Степные рыцари
Шрифт:
— Знайте, атаман и войсковые старшины, войска нашего подошло к Азову много. Очень много!.. И еще подойдут. Мы не уйдем отсюда до тех пор, пока не возьмем крепость, пока не уничтожим вас всех до единого. Смерть вам будет неминуема. Помощи вам ждать неоткуда. Русский царь отказался от вас. Помогать он вам не будет. Он не хочет ссориться с нашим султаном… Если вы сдадите нам крепость по-доброму, то наш великий сераскир повелел объявить вам, что тогда он выдаст вам двенадцать тысяч червонных сейчас же, а по выходе из крепости пожалует еще тридцать тысяч. Вот и подумайте теперь над моими словами.
Атаман
— Спасибо, кумушка, на бражке, а с похмелья головушка болит, — буркнул он, усмехаясь. — Гурьян, — сказал он громко, — скажи послам турским, что с бухты-барахты мы этого вопроса решить не могем… Вот ужо выйду я отсель со старшинами, обсоветуем слова начальника янычарского, а потом и ответ свой обскажем ему… Нехай, коли посидят турчане, подождут нашего ответа… А ты тоже посиди с ними.
Атаман и старшины вышли из комнаты. Турецкие парламентеры о чем-то шумно заспорили между собой. Воспользовавшись этим, турецкий толмач шепнул Гурейке:
— Не бойсь меня, парень. Я, брат, родом-то сам русский. Зовут меня Дроном, а сейчас-то само собой Мустафа. В неволе у турчан долго был… Потом, — виновато сказал он, — по немощи своей в их веру перешел… Не вини, парень, не стерпел тяжелой неволи…
— А зараз?
— Да сейчас-то, как перешел в их веру, свободнее стало. Но как ни хорошо на чужбине, а краше родины ничего нет на свете. Тоскую по родному краю…
— Чего ж не бежишь?.. Вот и оставайся у нас.
— Э, брат, «оставайся»! — сказал печально толмач. — И рад бы остаться, да грехи не пускают, ведь у меня в Царьграде жена, детишки… Жалко… Да не будем о том говорить, — отмахнулся толмач. — Дело сейчас не в этом… Ты мне скажи, парень, не знавал ли ты атамана Татаринова сына младшего, Гурьяна, а?
Гурейка вздрогнул от неожиданности и пристально посмотрел на толмача: не смеется ли тот над ним? Но, кажется, толмач не шутит, лицо у него серьезное.
— Гурьян — это я.
— Да ты что? — изумился толмач. — Правду ли ты говоришь? Ведь, как мне ведомо, Гурьян тот сгиб на море?
— Нет, я живой остался. А чего ты пытаешь меня?
— Вот дела так дела, — покачал головой толмач. — Сам аллах не разберется. Помнишь ли ты Фатиму?..
Гурьян живо повернулся к толмачу. Этот толмач, как колдун, все знает.
— Где она, скажи?
Толмач усмехнулся. Покосившись на все еще споривших парламентеров, он прошептал:
— Она ж совсем близко от тебя… Под стенами Азова Фатима, при свите сераскира. Из-за тебя, верно, и приехала сюда. Извелась по тебе она… Вот скажу теперь ей о тебе — обрадуется.
Гурьян затрепетал от счастья. Он хотел сказать что-то толмачу, но разговор их был прерван приходом атамана Петрова и старшин.
Атаман, выйдя на середину комнаты, сказал Гурейке:
— Ну, парень, переведи наш ответ. Обсудили мы, господа послы, ваше предложение о сдаче вам крепости Азова, и наказали мне наши старшины обсказать такой ответ: сами мы по своей воле забрали у вас Азов, сами же его и отстаивать будем. Вы гутарите, что наш-де русский царь не поможет, мол, нам. Ну что ж, на то его воля. Кроме помощи всевышнего бога, мы ни от кого помощи не ожидаем и не просим. Прельщений же ваших слушать не желаем.
Гурейка подробно и точно пересказал ответ атамана турецким парламентерам. Те молча поднялись со скамьи и так же молча, с достоинством направились к двери.
Уходя последним из становой избы вслед за парламентерами, турецкий толмач оглянулся на Гурьяна, лукаво подмигнул ему, словно бы говоря этим: не беспокойся, все будет в порядке.
ВО ВРАЖЕСКОМ ЛАГЕРЕ
Началась осада крепости. И, несмотря на грозную опасность, возникшую над городом, Гурьян был радостен. Он знал теперь, что Фатима жива, здорова и думает о нем, а главное, находится совсем близко.
Встретившись как-то с Гурьяном, Макарка удивился, увидя его сияющее лицо.
— Ты что, Гурьян, не кошель ли с золотыми червонцами нашел?
— Эх, Макарка! — весело хлопнул его по спине рукой Гурьян. — Нашел, парень, еще похлеще золота.
— Ну? Что же это может быть дороже золота?
— Фатиму, брат.
— Фатиму? Здорово. Где же ты ее нашел?
Гурейка рассказал другу, что узнал о Фатиме от турецкого толмача.
— Фьють! — насмешливо свистнул Макарка. — Я думал, она уже тут, в городе.
— Ничего, — сказал уверенно Гурьян. — Не я буду, ежели я ее не вызволю оттель…
— Хвастаешь, — подзадорил Макарка.
— Вот истинный господь, не хвастаю — поклялся Гурьян. — Тогда поглядишь.
— Ну ладно ж, посмотрим. Приведешь свою Фатиму, моей женке будет веселее.
— Ну, как она, твоя женка-то? — спросил Гурьян. — Ничего, пообвыкла?
— Ох же и любанюшка! — восхищенно заулыбался Макарка. — Хорошая, ласковая, дюже любит меня.
— А по Туретчине не скучает?
— Нет, — сказал хвастливо Макарка. — Я ей заменил и родину и отца с матерью.
Гурьян всерьез затаил в себе мысль пробраться во вражеский стан, разыскать там Фатиму и увести ее с собой в крепость. Он думал, что сделать это не так уж и трудно: сам он полутурок, турецкий язык знал как свой родной. Стоит лишь ему пробраться в лагерь к врагам, а там все пойдет как по маслу. Теперь Гурьян осознал, как дорога ему была Фатима, как он ее сильно любил. За нее он готов и в огонь и в воду.
Сераскир Гусейн-паша, хотя и был опытным и умным стратегом, но у него был один недостаток. Слишком он был самонадеян, и эта-то самонадеянность иногда подводила его.
Будучи совершенно уверенным в том, что казаков легко одолеть, если только на них как следует нажать, он ранним утром 25 июня во главе тридцатитысячного отборного войска сам храбро бросился на приступ крепости.
Но казаки стойко выдержали приступ. С крепостных стен на голову врага посыпались камни, полились горячая смола, кипяток. Тысячи свинцовых пуль и картечи валили с ног турецких солдат.