Стихи и песни

Исаковский Михаил Васильевич

ПЕРВОЕ ПИСЬМО

Ваня, Ваня! За что на меня ты в обиде? Почему мне ни писем, ни карточки нет? Я совсем стосковалась и в письменном виде Посылаю тебе нерушимый привет. Ты уехал, и мне ничего не известно, Хоть и лето прошло и зима… Впрочем, нынче я стала такою ликбезной, Что могу написать и сама. Ты бы мог на успехи мои подивиться, — Я теперь — не слепая и глупая тварь: Понимаешь, на самой последней странице Я читаю научную книгу — букварь. Я читаю и радуюсь каждому звуку, И самой удивительно — как удалось, Что такую большую, мудреную штуку Всю как есть изучила насквозь. Изучила и знаю… Ванюша, ты слышишь? И такой на душе занимается свет, Что его и в подробном письме не опишешь, Что ему и названия нет. Будто я хорошею от каждого слова, Будто с места срывается сердце мое, Будто вся моя жизнь начинается снова И впервые, нежданно, я вижу ее. Мне подруги давно говорят на учебе, Что моя голова попросторнее всех… Жалко, нет у меня ненаглядных пособий, — Я тогда не такой показала б успех!.. Над одним лишь я голову сильно ломаю, Лишь одна незадача позорит мне честь: Если что напечатано — все понимаю, А напишут пером — не умею прочесть. И, себя укоряя за немощность эту, Я не знаю, где правильный выход найти: Ваших писем не слышно, и практики нету, И

научное дело мне трудно вести. Но хочу я, чтоб все, как и следует, было, И, конечно, сумею свое наверстать… А тебя я, Ванюша, навек полюбила И готова всю душу и сердце отдать. И любой твоей весточке буду я рада, Лишь бы ты не забыл меня в дальней дали. Если карточки нет, то ее и не надо,— Хоть письмо, хоть открытку пришли. 1932

ПИСЬМО В СТРАНУ СОВЕТОВ

Советский край, страна большевиков, Страна великих дерзновенных планов! Видна ты мне со всех материков, Со всех земель, морей и океанов. И где б я ни был — ты всегда со мной: В Шанхае, в Лондоне, В Париже и Варшаве. И знаю я: ведут к тебе одной Дороги и пути обоих полушарий. Пусть мы границами еще разделены, Пусть никогда друг друга не встречали, Но у меня в глазах отражены Все радости твои И все твои печали. Ты научилась в битвах побеждать, Ты вышла к свету из подвалов темных И хорошо умеешь понимать Всех обездоленных и угнетенных. И мы несем свои сердца тебе, Чтобы горела в них неугасимо Твоя Суровая решительность в борьбе, Твоя Неиссякаемая сила. Ты солнцем правды озаряешь нас — Людей труда в закабаленных странах. И миллионы рук, И миллионы глаз По всей земле Твою несут охрану. И все охотники на голову твою, Что замышляют войны и походы, Ответят нам в решительном бою За все свои дела, За все твои невзгоды. Страна Советов, родина побед! Мы все с тобой — наперекор границам. Ты — наша молодость, Ты — наш рассвет, Надежды нашей Первая зарница. 1932

БИОГРАФИЯ КОЛХОЗНИКА

(Отрывок)

