Степная полоса Азиатской части СССР в скифо-сарматское время
Шрифт:
Еще одна группа памятников выделена А.Н. Бернштамом как «усуне-юечжийская» и датирована II в. до н. э. — I в. н. э. (могильники Соколовка, Джергес, часть курганов в Аламышике и Джергетале) (Бернштам А.Н., 1952, с. 50–60). К ней он отнес погребения под расположенными «цепочкой» или бессистемно курганными насыпями в грунтовых могилах, перекрытых деревянными настилами. Погребенные лежали вытянуто на спине, головой, как правило, на запад. Однако серьезных оснований для датировки и этой группы памятников II в. до н. э. — I в. н. э. тоже нет. Так, дата могильника Соколовка была основана на сопоставлении деревянных перекрытий из его погребений со срубами Пазырыкских курганов, которые А.Н. Бернштам вслед за С.В. Киселевым датировал III в. до н. э. В настоящее время общепризнано, что не только Пазырыкские курганы, но и такие памятники, как Шибе, Берель, Катанда, следует датировать V–IV вв. до н. э. (Баркова Л.Л., 1978; 1979). Поэтому, если исходить из сходства погребального обряда Соколовки и Пазырыка, а также учесть лепную керамику Соколовки, ничем не отличающуюся от сакской (ничего другого там не было), то и этот памятник следует относить к сакским. Могильник Джергес пока тоже не может быть определенно датирован, поскольку найденная в нем круговая
Следующим этапом в изучении «усуньских» памятников были работы А.К. Кибирова на Тянь-Шане и Г.А. Кушаева в долине р. Или. А.К. Кибиров раскопал более 100 курганов в 19 могильниках. Исходным моментом для датировки было сходство раскопанных курганов с уже известными ранее и относимыми к усуням. Анализ самих вещей для датировки ничего не давал. Основываясь априори на том, что это курганы усуней, А.К. Кибиров в соответствии со сведениями письменных источников о массовом переселении усуней на Тянь-Шань под натиском жужаней, счел возможным отнести все раскопанные курганы к большому хронологическому этапу до V в. н. э. включительно (Кибиров А.К., 1959б, с. 107). Работа Г.А. Кушаева явилась итоговой для исследования памятников усуней в долине р. Или. Он выделил три этапа: III–II вв. до н. э.; I в. до н. э. — I в. н. э.; II–III вв. н. э. Основанием для распределения памятников были некоторые изменения в устройстве намогильных и погребальных сооружений и изменения в керамике, в основном увеличение числа плоскодонных сосудов. Выделенные этапы приемлемы для относительной хронологии. Однако абсолютная хронология, созданная путем привлечения отдаленных, не всегда удачных аналогий, не может считаться окончательной.
Курганам ранних кочевников Семиречья и Каратау посвящены работы Е.И. Агеевой и А.Г. Максимовой (Агеева Е.И., 1961; Максимова А.Г., 1962). В большинстве случаев и даты, и этнические определения этих памятников основаны на существовавших в науке представлениях о том, что это курганы усуней. Правда, авторы отмечали некоторые различия в погребальном обряде этих двух регионов. Так, если в Семиречье основным материалом для перекрытий могильных ям было дерево (около 40 %), то в Каратау — каменные плиты (56 %) при примерно одинаковом количестве могил, вообще не имевших перекрытий, — соответственно 55 и 40 % (Максимова А.Г., 1962). Несмотря на эти отличия, А.Г. Максимова все же полагала, что и в Семиречье, и в Каратау представлены памятники усуней.
По-прежнему открытым остается вопрос о бургулюкской культуре Ташкентского района, сравниваемой ранее с усуньской. Последние находки «удревняют» ее начало до эпохи бронзы, а время ее конца неясно (Дуке Х., 1982, с. 57).
Остаются пока спорными и вопросы интерпретации памятников ранних кочевников Алая усуньского времени. На сложность положения с усуньскими памятниками впервые обратил внимание Ю.А. Заднепровский (Заднепровский Ю.А., 1971, с. 27–36). Он справедливо отметил несовпадение письменных и археологических данных, показал неточности датировок некоторых памятников Семиречья и высказал сомнение в правильности отнесения многочисленных погребений в грунтовых могилах к усуням. С его точки зрения, эти захоронения принадлежат племенам сакского круга. Он предложил называть эти памятники Чильпекской группой, что представляется недостаточно обоснованным, поскольку именно Чильпекские курганы отличаются от массы так называемых усуньских. И.К. Кожомбердиев, исследовавший множество курганов долины Кетмень-Тюбе, также пришел к выводу, что «на всей территории распространения культуры грунтовых ям основной этнический состав населения не меняется (с VIII–VII вв. до н. э. — Ред.) по крайней мере до начала нашей эры. Очевидно, речь должна идти об археологических памятниках одного народа, относящихся лишь к разным периодам» (Кожомбердиев И.К., 1975а, с. 174).
