Степень превосходства
Шрифт:
Герман до вечера просидел на поляне, слушая пение птиц и стрекотание цикад; пообедал жареным мясом и лепешками, испеченными Капили; поболтал с Сапсаном. Голос приходил в норму, правда стал другим: звучал глухо, а слова выходили невнятными.
— Пора устраиваться на новом месте жительства, — сказал Герман. — Как у тебя с энергией?
— Остаток ресурса — восемнадцать процентов, — ответил Сапсан. — Почаще бывай на солнце. Отключи усилитель мышц, ты достаточно окреп. Найди ручей с холодной водой возле деревни и периодически забирайся в него в самую жару, чтобы я мог вести подкачку за счет разницы температур. Тогда я сумею зарастить дыры в комбезе — зверь ничего важного не повредил.
Агизекар возник рядом абсолютно бесшумно.
—
— Герман из рода Левицких желанный гость в моем доме, — улыбнулся Агизекар. — Идем обратно. Флиенти уже готовит тебе ужин.
Глава 16
Наземный наблюдательный пункт СОЗ в секторе восемнадцать готовили к повторной консервации. Экспедиция ККВЦ завершила свою работу в Восточном массиве — ученых уже вывезли с планеты, оставалось перебросить на орбиту специалистов группы технической поддержки и их оборудование.
Аркадий Бабурин и Кэй Шентао стояли в ангаре, наблюдая, как роботы перетаскивают контейнеры в трюм большегрузного катера.
— Чувствую, нам еще предстоит вернуться сюда в недалеком будущем, — сказал Бабурин. — Экспедиция всех поставленных задач не решила.
— А с чем мы не справились? — спросил Шентао. — Только с отловом горилл. Так ведь с самого начала было ясно, что это дело профессионалов. Стоило обратиться к ним сразу, а не мучиться самим.
— «Обратиться сразу», — повторил Бабурин. — А ты в курсе, что Координационный Совет до сих пор рассматривает кандидатуры? И неизвестно еще, кого утвердит.
— Да брось, Аркадий, там и выбирать-то не из кого. Сам знаешь, что после всех бюрократических священнодействий и проволочек все равно утвердят Шарпа. Бывший военный, дисциплинирован. И в команду к себе собрал таких же ребят. Хотя лично я не понимаю, почему нельзя обратиться в ту фирму, что уже получила заказ от Джайпурского института. Профессиональные звероловы высокого класса, и ведь все равно будут ловить тех же самых горилл. Достаточно дать дополнительный заказ на нужное число особей.
— Ты имеешь в виду фирму Дугласа? Их слишком мало — всего четверо.
— Тогда стоило бы не пускать их сюда совсем.
— А под каким предлогом? Это раньше Комитет мог закрыть доступ на Тихую на сто лет, никому ничего толком не объясняя. Сейчас не те времена — объяснять придется, и скрыть заинтересованность правительства не удастся. А любая утечка информации на данном этапе крайне нежелательна. С одной стороны, шумиха в СМИ посеет панику, с другой — привлечет на Тихую сотни авантюристов и просто праздных зевак. Ты знаешь нынешнее положение в Службе охраны заповедников. После таких сокращений смотрители окажутся не в состоянии перекрыть доступ на планету толпам любопытных и тысячам контактеров-любителей. И ведь все они будут стремиться подобраться как можно ближе к гориллам. Несчастных случаев не получится избежать никак. Эти существа чудовищно опасны.
— В том-то и дело, — сказал Шентао. — Поэтому лично я все же закрыл бы планету для всех посторонних. Причем не с помощью смотрителей, а кораблями ВКС.
— Я бы тоже поступил именно так, — согласился Бабурин. — Но Совет считает, что вводить боевые корабли в систему Эос неразумно. И, прямо скажем, не без оснований. А контролировать подходы к Тихой из соседних систем ВКС не в состоянии. Но что толку рассуждать? Решения принимаем не мы с тобой, и не Совет даже, а…
— …Сиднейский институт, — закончил Шентао, и оба невесело рассмеялись.
— Именно так, — сказал Бабурин. — Великий и могучий Сиднейский институт.
