Степень вины
Шрифт:
Она стояла, сжимая кассеты и думая о том, что без этой находки было бы лучше. Медленно спустилась по лестнице.
Резинка лежала на полу. Она подняла ее, вложила кассеты в конверт, стянула его резиновой полоской.
Клерк был занят с клиентом. Терри подошла к нему сзади.
– Нашла, – сказала она тихо.
Он обернулся, улыбаясь, взял конверт у нее из рук. Посмотрел на него и снова поднял на нее взгляд:
– Удивительно! Вот что значит настойчивость. Похоже, он не заметил, что все это очень странно выглядит, подумала Терри. Клиент разглядывал
– Я знала, что найду, – ответила она. – Спасибо за помощь.
– О, вам надо расписаться. Просто так мы не отдаем.
Он вышел на мгновение, вернулся с ведомостью, заполненной описаниями посылок и бандеролей, с графами для подписей и адресов. Его указательный палец замер у линии, начинавшейся словами: "Кассеты, "Флуд".
– Здесь, – показал он.
Держа кассеты в левой руке, Терри аккуратно расписалась.
– Благодарю вас, – повторила она.
– Не стоит. – Он снова посмотрел на нее. – Я не мог вас где-то видеть?
Терри улыбнулась:
– Просто у меня такое лицо. И ушла.
2
Кристофер Пэйджит не мог сосредоточиться. Подошел к окну, разглядывая панораму города – зеленый склон Телеграфного Холма с карабкающимися по его склону домами, пирс с роскошными прогулочными судами, голубую ширь залива. Пэйджит с детства любил этот город, был счастлив, что живет здесь, уже взрослым учил Карло любить его, открывать для себя его улицы и аллеи, тупики и закоулки – итальянский ресторанчик по соседству, маленький парк с качелями и горкой, места, куда в воскресенье можно пойти съесть пирожное или черничные оладьи.
В обычный день от таких мыслей на душе становилось покойно. Причастность его к этому месту и то, что причастности этой хочет теперь и Карло, порождало в его душе ощущение, что и сам он, и его существование – это не только то, что он собой представляет, каким путем идет по жизни. Он давно уже видел цель воспитания не в том, чтобы избавить Карло от пагубных последствий одинокого детства: он хотел создать у него глубокое ощущение счастья и довольства, которого не поколебали бы мелочи повседневной жизни. И чем бы ни грозил ему этот случай с Марией Карелли, их беззаботный уик-энд в Вашингтоне подарил ему сына. Отцовство было радостью для Кристофера Пэйджита, он смотрел на город, счастливый для него теми днями, что провели они здесь вместе, город, всегда помнящий об этом.
Но сегодня от вида города Пэйджиту было меньше радости, меньше покоя в душе.
С самого начала он был уверен, что Мария в чем-то да виновата, виновата в большей или меньшей степени. Все, что он знал о ней, все повороты ее судьбы говорили ему, что она скрывает что-то более тайное, более важное, чем все, что случилось в день смерти Марка Ренсома.
Но Пэйджит заставлял себя сосредоточиться лишь на том, что могло доказать обвинение. Он понимал, что мог бы верней избавить Марию от опасности, если бы нашел ту кассету или иным путем узнал раньше обвинения то, чего пока не знает.
Марси Линтон изменила его отношение к делу. После
Теперь Джордж Бэс потряс его до глубины души.
Это была не просто брешь в защите Марии – хотя ее наличие Пэйджит смог ощутить, взглянув в лица журналистов, когда вышел из здания суда, и услышав их вопросы, которые проигнорировал. И это было совсем иное, нежели неудачи Джонни Мура или торжество Шарп, превратившей Марси Линтон из свидетеля защиты в свидетеля обвинения. Тяжесть ситуации была в том, что он осознал: несмотря на свой высокий профессионализм и все то, что он знал о Марии Карелли, Пэйджит по-прежнему хотел верить ей.
"В чем винить Марию?" – думал он. Она такая, какая есть; только глупец делает ставку на доверие к своему клиенту. Даже если этот клиент – мать твоего горячо любимого сына.
Особенно в этом случае.
Впереди был процесс – новое мучительное испытание для Карло. Шарп может найти ту кассету, и, несмотря на запрет судьи, рано или поздно кто-нибудь из журналистов пронюхает об этом. И этот счастливчик никогда не поймет, что страдания Карло Пэйджита перевешивают его карьерные интересы – он всегда ханжески прикроется правом людей знать. И тогда Карло засыплют со всех сторон вопросами, а самый худший из вопросов он задаст себе сам: что, если его мать убила Марка Ренсома не из-за изнасилования, а спасая собственную карьеру, и потом хладнокровно лгала, пока не запуталась.
За спиной робко постучали в дверь.
Когда Пэйджит обернулся, в дверях появилась Тереза.
– Вы готовы поговорить со мной или прийти в другой раз?
Заметила, что я расстроен, подумал Пэйджит.
– Останьтесь, – ответил он. – Работается неважно. Может быть, поможете.
Уже одно ее присутствие помогает. Но сказать это он не мог. Теперь он больше воспринимал ее не как юриста, каким бы хорошим юристом она ни была, а как женщину.
– Все дело в Бэсе? – поинтересовалась Терри.
– Да. Такое ощущение, что он запустил цепную реакцию. В течение последнего часа я мысленно переходил от Марии к Карло, от Карло к кассете, от нее – к своей собственной грандиозной глупости. О подготовке к прениям сторон даже и не помышлял.
Терри закрыла дверь, стояла, прислонившись к ней, сжимая в руках свою черную сумочку.
– Скажите сначала, что во всем этом для вас самое плохое.
Мгновение Пэйджит молчал. Потом спросил:
– А вы любили когда-нибудь так, что душа болит?
Терри кивнула:
– Елену.
– A я так любил Карло. Когда-то любил его так, считая, что в этом спасение. – Он пожал плечами. – Но в любви нет спасения. Слишком много бед подстерегает нас.
– Вас очень беспокоит то, что будет с Карло.
– Да, что будет с Карло. Хотя, наверное, подход более эгоистичный: что будет с Карло и со мной. – Он помолчал. – Я не хочу того, что может быть. Меня по-прежнему заботит та кассета. И как могла решиться Мария, как другие люди на это решаются – раскрывать душу перед магнитофоном!