Как я жил на белом свете — Все записано в анкете… Ну, а если интересно Будет слушать вам, друзья, То, конечно, и словесно Кое-что добавлю я. Звать меня — Кузьма Григорьев, А по кличке — Доброхот; Из крестьян села Пригорья, Год рожденья — девятьсот. Две зимы учился в школе, А потом пришлось прервать, Потому — пошел я вскоре Пропитанье добывать, Пропитанье добывать — В людях горе горевать. До семнадцатого года Жил в деревне батраком. С восемнадцатого года Стал считаться бедняком. Оженился я в двадцатом И — помог мне сельсовет — На юру поставил хату — Два окошка в белый свет. Глянешь утром — солнце всходит, А посмотришь ночью — тьма… Как-никак, а все ж выходит — Стал хозяином Кузьма. В свой черед, своим порядком Мне прирезали земли. Немудрящую лошадку Мы с хозяйкой завели. И считали так сначала, Что дела пошли на лад… В двадцать пятом лошадь пала, А посевы выбил град. А детей уж двое было, Да и третий — впереди. И душа моя заныла, Запечалилась в груди: Жил, работал, а в итоге — Что осталось мужику? И пришлось мне, братцы, в ноги Поклониться кулаку. — Ладно, дам! — ответил Котов На невзгоду на мою. — — Только помни: отработай, Я ведь даром не даю… — Отрабатывал я, братцы, — Не жалел ни рук, ни ног. А никак — скажу вам вкратце — Развязаться с ним не мог. Вот уж были мне расчеты, Вот уж чортова дыра! — Рубль, к примеру, отработал, — Задолжал на полтора. Полтора рубля покроешь, Отработаешь — бери! А выходит — той порою Задолжаешь целых три… Так и жил я год за годом — Ваш знакомый Доброхот: Ни дохода, ни прихода, А всегда один расход. И разутый, и раздетый, Выбивался я из сил. И однажды, как-то летом, Я у Котова спросил: — Мол, признайся, Кот, по чести, Что меня заездил ты. А на ком ты будешь ездить, Коль не станет бедноты; Коль возьмемся мы за разум Да и сбросим твой хомут? Уж тогда б, наверно, разом Наступил тебе капут. Уж тогда-то ты, как видно, Не толстел бы, что бугай… Усмехнулся он ехидно И ответил: — Не пугай! Не бывать такому чуду, Чтоб с тобой сравнялся я. Был бы кот, а мыши будут, — Это заповедь моя.— Часто заповеди эти Вспоминались мне потом: Что ж, выходит, мы на свете — Только мыши для «котов»? Что же, значит, мы не люди? — Нет, мой милый, не шали! — Было так, но так не будет, — Мы — хозяева земли. И не нам придется плохо, А тебе на этот раз. Не твоя теперь эпоха, И не твой теперь указ. И уж как ты ни досадуй, — Не пожнешь чужих плодов… Порешили мы, что надо Ликвидировать «котов». Акт составили на сходе, Я тот акт начальству снес. И тогда ж, в тридцатом годе, Записался я в колхоз. 1933–1934

ОСЕНЬ

Расправив широкие крылья, Над желтым простором полей Плывет в небесах эскадрилья Спешащих на юг журавлей. Осенний старательный ветер Листву по дорогам разнес. И в город вчера на рассвете Отправлен последний обоз. Густая зеленая озимь Торжественно вышла на свет, И в честь урожая в колхозе Готовится званый обед. Билеты колхозникам на дом Разносит ватага детей. Скамейки со стульями рядом Стоят в ожиданье гостей. Разложены ложки и вилки, И, кажется, нет им числа. Несет председатель бутылки Для полной нагрузки стола. И два гармониста заране Себе нагоняют цену: Один и другой на баяне Персидскую топит княжну. И настежь раскрыты чуланы, В которых стоят сундуки, И мягко шуршат сарафаны, И жарко пылают платки. И всюду — на улице, в хате — На песни повышенный спрос. И дождь, безусловно не кстати, Доводит березу до слез. 1934

ЛЮБУШКА

Понапрасну травушка измята В том саду, где зреет виноград. Понапрасну Любушке ребята Про любовь, про чувства говорят. Семерых она приворожила, А сама не знает — почему, Семерым головушку вскружила, А навстречу вышла одному. То была не встреча, а прощанье У того ль студеного ключа. Там давала Люба обещанье, Что любовь навеки горяча. До рассвета Люба говорила, Расставаясь, слезы не лила, Ничего на память не дарила, А лишь только сердце отдала. Мил уехал далеко-далече, Улетел веселый соловей. Но, быть может, в этот самый вечер Вспомнит он о Любушке своей. В том краю, откуда всходят зори, Где обманчив по ночам покой, Он стоит с товарищем в дозоре Над Амуром — быстрою рекой. Он стоит и каждый кустик слышит, Каждый камень видит впереди… Ничего особого не пишет, Только пишет: «Люба, подожди». Люба ждет назначенного срока, Выйдет в поле, песню запоет: Скоро ль милый с Дальнего Востока Ей обратно сердце привезет? Всходит месяц, вечер пахнет мятой, В черных косах не видать ни зги… Ой, напрасно ходят к ней ребята, Ой, напрасно топчут сапоги! 1936

ОЙ, ВЫ, ЗОРИ ВЕШНИЕ

Ой, вы, зори вешние, Светлые края! Милого нездешнего Отыскала я. Он приехал по морю Из чужих земель. — Как тебя по имени? — Говорит: — Мишель. Он пахал на тракторе На полях у нас. — Из какого края ты? — Говорит: — Эльзас. — Почему ж на родине Не хотел ты жить? — Говорит, что не к чему Руки приложить… Я навстречу милому Выйду за курган… Ты не шей мне, матушка, Красный сарафан, — Старые обычаи Нынче не под стать, — Я хочу приданое Не такое дать. Своему хорошему Руки протяну, Дам ему в приданое Целую страну. Дам другую родину, Новое житье, — Все, что есть под солнышком, Все кругом — твое! Пусть друзьям и недругам Пишет в свой Эльзас — До чего богатые Девушки у нас! 1935

