавалось мысленно сформулировать, будто это миражи, всплывающие, когда накуришься марихуаны. Где-то очень далеко. Это были картины, будто я, возродившись, снова стал ребенком, гуляющим в солнечный июньский день... О-о, вон стоят и разговаривают хозяин велосипедного магазина и жена мясника, а там смотрит на небо и радостно хохочет парализованный сын почтальона, которого вынесли и посадили под дерево у дороги... старик, пропускающий велосипедиста, портной из первой квартиры. За ним — сверкающий белой краской
— Это, — сказал барсук, — картина того, что будет завтра в десять часов утра. Никаких новых инцидентов с человеком-невидимкой больше не случится, государственный переворот, предпринятый правыми силами, провалился, и люди в это мирное, тихое утро наслаждаются будничным счастьем. Жалкие обыватели. А их барсуки рыскают по диким, бесплодным полям, становятся дистрофиками, калеками, дрожат от холода и голода...
Я непроизвольно вцепился обеими руками в камень, на котором сидел. Пальцы впились в него. Нет, камень впился в пальцы. Я подумал: как было бы хорошо, если бы я сошел с ума и мой разум рассыпался на кусочки. Отчаяние, овладевшее всем моим телом, неожиданно с огромной скоростью прилило к сердцу и застыло там, превратившись в отчаянную ненависть. Сердце, как только что отремонтированный насос, стало громко биться с силой, до сих пор неведомой ему, жилы налились кровью — вот-вот я мог взорваться от неимоверного внутреннего давления. Угасающий разум из последних сил искал выход. Напрягши глаза, которые у меня пытались отобрать, я неотрывно смотрел в вариатор времени.
А что, если удастся привязать этот отросток к себе и вернуть время к тому моменту, когда непойманный барсук еще не успел сожрать мою тень?!.
В то же мгновение я с силой и скоростью, которых не ждал от себя, бросился на барсука, повалил и вперил в него взгляд. Захваченный врасплох, барсук вытаращил глаза, ухмылка с его лица исчезла. Он прижал уши, на морде появилось выражение страха. Все же барсук изо всех сил старался улыбнуться.
Вспомнив научную теорию старика Яхве относительно улыбки, я быстро схватил его мускулюс зигоматикус минор и растянул в обе стороны. Теперь, хотя он мог смеяться, улыбаться был уже не в состоянии. Возможно, это принесло свои плоды, — во всяком случае, пока я неотрывно смотрел на барсука, сопротивление его постепенно слабело, он тихо фыркнул, и по выражению его глаз я понял, что у него есть какая-то просьба. По-прежнему не отрывая от барсука взгляда, я увидел, что шерсть его потеряла лоск, он весь как-то сжался и находился в полной прострации.
Даже после того как я выпустил его из рук и встал, он лишь жалко смотрел на меня, не пытаясь подняться. Я взял одной рукой отросток вариатора времени, а другой — податливую выпуклость белого живого существа.
— Послушай, — строго сказал я, — как вернуть время назад?
— Ничего особенного делать не надо, — ответил барсук хриплым голосом. — Конкретных правил не существует. Все делается в зависимости от места и времени, интуитивно. Вырабатывается определенный автоматизм...
Он попытался улыбнуться, но я прикрикнул, чтобы он не делал этого, и стал поглаживать, вертеть, перебирать пальцами выпуклость вариатора времени. Однако результата, на который я рассчитывал, не последовало, я только раздражался, как это бывает, когда во сне пытаешься пролезть в дырку диаметром с мизинец.
— Давай я попробую, — предложил барсук, но я, ничего не ответив, продолжал манипулировать, сосредоточив на кончиках пальцев всю свою нервную энергию.
Вдруг раздался пронзительный рев барсука. Отражаясь от стен, он звучал барабанным боем. Я обернулся, но барсук исчез.
В ответ на рев моего барсука со всех сторон стал доноситься вой барсуков. Ревела вся башня.
С вариатором времени в руках я покинул комнату наблюдения. Голоса переговаривающихся барсуков постепенно приобрели некую организованность, они, вероятно, решили окружить меня. Я побежал, избрав, как мне казалось, самую неподходящую дорогу.
