Стервами не рождаются!
Шрифт:
Ее темно-лиловый «Форд» скучал на стоянке в одиночестве.
«Скоро и тебя придется отдать», — подумалось ей, но удивительное дело: без обычного чувства горечи и злобы. Алька вообще подивилась сегодняшнему своему состоянию. Сыграло ли тут роль принятое ею вчера решение, а может быть, она переступила какую-то незримую грань внутри себя, но с души вдруг упала непосильная тяжесть.
С таким же легким сердцем она вошла в обшарпанное здание редакции, и даже злобная руководительница отдела писем, в чьем ведении находилась страница брачных объявлений, не омрачила ее настроения, хотя и
— Вы отдаете себе отчет в том, о чем просите?!
— Абсолютно, — мило улыбаясь, парировала Алька, развалившись без приглашения в дерматиновом кресле.
— И вы уверены, что мы это напечатаем?! — не меняя интонации, продолжала та возмущаться.
— Абсолютно, — повторила Алька и добавила в свой взгляд немного колючести. — Ведь я плачу…
— Но написать такое! Это немыслимо! — Дама нацепила на нос очки и процитировала, держа на приличном от глаз расстоянии Алькину писанину. — «Разочаровавшаяся в жизни стерва, — подумать только, — ищет единомышленника для восстановления справедливости!» Вы полагаете, что такое можно публиковать?!
— Вы это сделаете, — совершенно невозмутимо ответила она и, чиркнув зажигалкой едва не под носом у хозяйки кабинета, прикурила. — Перестаньте вставать в позу. Для меня не секрет, что живете вы только за счет подобной белиберды да за счет рекламы. Бывает еще везение в виде тухлых новостишек о похождениях местных знаменитостей, но ведь опубликовать вам это никто не позволит. Так что, уважаемая, примите квитанцию об оплате и перестаньте вести себя, как перепуганная членом девственница…
Дама побагровела, пошарила глазами по кабинету, очевидно, в поисках тяжелого предмета, но, так и не найдя оного, выхватила у Альки из рук квитанцию и, задыхаясь, просипела:
— Вон!!! Вон!!!
И когда Алька была уже на пороге, ехидно процедила:
— Я, конечно же, опубликую эту, как вы изволили выразиться, белиберду, но ответа вам не дождаться никогда! Слышите? Никогда!!!
С последним она ошиблась. Ответ пришел. И пришел даже раньше, чем предполагалось, но, вручая конверт Алевтине, начальница отдела писем так ехидно ухмылялась, так елейно ворковала, что той сразу почудился подвох.
Предчувствие, величайшее из ощущений в ряду неразгаданных человеческих рефлексов, ее не обмануло. Обратный адрес, написанный неразборчивым почерком, включал в себя строчку, которая могла означать только одно: ее новый поклонник — осужденный…
Глава 10
Наступил последний день ее пребывания в собственной квартире. С тех самых пор, как она отправила ответ неизвестному парню, обратившему внимание на ее опрометчивое объявление, прошла ровно неделя. Все это время она почти не выходила из дома. За всеми причудами хмурого лета Алька наблюдала, облокотившись о подоконник. Настроение ее менялось почти так же, как погода за окном. Там то светило солнце, выгоняя на улицы заждавшихся тепла горожан, то лил дождь, смывая городскую пыль быстрыми потоками. Так и она — то воспаряла душой, желая верить, что справедливость все-таки восторжествует и ей удастся найти виновных, то впадала в уныние. Невесело комнату за комнатой с початой бутылкой виноградного вина в руке Алька с тоскливой обреченностью оглядывала каждый предмет мебели, каждую безделушку, прощаясь с этим навсегда.
Оправдательного приговора, на который она втайне надеялась, она так и не дождалась. Вчера вечером, едва она включила свет в кухне, вернувшись из похода по магазинам, в квартиру позвонили, и, прильнув к глазку, она разглядела отвратительную сияющую рожу Зоси, их так называемого кредитора. Зачем он пришел, для нее не секрет. Она сама не раз отправляла его по различным адресам выклянчивать долги. Если его нытье не помогало, следом шла тяжелая артиллерия…
— Чего надо? — неприветливо спросила Алька, открыв дверь.
— Должок! Должок! — еще шире заулыбался Зося, вваливаясь в квартиру. — Аленька, душа моя, почему грубишь?
Алька не снизошла до ответа и, четко чеканя шаг каблуками, прошла в гостиную. Зося засеменил следом. При этом он попутно успевал оценивающе прищелкивать языком, останавливая взгляд на той или иной дорогой вещице.
— Да, мать! — Он вальяжно развалился в кресле, едва переступил порог гостиной. — Нелегко, наверное, с таким добром расставаться?
— Да пошел ты… — вяло огрызнулась Алька, открывая бар и доставая оттуда бутылку водки и пару рюмок. — Выпьешь? Выпьешь. Ты — да не выпьешь на халяву?!
— Аленька, зачем ты так, — попытался обидеться Зося, хитровато перебегая заплывшими жиром глазками с предмета на предмет. — Мы с тобой не первый год знакомы, а ты меня…
— Вот потому, что мы с тобой не первый год знакомы, — заткнись, — попросила она, наливая водку в рюмки. — Ни для тебя, ни для меня не секрет, что пришел ты ко мне не с оливковой ветвью, а посему ни о каком соблюдении приличий не может быть и речи. Я буду сквернословить и хамить, а ты уж, Зосечка, потерпи. Потому что тошно мне сейчас так, как тебе и представить невозможно.
— Понимаю, понимаю, — Зося взял толстыми пальчиками-сосисками рюмку водки и лихо опрокинул ее себе в рот, даже не поморщившись. — Только ты, Алька, сама виновата.
— Да ну?! — насмешливо протянула она и, следуя его примеру, так же, как он, лихо опорожнила рюмки. — И в чем же? Что пахала, не зная отдыха, на дядю Сережу, что тянула на себе воз, забыв о том, что я все-таки женщина?!
— Вкалывала ты, допустим, не за бесплатно. И про женщину ты малость подзагнула, — захихикал Зося, погрозив ей пальцем. — Сергей Алексеевич тебя приблизил, как никого. После его покойной жены только ты была вхожа к нему в спальню. Так что, Алечка, не гневи бога!
— Тебе, вообще, что нужно?! — заорала вдруг Алька, взбесившись оттого, что какое-то ничтожество осмелилось коснуться запретной темы. — Ты зачем приперся?! Боишься, что я не съеду?! Или что занавески вот эти гребаные с собой заберу?! Так не нужно мне ничего! Понял ты, свинья, не нужно! Заберите все! Все!
С этими словами она подлетела к окну и принялась срывать с него шторы. Прочная ткань, хорошо укрепленная сверху, не поддавалась и лишь слегка потрескивала, что распаляло ее еще больше. Она трепала плотный шелк, словно он был единственным виновником ее несчастий, ругалась и, добившись наконец, чего хотела, принялась топтать шторы ногами.