ПРОЩАНИЕ

Дан приказ: ему — на запад, Ей — в другую сторону… Уходили комсомольцы На гражданскую войну. Уходили, расставались, Покидая тихий край. — Ты мне что-нибудь, родная, На прощанье пожелай. И родная отвечала: — Я желаю всей душой — Если смерти, то мгновенной, Если раны, — небольшой. А всего сильней желаю Я тебе, товарищ мой, Чтоб со скорою победой Возвратился ты домой. Он пожал подруге руку, Глянул в девичье лицо: — А еще тебя прошу я — Напиши мне письмецо. — Но куда же напишу я? Как я твой узнаю путь? — Все равно, — сказал он тихо, Напиши… куда-нибудь. 1935

СЫНОВЬЯ

За окошком, за колодцем — Пыль дорог и ширь полей… Ждет старуха — не дождется На побывку сыновей. Вот приедут, вот утешат, Вот подкатят к воротам!.. Снова письма и депеши Изучает по складам. Бродят ветры-скоморохи, Задевают провода… Вдоль по Северной дороге Старший водит поезда. В поездах товары возит, Знает всякий паровоз, Хоть на том на паровозе Двадцать штук одних колес! Младший — тоже на работе, У того — повыше пост: Младший сын на самолете Долетал почти до звезд. У него — своя дорога, Свой особенный причал. Говорит, что видел много, Только бога не встречал. Оба — соколы степные, Оба — гордость и оплот… Старший пишет заказные, Младший «молнии» дает. Каждый празднует победу, Жизнь обоим по плечу. Старший пишет: «Жди, приеду», Младший пишет: «Прилечу…» На столе стоит закуска. Только где ж застряли вы, Самолеты из Иркутска, Паровозы из Москвы? Ждет старуха — не дождется Ненаглядных сыновей. За окошком — скрип колодца, Воробьи и ветровей. И глядит она печально, В облака глядит до слез — Как бы младшего случайно Ветер мимо не пронес… 1935

ТЫ ПО СТРАНЕ ИДЕШЬ…

Ты по стране идешь. И нет такой преграды, Чтобы тебя остановить могла. Перед тобой смолкают водопады И отступает ледяная мгла. Ты по стране идешь. И, по твоей поруке, Земля меняет русла древних рек, И море к морю простирает руки, И море с морем дружится навек. Ты по стране идешь. И все свои дороги Перед тобой раскрыла мать-земля, Тебе коврами стелются под ноги Широкие колхозные поля. И даже там, где запах трав неведом, Где высохли и реки, и пруды, — Проходишь ты — и за тобою следом, Шумя, встают зеленые сады. Твои огни прекрасней звезд и радуг, Твоя дорога к солнцу пролегла. Ты по стране идешь. И нет такой преграды, Чтобы тебя остановить могла. 1936

НАСТАСЬЯ

Ой, не про тебя ли пели скоморохи, Пели скоморохи в здешней стороне: «Завяла березонька при дороге, Не шумит, зеленая, по весне?» Ой, не ты ль, Настасья, девкой молодою Думала-гадала — любит или нет? Не тебя ль, Настасья, с горем да с нуждою Обвенчали в церкви в зимний мясоед? Не тебе ль, Настасья, говорили строго, Что на белом свете все предрешено, Что твоя дорога — с печки до порога, Что другой дороги бабам не дано? Расскажи ж, Настасья, про свою недолю, Расскажи, Настасья, про свою тоску, — Сколько раз, Настасья, ты наелась вволю, Сколько раз смеялась на своем веку; Сколько лет от мужа синяки носила, Сколько раз об землю бита головой, Сколько раз у бога милости просила, Милости великой — крышки гробовой? Расскажи, Настасья, как при звездах жала, Как ночей не спала страдною порой, Расскажи, Настасья, как детей рожала На жнивье колючем, на земле сырой. Сосчитай, Настасья, сколько сил сгубила, Сколько слез горючих выплакала здесь… Говори, Настасья, обо всем, что было, Говори, Настасья, обо всем, что есть. То не ты ль, Настасья, по тропинке росной Ходишь любоваться, как хлеба шумят? То не ты ль, Настасья, на земле колхозной Отыскала в поле заповедный клад? Не твои ль поймали руки золотые Сказочную птицу — древнюю мечту? Не перед тобой ли старики седые С головы снимают шапку за версту? И не про тебя ли говорят с почетом В городе далеком и в родном селе? За твою работу, за твою заботу Не тебя ли Сталин принимал в Кремле? И не ты ль, Настасья, говорила бабам, Что родней на свете человека нет: — Дал он хлеб голодным, дал он силу слабым, Дал народу счастье да на тыщи лет. Он своей рукою вытер бабьи слезы, Встал за нашу долю каменной стеной… Больше нет, Настасья, белой той березы, Что с тоски завяла раннею весной. 1935