Степень вины
Шрифт:
– Не могу найти кассету, – сокрушался Джонни Мур. – И Марни Шарп тоже не может.
Они сидели с Пэйджитом на корме его яхты. На этот раз Крису было тесно в помещении, и он сам предложил встретиться на свежем воздухе. Стояла ночь. Яхта была на приколе. У них за спиной огни Сан-Франциско карабкались на холмы по берегам залива, немного дальше светились высотки делового центра. Ночь была тиха – лишь доносился издалека приглушенный шум города да плескались волны о борт яхты. Мур и Пэйджит пили пиво.
– Должна же была Мария от нее как-то избавиться, –
Мур пожал плечами:
– По моим сведениям, так считает и Шарп. И я так думаю. Но полиция перерыла весь мусор во "Флуде" и там, куда он поступает. Они даже копались в туалете Ренсома, хотя, как Мария и показывала, нет ни единого доказательства, что она хотя бы заходила в ванную.
– Да, – пробормотал Пэйджит. – Чем-то она была очень занята в коридоре.
Мур потягивал пиво.
– Вспомнил, конечно, и о почте. Как и Шарп. Но даже контора окружного прокурора ничего не нашла. Никаких признаков, что Мария что-то куда-то посылала. Впрочем, нет и уверенности, что такая возможность у нее была.
– И в адрес Эй-би-си ничего нет?
– Ни в адрес Эй-би-си. Ни в свой адрес. Ни в адрес кого бы то ни было. – Мур помолчал. – Одно остается предположить: Ренсом где-то спрятал кассету, и Мария сказала правду.
– У меня в этих делах немного практики. – Пэйджит бросил взгляд на город. – Они, конечно, осмотрели все квартиры Ренсома.
– И его банковские сейфы. С его приятелем, который претендует на наследство. Конечно же, в отличие от Марии, у Ренсома была полная свобода действий. Есть уйма мест, куда умный человек может спрятать что-нибудь размером с кассету. Что – хотя я не собираюсь навязывать тебе свое мнение – говорит в пользу правоты Марии.
– А ты не думаешь, что она уничтожена?
Мур покачал головой:
– Мария это сделать вряд ли могла. А Ренсом – вряд ли хотел. Кассеты нет здесь, она где-то.
Пэйджит молчал.
– Извини, – мягко произнес Мур. – Хотелось тебя успокоить. Хотя бы на то время, пока ты занимаешься этим делом. – И после небольшой паузы добавил: – А еще больше хотелось бы сказать тебе, что я сам уничтожил ее.
– Я никогда не просил тебя об этом, Джонни.
– Ты и не попросишь.
– Достаточно того, – проговорил Пэйджит наконец, – что ты присматриваешь за Карло.
– Мне это совсем не трудно. Как будто у меня у самого сын появился. Чаще всего ездим на баскетбол, он хорошо играет.
– Жаль, что сам не могу ездить с ним.
Мур не отвечал. Потом спросил:
– Он не рассказывал тебе, что было на днях?
– Что ты имеешь в виду?
– Тут на него засада была. Подошел к нему тип с двумя репортерами, у тех камеры и прочее. Хотел поговорить о его детстве.
– А что он?
– Просто смотрел на них. Я их прогнал.
Пэйджита охватил приступ гнева, потом стыда.
– Он ничего мне не рассказывал.
– Не хочет тебя волновать. Достаточно слушаний.
– Волновать меня? Он же мой сын.
Мур взглянул на него:
– Вот поэтому-то он тебе ничего и не сказал.
Почувствовав, что Пэйджит успокаивается, он перевел разговор на другое:
– О Ренсоме и женщинах. По-прежнему ничего. Начинаю думать, что и искать нечего.
– Что же это значит?
– Понятия
4
Марси Линтон тихо сказала:
– Марк Ренсом изнасиловал меня.
В зале стояла напряженная тишина, хотя народу было не меньше, чем на допросе самой Марии; Маккинли Брукс, присутствующий на заседании впервые, сидел позади Марни Шарп. Подойдя поближе к месту свидетеля, Тереза Перальта попросила:
– Расскажите, пожалуйста, как это произошло.
– Хорошо. – Одетая в простую юбку и яркую блузку, Марси была бледна, но казалась спокойной. Ее тихий голос звенел от сдерживаемого напряжения. – Мы были в гостиной, в доме моего дяди. За бутылкой вина Марк Ренсом разбирал мое сочинение.
– Он был строгим критиком?
Линтон задумалась.
– Жестоким. Было ясно, что его цель – лишить меня всякого самоуважения.
Терри, увидев краем глаза, как Шарп поднялась, чтобы заявить протест, но раздумала, поспешно спросила:
– Ему это удалось?
Марси, казалось, оценивала ущерб, который нанес ей Ренсом.
– Он унизил меня. И когда предложил вина, мне захотелось выпить. – Она смотрела мимо Терри, как будто предназначая свои объяснения дальним рядам. – Мне было двадцать четыре, и я очень гордилась – гордилась тем, что сам Марк Ренсом прочитает мои сочинения. А он дал мне понять, что я ничто. Выказал презрение и ко мне, и к тому, чем я занимаюсь.
После паузы Терри задала вопрос:
– Чье было вино – ваше или Ренсома?
– Ренсома. Я не люблю пить.
– Но в этом случае вам захотелось?
Свидетельница кивнула:
– После того как Ренсом беспощадно раскритиковал мою работу, он все подливал и подливал мне вина, а я все пила и пила.
– Как вы себя чувствовали?
– Я как будто оцепенела. – Ее голос сделался спокойнее. – Но мне стало лучше.
Терри кивнула. Марси Линтон была хорошо подготовлена ею; несмотря на бессонную ночь и тяжесть ответственности за судьбу Марии Карелли, она хладнокровно встречала выпавшее на ее долю испытание. Было понятно, что эта женщина с ее бледным лицом и тоненькой, хрупкой фигуркой воспринимает случившееся с ней несчастье просто как факт, а не как повод для жалости к себе. Марни Шарп неотрывно смотрела на нее, ничего не записывая.
– Ренсом делал какие-либо замечания, – спросила Терри, – касающиеся секса?
– Да. В конце, раскритиковав все, что только можно, он посмеялся над тем, как "вяло" я описываю секс.
Кэролайн Мастерс со своего судейского места тоже не сводила глаз с Марси Линтон.
Это хорошо, подумала Терри. Ее собственная роль сводилась лишь к тому, чтобы помочь Марси поставить свой рассказ в один ряд с тем, что рассказывала Мария Карелли: когда закончится допрос Линтон, ни судья Мастерс, ни кто-либо иной не будут сомневаться в том, кто таков Марк Ренсом. И после, когда Терри проделает эту свою работу, не будет больше пикетчиков, требующих справедливости к убитому, Брукс и Шарп поймут, какой просчет они допустили, выдвигая свое обвинение.