Сомнения относительно принадлежности многочисленных могильников северо-востока Средней Азии усуням высказано также А.М. Мандельштамом (1983а, с. 46, 47). Полагая, что нет оснований считать недостоверными сведения письменных источников о переселении усуней в районы северо-востока Средней Азии во II в. до н. э., он обратил внимание на сходство отдельных элементов в материальной культуре населения сакского периода Средней Азии и «скифского» периода в Туве, а также, видимо, синхронных (II в. до н. э.) изменений в культуре, которые он связывает с передвижением в это время населения с юга, из Центральной Азии. Поскольку очень трудно выделить погребения после III в. до н. э., так как они чрезвычайно бедны вещами и не имеют опорных дат, историческая веха переселения усуней во II в. до н. э. практически не фиксируется в археологии. К тому же, грунтовые могилы существуют на протяжении всего периода раннего железного века этой территории, и оставлены, очевидно, местным населением. Следовательно, несмотря на существование термина «усуньские памятники», только какая-то часть из них (а какая именно, мы пока не знаем) могла принадлежать действительно усуням. Вопрос о «сако-усуньской» культуре и «усуньских» могильниках пока открыт. При его решении следует также учесть, что усуни, судя по сведениям письменных источников, были тесно связаны с Китаем: в «усуньских» погребальных комплексах должны быть китайские вещи. Однако ничего подобного нет в той массе погребений в грунтовых могилах Таласа, Семиречья, Тянь-Шаня, где обычно и помещают усуней. Скорее всего эти памятники оставлены местными племенами скотоводов — потомков саков.
Столь же спорной остается проблема «подбойно-катакомбных» погребений. В середине и конце I тысячелетия до н. э. и первой половине I тысячелетия н. э. в разных районах Средней Азии появляются и широко распространяются погребения в подбойных и катакомбных могилах, находящиеся обычно под земляными или земляно-гравийными насыпями. Подбои различаются по расположению камер в различных стенках входной ямы и ориентировке погребенных, а катакомбы — по длине и устройству дромоса и расположению по отношению к нему катакомбы: перпендикулярно или по одной линии. Эти погребальные сооружения могут составлять отдельные могильники, находиться в пределах одного и того же могильника, наконец, входить в состав могильников
Началом продолжительной дискуссии о дате и этнической принадлежности подбойно-катакомбных погребений послужило открытие и толкование А.Н. Бернштамом катакомбных погребений Кенкольского могильника, которые он датировал временем около рубежа нашей эры на основании находок шелковых китайских тканей (аналогичных ноинулинским I в. до н. э. — I в. н. э.), наконечников стрел, отнесенных им к «скифскому типу», керамики, деревянных изделий и некоторых предметов полихромного стиля, считая последние началом развития этого стиля. Привлекая данные китайских хронистов, А.Н. Бернштам полагал, что Кенкольский могильник оставлен хунну Чжичжы шаньюя, откочевавшими на эту территорию после раскола гуннского племенного союза на северный и южный и впоследствии разбитыми здесь китайцами (Бернштам А.Н., 1940б, с. 27–32). Последующие раскопки «подбойно-катакомбных» могильников в Фергане и на Тянь-Шане дали А.Н. Бернштаму основание утверждать, что проникновение гуннов в районы Средней Азии и воздействие на них культуры местных племен, придали разнохарактерный облик самой гуннской культуре (Бернштам А.Н., 1951, с. 102, след.). Особенно сильным он считал воздействие культуры земледельцев Ферганы. Правда, позднее он высказал предположение, что эти могильники принадлежали «полуиранским, полутюркским племенам эфталитов» (Бернштам А.Н., 1957, с. 18, 19).
Против интерпретации «подбойно-катакомбных» могильников как гуннских выступил С.С. Сорокин. Проанализировав погребальный инвентарь и в первую очередь керамику, он пришел к выводу о ее местном происхождении (Сорокин С.С., 1954; 1956а). На основании анализа железных наконечников стрел С.С. Сорокин предложил иную дату Кенкольского могильника — II–IV вв. н. э. (Сорокин С.С., 1956а; 1961а).