***
Маркус Мендель сидел в своем кабинете на сто восьмом этаже здания, в котором располагались штаб-квартиры научно-исследовательского центра «Евгеника» и одноименного общественно-политического движения. Сотрудники в повседневных разговорах обычно именовали сто восьмой «последним», хотя выше находился еще один этаж. Однако там была резиденция главы «Евгеники» Герхарда Снельмана, а это все равно что Господа Бога. Лифты туда не ходили, и единственным человеком, который имел свободный доступ на сто девятый, вот уже много лет оставался Мендель, официально занимающий в иерархии организации всего-навсего должность пресс-секретаря.
Внизу жил своей жизнью Новый Буэнос-Айрес, когда-то заложенный неподалеку от старого. Небоскреб «Евгеники» одиноко возвышался посреди обширного сквера на окраине города, занимая в южноамериканском мегаполисе такое же обособленное место, как сама «Евгеника» — в науке и политике Земной Федерации. Мендель сидел в небрежно-расслабленной позе человека, обладающего огромной властью и возможностями, к ним давно привыкшего и переставшего думать, насколько велика эта власть и насколько далеко простираются возможности тайного — и единственного настоящего заместителя Снельмана. Он просто работал в паре со своим киб-секретарем, работал сосредоточенно, большей частью молча, экономя каждое слово. Мендель вообще не любил говорить — он терпеть не мог звуки собственного голоса, который навсегда изувечили опыты по расширению сознания с неумеренным употреблением гипномина. Он не раз просил Снельмана навсегда освободить его от необходимости выступать публично и предоставить возможность быть тем, кем он на самом деле был, — но Снельман так и не сделал этого. Мендель подозревал, что дело тут не столько в конспирации, сколько в изощренном садизме, присущем президенту «Евгеники». Пришлось смириться и удовольствоваться тем, что Снельман, неизменно верный склонности к мрачному юмору, пообещал уволить его с официальной должности в качестве подарка к семидесятилетию. До юбилея Менделю оставалось четыре года, и ему оставалось лишь надеяться, что Снельман сдержит слово.
Завершив просмотр отчетов начальников научных отделов, которые касались официальной, достаточно безобидной деятельности «Евгеники», Мендель приступил к главному — анализу информации, поступившей по внутренним и внешним, строго секретным каналам. Организация, подобно айсбергу, имела скрытую от посторонних глаз часть, и лишь немногие знали, насколько она велика.
Иначе было не выжить. Идеи кардинального улучшения рода человеческого до сих пор вызывали страх и неприятие у большей части граждан, и эти настроения умело подогревались и властями, и религиями всех мастей. Сколько раз с момента создания «Евгеника» находилась под запретом или его угрозой — не сосчитать. Однако ее окончательные похороны всякий раз откладывались. Слишком многие ученые интересовались только своей работой и хотели продолжать ее несмотря ни на что, в том числе и на закон. Слишком много богатых и влиятельных людей желали сверхспособностей немедленно и лично для себя. Именно от них «Евгеника» получала средства на исследования. Именно они блокировали опасные для нее законопроекты в парламенте, проводили нужные, и помогали держаться на плаву. Именно они определяли в конечном счете ее политику и главные направления научной деятельности. Официальная медицина добилась продления человеческой жизни до ста пятидесяти лет, но тем, у кого хватало средств на омоложение, хотелось бессмертия. «Быть образом и подобием Божиим лишь по названию в наши дни совершенно недостаточно, — любил говаривать Снельман. — Заполучить реальные божественные качества куда более заманчиво».
Основу подводной части айсберга «Евгеники» заложил еще в двадцать первом веке Андрес де Олива — именно он создал разветвленную сеть подпольных лабораторий, в которых запрещенные исследования велись запрещенными способами. Он не брезговал ни промышленным шпионажем, ни шантажом видных ученых, ни связями с группировками типа союза «Новая раса», прибегая к помощи экстремистов по любым вопросам, вплоть до физического устранения неугодных политиков. Неизвестно, чего он больше принес «Евгенике» в целом, — вреда или пользы, но система, созданная им, благополучно существовала и поныне.