Стих и проза в культуре Серебряного века

Орлицкий Юрий

Подобная мотивировка в свое время была использована еще А. Сумароковым при переложении стихом без рифмы и регулярного метра некоторых библейских псалмов; при этом некоторые из них поэт снабдил подзаголовком «точно как на еврейском». Характерно, что современник Мережковского, К. Бальмонт, тоже обратившийся в книге «Гимны, песни и замыслы древних» (1908) к вольному переложению древнеегипетских текстов, использовал в них и рифму.

В отличие от него, Мережковский обращается в аналогичном случае к свободному стиху, не приукрашивая древний текст приметами современного стиха:

Чудно явленье твое на востоке,Жизненачальник Атон!Когда восходишь ты на краю небес,То наполняешь землю красотой твоей.Ты прекрасен, велик, лучезарен, высок!Всю тварь обнимают лучи твои,Всех живых пленил ты в свой плен —Заключил в узы любви.Ты далек, но лучи твои близко;Шествуешь в небе, но день – твой след на земле.Когда же почиешь на западе —Люди лежат во тьме, как мертвые;Очи закрыты, головы

закутаны;Из-под головы у них крадут – не слышат во сне.Всякий лев выходит из логова,Из норы выползает всякая гадина:Воздремал Творец, и безглагольна тварь.Ты восходишь – земля просвещается;Посылаешь лучи твои – мрак бежит.Люди встают, омывают члены свои,Облекаются в ризы свои.Воздевают руки, молятся;И выходит человек на работу свою.Всякий скот пасется на пастбище,Всякий злак зеленеет в полях;Птицы порхают над гнездами,Подымают крылья, как длани манящие;Всякий ягненок прыгает,Всякая мошка кружится:Жизнью твоей оживают, Господи!Лодки плывут вверх и вниз по реке;Все пути тобой открываются.Рыбы пляшут в воде пред лицом твоим;Проникают лучи твои в сердце морей.Ты образуешь зародыш в теле жены,В теле мужа семя творишь.Сохраняешь дитя во чреве матери,Утешаешь его, чтоб не плакало,Прежде чем его утешит мать.Шевелится ли птенчик в яйце своем —Ты даешь ему дыханиеИ силу разбить скорлупу.Выходит он из яйца, шатается,А голосом своим уже зовет тебя.Как многочисленны дела твои, Господи,Как сокровенны, Единый, Ему же нет равного!Создал ты землю по сердцу твоему,Когда никого с тобой не было в вечности;И человеков создал, и скотов полевых,И ходячее на ногах по земле,И парящее на крыльях в воздухе.Создал Сирию, Нубию, а также Египет.Каждый народ утвердил ты в земле его,Каждому все сотворил на потребу,Меру жизни и пищу отмерил им,Разделил племена их по говору,И по цвету лица, и по образу.Нил извел ты из мира подземного,Да насытишь благами людей твоих;Нил другой сотворил ты на тверди небес,Чтобы воды его низвергались дождем,Напояли диких зверей на горахИ поля и луга орошали.Как велики дела твои, Господи!Нил небесный ты дал чужеземцам,Нил подземный – египтянам.Кормишь всякий злак, как дитя свое.Времена года ты создал для тварей своих:Зиму – да прохлаждаются,Лето – да вкушают тепло твое.Создал небеса далекие,Дабы созерцать из них всю тварь свою.Приходишь, уходишь, возвращаешьсяИ творишь из себя, из Единого,Тысячи тысяч образов:Племена, города и селенья,И поля, и дороги, и реки, —Видят все вечное солнце твое.Твой восход – им жизнь, твой закат – им смерть.Когда полагал основание земли,Открыл ты мне волю свою,Сыну своему, вечно сущему, от Отца исходящему…Ты, Отец, в сердце моем,И никто тебя не знает,Знаю только я, твой сын,Ахенатон Уаэнра!Радость-Солнца, Сын-солнца-единственный!

Еще несколько верлибров-«подстрочников» обнаруживается в написанном Мережковским киносценарии «Данте», созданном в начале 1930-х гг.; здесь они даются непосредственно перед оригинальным итальянским текстом и призваны продемонстрировать его подлинность:

Стоя у открытого окна, за письменным поставцом-аналоем, Данте пишет первые стихи:

Всякой любящей душе и благородному сердцу…Привет, в их Владыке, чье имя: Любовь.A ciascun’alma presa e qentil core…Salute in lor segnor, cioe Amore 18 .

18

Мережковский Д. Драматургия. Томск, 2000. С. 464.

В дальнейшем сонеты из «Новой жизни» также цитируются Мережковским в форме свободного стиха, в то время как фрагменты из «Божественной комедии» последовательно приводятся в стихотворном переводе; вот еще несколько верлибров, возникших при переложении первой книги Данте (характерно, что автор сценария подчеркивает их стиховую природу, давая авторское разбиение на строки, то есть превращая прозаический подстрочник в свободный стих):

Сладкие стихи любви мне должно оставитьнавек, потому что, явленные в нейпрезренье и жестокостьзамыкают уста мои.…Долго таил я рану мою ото всех;теперь она открылась перед всеми:я умираю из-за той,чье сладостное имя: Беатриче…Я смерть мою прощаю той,Кто жалости ко мне не знала никогда!Столько же, как прежде, казалась мне любовьжестокой,кажется она теперь милосердной…и

чувствует душа моя такую в ней сладость,что об одном только молит любимую, —дать ей больше этого блаженства 19 .