Позднее И.К. Кожомбердиев, исследовавший Кенкольский и некоторые другие могильники Таласской долины, предложил для них дату I–V вв. н. э. (Кожомбердиев И.К., 1963), с чем согласилась и Л.М. Левина (1971, с. 192). И.К. Кожомбердиев выдвинул идею о существовании кенкольской культуры местных племен Таласа и Кетмень-Тюбе и продлил время ее бытования до VII в. н. э. (Кожомбердиев И.К., 1983б, с. 51, 52; 1986, с. 17). Как памятники местных ферганских племен, но с участием культуры пришлого населения рассматривали «подбойно-катакомбные» могильники Ю.Д. Баруздин, Б.А. Латынин и Т.Г. Оболдуева (Баруздин Ю.Д., Брыкина Г.А., 1962, с. 68; Латынин Б.А., Оболдуева Т.Г., 1959). В то же время Ю.А. Заднепровский высказал предположение, что среди многочисленных погребений этого типа необходимо выделить отдельные группы, оставленные, по-видимому, разноэтничным населением (Заднепровский Ю.А., 1959, с. 28). В одной из своих работ он связывал эти памятники с движением юечжийских племен (Заднепровский Ю.А., 1960, с. 137, 138), в другой высказывал предположение о возможности отождествления катакомб кенкольского типа с усунями (Заднепровский Ю.А., 1971). Им же было предложено выделение внутри «подбойно-катакомбных» могильников нескольких типов погребальных сооружений: Кенкольская группа — катакомба расположена перпендикулярно длинному дромосу со ступеньками; Лявандакская — катакомба служит продолжением дромоса; Тулхарская — подбой в восточной или западной стенке входной ямы; Айгырджальская — подбой в северной или южной стенке входной ямы. Он же рассматривал возможность сопоставления грунтовых могильников с саками, подбойных — с юечжами, катакомбных — с усунями (Заднепровский Ю.А., 1962, с. 159–168). Ранее Ю.А. Заднепровский выделял локальные группы внутри Ферганы (Заднепровский Ю.А., 1960, с. 128–138).
Исследованию «подбойно-катакомбных» могильников Ферганы посвящены несколько работ Б.А. Литвинского (1972а; 1973а; 1973б; 1978). Еще в 50-е годы, в самом начале своих исследований, он отметил определенные, с его точки зрения, сарматские элементы в культуре населения, оставившего эти могильники, и затем неоднократно возвращался к этому вопросу (Давидович Е.А., Литвинский Б.А., 1955; Литвинский Б.А., 1968; 1969). Б.А. Литвинскому принадлежат первый подробный анализ всех известных к началу 70-х годов материалов ферганских «подбойно-катакомбных» могильников, первичные классификации категорий инвентаря, суждения о хронологии могильников и, наконец, рассмотрение всех данных на широком фоне археологии и этнографии. С его точки зрения, основная масса исследованных погребений относится ко II–IV вв., но есть более ранние — I–II вв. и более поздние — вплоть до VII в. н. э. (Литвинский Б.А., 1972а, с. 132). Погребальные сооружения, по мнению Б.А. Литвинского, не могут служить этническим индикатором (Литвинский Б.А., 1972а, с. 71, 72). Кроме того, он полагал, что форма катакомбных могил сохранилась в Средней Азии еще с эпохи бронзы и существовала в несколько измененном облике в сакских погребениях типа больших Бесшатырских курганов в Семиречье или Чирик-Рабата в низовьях Сырдарьи (Литвинский Б.А., 1972а, с. 64–72). Отсутствие истоков погребений нового типа в Средней Азии было главным аргументом Б.А. Литвинского в споре со сторонниками гипотезы о пришлых племенах.
Исследователь подбойных и катакомбных могил Согда О.В. Обельченко отмечал генетическую связь населения, оставившего эти могилы, с сарматской культурой Южного Приуралья и Нижнего Поволжья (Обельченко О.В., 1956, с. 226; 1961, с. 163). Близость курганных могильников Согда к погребениям сарматов позволяет, как он считал, высказать предположение о появлении подбойных погребений в связи с движением во II в. до н. э. юечжей, тоже относившихся, по его мнению, к кругу сарматских племен (Обельченко О.В., 1961, с. 173–176). Позднее О.В. Обельченко выделил две группы погребений: более раннюю — II в. до н. э. — I в. н. э., близкую сарматским погребениям, и более позднюю — II–IV вв., материалы которой имеют облик, характерный для культуры южных областей Средней Азии. Первую группу он связывал с племенами, участвовавшими в разгроме Греко-Бактрийского государства (Обельченко О.В., 1974, с. 202–208).