Стервятники
Шрифт:
— Всего двенадцать из них наши, — сказал отец. — Остальные семеро с «Чайки», их выбросило на берег. Мы также взяли восемь пленных. Я сейчас займусь ими.
Пленные под охраной сидели на берегу со связанными за спиной руками. Подойдя к ним, сэр Фрэнсис достаточно громко, чтобы они услышали, сказал:
— Мистер Кортни, пусть ваши люди приготовят на этом дереве восемь петель. — Он указал на раскидистые ветви большой дикой смоковницы. — Повесим на них новые плоды.
И усмехнулся так мрачно, что Хэл был поражен.
Восемь пленных взмолились:
— Не
— Это был приказ его светлости! Мы делали то, что он приказал.
Сэр Фрэнсис словно не слышал.
— Подвесьте веревки, мистер Кортни.
Хэл еще мгновение колебался. Мысль о столь хладнокровной казни внушала ему отвращение, но, увидев выражение лица отца, он поторопился исполнить его распоряжение.
Вскоре веревки перебросили через ветки, а на концах завязали петли. Команда моряков с «Решительного» была готова повесить жертв.
Восьмерых пленников с «Чайки» по одному подтащили к веревкам и поставили со связанными руками. На шею им надели петли. По приказу отца Хэл прошел вдоль ряда и проверил узел за ухом каждого осужденного. Он поднес руку ко лбу.
— Готовы приступить к казни, сэр!
Сэр Фрэнсис отвернулся от осужденных и углом рта прошептал сыну:
— Проси помиловать их.
— Сэр? — удивился Хэл.
— Черт побери! — сердито сказал сэр Фрэнсис. — Умоляй меня пощадить их.
— Прошу прощения, сэр, — громко сказал Хэл, — но нельзя ли пощадить этих людей?
— Эти негодяи заслужили веревку, — рявкнул сэр Фрэнсис. — Я хочу видеть, как они спляшут дьявольскую джигу.
— Но они всего лишь выполняли приказы своего капитана, — вошел Хэл в роль защитника. — Не дадите ли им шанс?
Головы восьмерых в петлях поворачивались туда-сюда: они следили за разговором. На их лицах было жалобное выражение, но в глазах появилась надежда.
Сэр Фрэнсис взялся за подбородок.
— Не знаю, — все еще сердито ответил он. — А что нам с ними делать? Отпустить в дикий лес — значит пустить их на корм диким зверям. Повесить их — более милосердно.
— Но они могли бы дать клятву и восполнить наши потери в экипаже, — умолял Хэл.
Сэр Фрэнсис по-прежнему смотрел с сомнением.
— Но принесут ли они клятву верность?
Он посмотрел на осужденных, которые, если бы не петли, упали бы на колени.
— Мы будем верно служить вам, сэр. Молодой джентльмен прав. Вам не найти более опытных и верных людей.
— Принести Библию из моей хижины, — проворчал сэр Фрэнсис, восемь моряков, по-прежнему с петлями на шее, дали и на ней клятву верности.
Большой Дэниел освободил их и увел, а сэр Фрэнсис, довольный, смотрел им вслед.
— Восемь отличных моряков на замену наших потерь, — сказал он. — Чтобы подготовить «Решительный» к выходу в море к концу месяца, нам потребуются все руки. — Он посмотрел на выход из лагуны. — Только Господь знает, кто еще может нас навестить здесь, если мы задержимся.
Он повернулся к Хэлу.
— Остаются пьяницы, налакавшиеся рома Канюка. Не возражаешь против порки, Хэл?
— Разве сейчас время лишать половину экипажа трудоспособности, сэр? Если Канюк вернется до того, как мы будем готовы к выходу, они не будут драться лучше, если у них на спинах не будет хватать половины плоти.
— Ты предлагаешь оставить их без наказания? — холодно спросил сэр Фрэнсис.
— Почему бы не оштрафовать их на часть добычи со «Стандвастигейд» и поделить штраф между остальными, теми, кто сражался трезвый?
Сэр Фрэнсис какое-то время еще смотрел на сына, потом невесело улыбнулся.
— Соломоново решение! Потеря части добычи для них больнее порки, а остальные получат прибавку в несколько гульденов.
Энгус Кокран, граф Камбре, устроил привал в горном проходе в тысяче футов над берегом залива, откуда он только что поднялся. С ним были боцман и два моряка. Все были вооружены мушкетами и саблями. Один из моряков нес на плече бочонок с питьевой водой, потому что африканское солнце быстро вытягивает влагу из человеческого тела.
Потребовалось затратить большую часть утра на трудную ходьбу по звериным тропам вдоль крутых и узких карнизов, чтобы добраться до наблюдательного пункта, который Камбре хорошо знал. В прошлом он не раз пользовался им. Это место ему показал готтентот, которого они схватили на берегу. Теперь Камбре удобно устроился на камне, похожем на трон; белые кости готтентота лежали в зарослях у его ног. Жемчужно блестел череп: он пролежал здесь три года, и его очистили муравьи и другие насекомые. Со стороны Камбре было бы глупо дать этому дикарю рассказать о его появлении в голландском поселке на мысе Доброй Надежды.
Со своего каменного трона Камбре видел головокружительную панораму двух океанов и горной местности вокруг. Глядя назад, туда, откуда пришел, он видел «Морейскую чайку» на якоре близ узкой полоски берега под круто уходящими вверх утесами. В этом береговом хребте двенадцать вершин, обозначенных на захваченных им голландских картах как Двенадцать Апостолов.
Он посмотрел в подзорную трубу на «Чайку», но не увидел никаких следов пожара на ее корме. Он сумел заменить снасти и повесить на них новые паруса. С этой высоты, издалека, «Чайка», скрытая от любопытных глаз в зеленой воде бухты под Апостолами, выглядела, как всегда, прекрасной.
Шлюпка, доставившая Камбре, ждала на берегу, готовая быстро отплыть, если капитан столкнется с какими-нибудь трудностями. Однако он не ожидал никаких осложнений. Можно встретить в кустах готтентотов, но это безвредное полунагое племя, дикари с широкими скулами и раскосыми азиатскими глазами; их можно отогнать одним выстрелом из мушкета.
Гораздо опаснее дикие животные, которых полно в этой трудной неосвоенной местности. Прошлой ночью с палубы стоящей на якоре «Чайки» они слышали ужасающий кровожадный рев, то нараставший, то затихавший, он закончился рычанием и стонами, словно хор дьяволов вырвался из ада.