19

Мережковский Д. Драматургия. С. 465.

Если избираемая Мережковским метрика в большинстве случаев, как видим, вполне традиционна, на фоне чего отдельные отступления выглядят особенно интересно, то в области строфики поэт оказывается еще более консервативен, используя не только опыт ближайших предшественников, но и обращаясь за образцами к более давним пластам истории мировой литературы.

При этом подавляющее большинство стихов написано им в рамках «стандартов» второй половины XIX в.: по большей части это катрены, чаще всего с перекрестной рифмовкой; сами строфы, независимо от формы, как правило, тождественные, особенно в больших формах.

Кроме катренов достаточно часто используется также александрийский стих – двустишия со смежной рифмовкой, написанные цезурированным шести-, реже – пятистопным, ямбом. Таков стих «легенды» 1887 г. «Протопоп Аввакум»:

Горе вам, Никониане! Вы глумитесь над Христом, —Утверждаете вы церковь пыткой, плахой и кнутом!

<…>

Горе вам: полна слезами и стенаньями полнаОпозоренная вами наша бедная страна.

<…>

Нашу светлую Россию отдал дьяволу Господь:Пусть же выкупят отчизну наши кости, кровь и плоть.

Надо сказать, для своих поэм и легенд Мережковский подбирает строфику особенно тщательно или специально конструирует для них новые оригинальные строфы. Так, в поэме 1891 г. «Колизей» используются шестистишия с рифмовкой ававСС:

Вступаю при луне в арену Колизея.Полуразрушенный, великий и безмолвный,Неосвещенными громадами чернея,Он дремлет голубым, холодным светом полный.Здесь пахнет сыростью подземных галерей,Росы, могильных трав и мшистых кирпичей.Луна печальная покрылась облаками,Как духи прошлого, как светлые виденья,Они проносятся с воздушными краямиНад царством тишины, и смерти, и забвенья.В дворце Калигулы заплакала сова…На камне шелестит могильная трава.

В законченной в том же году поэме «Смерть» все строфы написаны оригинальной двенадцатистрочной строфой аВаВссDeDeFF, то есть здесь, по сути дела, попарно объединены два шестистишия одной рифмовки, принципиально отличающиеся расположением мужских и женских клаузул:

О век могучий, век суровыйЖелеза, денег и машин,Твой дух промышленно-торговыйЦарит, как полный властелин.Ты начертал рукой кровавойНа всех знаменах: «В силе – право!»И скорбь пророков и певцов,Святую жажду новой верыТы осмеял, как бред глупцов,О век наш будничный и серый!Расчет и польза – твой кумир,Тобою властвует банкир,Газет, реклам бумажный ворох,Недуг безверья и тоски,И к людям ненависть, и порох,И броненосцы, и штыки.Но ведь не пушки, не твердыни,Не крик газет тебя донынеСпасает, русская земля!Спасают те, кто в наше времяВ родные, бедные поляКидают вечной правды семя,Чье сердце жалостью полно, —Без них бы мир погиб давно!..

Для «повести в стихах» «Вера» 1890 г. Мережковский выбирает еще более раритетную строфу – семистишие аВВаВсс:

Недавно рецензент довольно жёлчныйМне говорил: «Какая тьма певцовВ наш грубый век практических дельцовБаллад, поэм, сонетов гул немолчныйСтоит кругом, как летом комаровУнылое жужжанье!..» В самом деле,Нам, наконец, поэты надоели.Кто не рифмует?.. Целая гораСтихов нелепых. Нынче все – поэты:Военные, студенты, доктора,Телеграфисты, барышни, кадеты,Отцы семейств, юристы… Нам вчераВ редакцию товарищ прокурораПрислал тетрадь рифмованного вздора.

Наконец, датируемая 1890 г. поэма «Старинные октавы» (Octaves du pass'e) написана, как нетрудно догадаться, октавами – достаточно традиционной, хотя и не слишком распространенной для русской поэзии (на что, как увидим, поэт указывает в поэме) строфической формой итальянского происхождения:

Хотел бы я начать без предисловья,Но критики на поле брани ждут,Как вороны, добычи для злословья,Слетаются на каждый новый трудИ каркают. Пошли им Бог здоровья.Я их люблю, хотя в их толк и судНе верю: всё им только брани повод…Пусть вьется над Пегасом жадный овод.Обол – Харону: сразу дань плачуВрагам моим. В отваге безрассуднойПисать роман октавами хочу.От стройности, от музыки их чуднойЯ без ума; поэму заключуВ стесненные границы меры трудной.Попробуем, – хоть вольный наш языкК тройным цепям октавы не привык.