Я несся, отдав ногам все свои силы. Спотыкаясь, падая, я мчался по лестницам, стенам, коридорам, парапетам, откосам. Барсуки, чуть ли не вплотную ко мне, бежали справа, слева, сзади, спереди. Без конца следовали друг за другом одинаковые ухабины, я крутился в похожих друг на друга местах, у меня появилось ощущение, что я сам превратился в часть
Неожиданно передо мной возник огромный зал, посредине была винтовая лестница, которая поднималась к высокому растрескавшемуся потолку. Рядом с лестницей стояла табличка:
МУЗЕЙ ИЗОБРАЗИТЕЛЬНЫХ ИСКУССТВ
ВАВИЛОНСКОЙ БАШНИ
Взбежав вверх по лестнице, я оказался в небольшой комнате, где почти вплотную друг к другу стояли скульптуры. Все они представляли собой женские ноги. Лес прекрасных женских ног от бедра заставил меня, затаив дыхание, любоваться ими, забыв о телах, которым они принадлежали. Ноги стояли на каменных постаментах в разных ракурсах. У самой близкой ко мне группы висела табличка: «Первобытное искусство» — изваяние из камня, изрытого черными дырами, округлые ноги были сплошь покрыты рисунками рыб и птиц. Следующая группа принадлежала к крито-микенскому искусству и ассоциировалась с совершенными колоннами. Далее шла Греция, причем сплошь состоявшая из ног Венеры Милосской. Затем — Ренессанс, не знаю даже, что о нем сказать. Потом — романтическое направление в искусстве, ноги были в чулках. За ним следовал поразивший меня натурализм, на ум приходило одно — ноги отрезаны у живых людей и покрыты парафином. Место среза казалось живым мясом, были видны даже кровеносные сосуды и куски тазовой кости. Ужасным было то, что на внутренней стороне ляжки виднелись струйки крови и волосы лобка. Следующим оказался абстракционизм. Здесь были представлены поделки из проволоки, заводные изделия из жести, именуемые «обже», — на выставках такие предметы можно часто увидеть; среди них были лишь произведения, которые сами по себе представляли интерес, даже не будучи женскими ногами. Последним оказался сюрреализм, представленный в специальной комнате, увидеть эти работы отсюда было невозможно.
Барсуки толпились внизу. Я оглядывался по сторонам в поисках места, где бы мог скрыться. И вошел в комнату сюрреализма. От удивления у меня перехватило дыхание.
Маленькая комната, ни одной скульптуры, на стенах было написано множество уравнений, и под каждым из них виднелись дыры самых разнообразных форм. Каждая из этих дыр, независимо от размера и формы, казалось, могла укрыть меня.
По доносившимся снизу звукам я чувствовал, что барсуки собираются подняться по винтовой лестнице.
Делать было нечего, и я решил укрыться в одной из дыр. Стал поспешно смотреть, какую из них выбрать. Почти все были неглубокими, оканчиваясь тупиком. Лишь в двух-трех увидеть конец было невозможно. Я хотел выбрать самую глубокую, а если удастся — беспредельно огромную дыру, пытаясь истолковать написанные над ними уравнения, но все они были безумно сложными и разобраться в них времени уже не оставалось. Я решился, выбрал самое непонятное:
и залез в дыру.
Стены дыры были покрыты чем-то похожим на слизь, местами они уходили в сторону, то расширялись, то сужались настолько, что приходилось ползти на четвереньках. Я оказался у перекрестка, откуда можно было двинуться вверх, вниз, влево или вправо. Раздумывать времени не было, и я по наитию пошел по одной из дорог. Воздух становился все более тяжелым и липким, какая-то органическая теплая вонь ударила в нос, залепила рот и глаза.
Я оказался в помещении, напоминавшем горшок. Воздух здесь был наполнен мягким светом, словно сверкающее облако. Я положил коробку и стал прислушиваться, чтобы понять, что происходит. Звуки претерпевали здесь сложную рефракцию и интерференцию [25] , поэтому понять, что это за звуки и откуда они идут, было невозможно, но стало ясно, что эти непонятные звуки всё приближаются и приближаются ко мне. Я взял вариатор времени и, понимая, что просто так убежать невозможно и единственное, что мне остается, — положиться на этот прибор, решил попробовать воспользоваться им еще раз.
25
Рефракция звука — изменение направления распространения звука в неоднородной среде; интерференция звука — взаимное усиление или ослабление звуковых волн.