Стёртые буквы
Шрифт:
— Ты чего скачешь, поскакушка? Сама не отдыхаешь и людям не даешь! Не напрыгалась еще?
— Погоди ты! Унеси эту Радость да выброси поскорее.
— Ты чего? Это же подарок!
— Делай, как я говорю, Дара не обидится. Выкинешь и возвращайся. Поговорить надо.
Ингольда пожала плечами, вышла и тут же из-за двери донеслось приглушенное: «Ого!» — разумеется, любопытная приятельница Ксанты не утерпела и открыла загадочную шкатулку.
К тому времени, как Ингольда вернулась в комнату — довольно бледная и с брезгливо поджатыми губами, Ксанта уже успела заново водвориться на постель
— Значит, так, — сказала она, усадив Ингольду в ногах. — Первое дело будет такое. Когда мы уедем, тебе придется что-то решать с Великими Храмами. Либо в тот же день пойдешь к здешней Дариссе и будешь просить у нее покровительства, либо, уж не взыщи, придется тебе перебираться в Кларетту, под крылышко к нашей Даре.
— Вот еще! — фыркнула Ингольда. — Тоже придумала. Никуда я отсюда не уеду и на поклон ни к кому не пойду! Не дождутся. Рылом не вышли, чтоб мы перед ними кланялись.
— Погоди, не кипятись! — Ксанта потрепала подругу по плечу. — Еще нам с тобой не хватало — с кем-то рылами меряться. Я, конечно, сама виновата — тоже больно гордая была по молодости. Боялась, что храм Дариссы нас под себя подомнет. Погоди, не перебивай, дослушай. Может по-первости я и права была, да вовремя не остановилась, за что и получила. Теперь-то бояться нечего, чего бы там Дарисса про себя ни думала. Нас в городе хорошо знают, девушки, наши бывшие ученицы, дочек только сюда и пошлют, так что теперь можно и покровителем обзавестись. Все равно наш храм каким был, таким и останется. Так что как Раз все очень удачно складывается. Я уеду, а ты — новый человек, врагов еще не нажила, в самый раз покаяться — простите, мол, госпожа Дарисса прежняя жрица мне голову заморочила, в страхе держала, пикнуть не давала.
— Сама погоди! Какой храм, если ты и Гес…
— Гесихия останется здесь, — спокойно ответила Ксанта. — Керви за мной, а не за ней приехал.
— Так ты что же…
Старая женщина покачала головой:
— Я никогда не собиралась навек остаться жрицей. Погуляли, повеселились, пора и честь знать. Я и так уже на одном месте засиделась, двадцать лет тебе глаза застила.
— Ксанка, что ты такое говоришь?!
— Что есть, то и говорю. Погоди, уеду, ты волю почуешь, так сама поймешь, что я права.
— Ксанка!
— Ладно. Хватит об этом. У меня к тебе другое дело есть. Не знаю уж, как ты решишь, — здесь оставаться или в Кларетту податься… Молчи! Об этом уже все переговорено. Я о другом. Если к тебе придет однажды девушка и попросится при храме жить… Уж не знаю, как она назовется, да и ты не допытывайся. Просто позволь ей остаться.
— Ксанка! Ты чего, будущее видеть начала?
В глазах у Ингольды загорелось любопытство, и Ксанта вдруг вспомнила, как давным-давно, когда они только-только познакомились, Ингольда спросила ее:
— А чудо показать можешь, раз ты жрица?
Ксанта тогда вытянула вперед руки, довольно неуклюже, но старательно «оторвала» большой палец, «прирастила» его на место и сказала со вздохом:
— Других чудес не будет, ты уж не взыщи.
И сейчас она могла бы повторить старый фокус, но вместо этого просто молча сидела на постели, опустив глаза. Ксанта понимала, что Ингольде и в самом деле нужно чудо, хоть крошечное, чтобы поверить беззаветно в свою богиню и в себя, чтобы не в одиночку и не без надежды тащить через годы ту ношу, которую Ксанта только что беззастенчиво на нее свалила. И все же чуда не будет. Это Ксанта знала совершенно точно, но не могла подобрать слов, чтобы сказать это Ингольде.
На ее счастье, затянувшееся молчание прервал громкий шорох под кроватью. Ингольда опустилась на колени, потянула на себя лежащую на полу плетеную циновку и заворковала:
— Гес, лапочка, а ты выходит все время там была? Надоели две тетки тебе своими разговорами, правда? Ну вылезай, солнышко, я тебе молока налью. Все лучше будет, чем попусту трепаться…
Вдруг она замолчала, судорожно вздохнула и вскрикнула:
— Ксанка! Дреки! Керви! Вы только поглядите на это!
На циновке, сверкая черными бусинками глаз, сидели сразу две черепашки. Одна — побольше, вторая — поменьше.
8
На следующий дейь совершилось еще одно маленькое чудо — Дреки твердо заявил, что намерен отправиться на север вместе с матерью и Керви. Ксанта, разумеется, и не думала протестовать — напротив, вздохнула с облегчением. Она-то полагала, что упрямый мальчишка решит остаться в Венетте дразнить гусей, и готовилась к тому, что постоянное беспокойство за судьбу сына отравит ей последние годы жизни. Однако обошлось.
Лед в гавани благополучно растаял через два дня на третий, и больше никаких разумных причин откладывать отъезд не было. К тому времени Ксанта почти восстановила силы, но все еще не могла толком опираться на ногу. Керви нанял для нее роскошный портшез. Ксанта предвкушала, что полюбуется напоследок Венеттой, «как благородная», но в день отъезда был сильный ветер с мокрым снегом, носильщики бежали рысью, портшез отчаянно качало, Ксанта цеплялась за подлокотники и все ее мысли были лишь об одном — как бы не выпасть на тротуар и не сломать себе еще что-нибудь. На такой вот светлой ноте она и простилась с городом, которому отдала без малого полжизни.
Плавание тоже поначалу не заладилось. То есть Керви как раз остался донельзя доволен — ветер был достаточно силен, устойчив, но не переходил в ураганный, а потому они продвигались вперед на удивление быстро и без особых трудностей. Дреки тоже был доволен, хотя Керви настоятельно попросил его пореже появляться на палубе: «Помочь ты никому не сможешь, а помешать — запросто». Однако Дреки был не из обидчивых и быстро нашел для себя работу и компанию на камбузе, где его умение готовить и хорошо подвешенный язык были оценены по достоинству.
А вот у Ксанты не было особых поводов для радости. Первые дни она провела, лежа в капитанской каюте и помирая от скуки. Качка не слишком ее донимала, но спертый воздух, теснота, а главное — безделье сводили жрицу с ума. В конце концов она распустила один из своих пледов, попросила Дреки загнуть для нее крючком гвоздь и принялась за вязание. Стало хоть немного легче. Черепашка благоразумно впала в спячку в первый же день пребывания на борту, и Ксанта от души ей завидовала. Она почти всю жизнь провела вблизи кораблей, но в первый раз путешествовала морем, и теперь это путешествие превратилось в сущее недоразумение.