Стихи и песни

Исаковский Михаил Васильевич

СТАРИК НЕЧАЙ

Ты что ж, решил: Нечай — старик, Нечаю все равно?! Старик, да жить трудом привык… Вот то-то и оно! Не в те ударил ты опять, Не в те колокола: К чему года мои считать, — Ты б сосчитал дела! Я, может, хлеба одного Взрастил за долгий век,— Что если в гурт собрать его, — Так что там твой Казбек! А хлеб какой! Отборный сплошь, Лежит — к зерну зерно. Возьмешь в ладони и замрешь… Вот то-то и оно! А сколько сена дал Нечай С бригадою своей? А сено ж пахло, словно чай, — Заваривай и пей! Что тут, что там — я первым был. Не сплоховал Нечай. Да ты, как видно, позабыл, Где здравствуй, где прощай. И вышло так, что я сейчас Остался в стороне, — Знать, на смех курам ты припас Такую должность мне: Весной в поля пойдет народ, А я — сиди с дубьем, Спасай, вояка, огород От кур да воробьев! Добился почести людской, Дождался, старина… Да мне ж, при должности такой, Житья не даст жена. «Ты, — скажет, — что ж, любезный муж, Совсем сошел на нет?..» И стыдно будет мне, к тому ж, На фронт писать ответ. На фронте сыну моему Два ордена дано,— Читал, наверно, почему… Вот то-то и оно! А чем хвалиться стану я? — Живу, мол, без забот, Мол, вместо чучела меня Послали в огород… Как будто впрямь я вышел весь, Добился до конца. Приятна, что ль, такая весть Для красного бойца? Пусть

я старик, но никакой Не вижу в том беды: Давно известно — старый конь Не портит борозды. И ты меня не обижай, Ты дай бригаду мне: Такой получим урожай — На диво всей стране. Уж тут позиций не сдадим, В кусты не удерем, А то еще и молодым, Пожалуй, нос утрем. Уж если слаб я бить врага, Никак не подхожу, Так хлеб растить, косить луга — Всю душу положу! Все, как на фронте, будет в срок, Все, как и быть должно; Нечай в работе знает прок… Вот то-то и оно! 1942

ЗДЕСЬ ПОХОРОНЕН КРАСНОАРМЕЕЦ

Куда б ни шел, ни ехал ты, Но здесь остановись, Могиле этой дорогой Всем сердцем поклонись. Кто б ни был ты: рыбак, шахтер, Ученый иль пастух, — Навек запомни: здесь лежит Твой самый лучший друг. И для тебя и для меня Он сделал все, что мог: Себя в бою не пожалел, А родину сберег. 1942

ОТТУДА

В далекий путь собравшись втихомолку, Старуха ночью вышла из села. Взяла ведро, взяла еще кошелку И за собой корову повела. Забыла все — и годы; и усталость, Не побоялась никаких невзгод. И одного лишь, кажется, боялась, Что вдруг ее корова заревет. Враги услышат — и пропало дело! Убьют, замучат иль сведут с ума… Но тут уж и корова не ревела, Как будто знала, чуяла сама. Так шли они из вражеского тыла Вдали от сел, вдали от деревень — Туда, где солнце по утрам всходило, Туда, откуда начинался день. Так шли они нехоженой тропою — От леса к лесу, от ручья к ручью… В пути старуха свежею травою Кормила щедро спутницу свою, Водою родниковою поила И, словно дома, в тот же самый срок, Под старыми березами доила, Усевшись на какой-нибудь пенек. И с горькой думой, в тихий час привала, Пила неторопливо молоко И снова в путь корову поднимала: — Идем, идем, теперь недалеко. Идем, идем! Авось дойдем живые, На счастье на старушечье мое… — На третьи сутки наши часовые Увидели, окликнули ее. — Свои, свои! — она остановилась С коровою, с кошелкою, с ведром Смущенная, неловко поклонилась: Вот, мол, пришла со всем своим двором. Пред ней бойцы столпились полукругом: — Куда идешь, куда шагаешь, мать? — Куда ж итти, — ответила старуха, — Иду-бреду судьбу свою искать. Иду-бреду, несу свои печали… — И голос вдруг осекся и погас, И мелкой дрожью губы задрожали, И слезы, слезы сыпались из глаз. Бойцы старуху отвели в землянку, Стараясь обласкать наперебой. Достали хлеба свежую буханку И вскипятили чайник фронтовой. — А ну-ка, мать, попробуй нашей пищи, А мы с тобою рядом посидим. Уж мы теперь судьбу твою разыщем, Уж мы тебя в обиду не дадим! Освоилась старуха, осмотрелась — Хорошую нашла она семью! И вдруг сказала: — Что ж я тут расселась? А я ж пойду корову подою. И вскоре с материнскою заботой Она бойцов поила молоком И говорила, говорила что-то И называла каждого сынком. 1942

ОГОНЕК

На позиции девушка Провожала бойца, Темной ночью простилася На ступеньках крыльца. И пока за туманами Видеть мог паренек, На окошке на девичьем Все горел огонек. Парня встретила славная Фронтовая семья, Всюду были товарищи, Всюду были друзья. Но знакомую улицу Позабыть он не мог: — Где ж ты, девушка милая, Где ж ты, мой огонек? И подруга далекая Парню весточку шлет, Что любовь ее девичья Никогда не умрет; Все, что было загадано, В свой исполнится срок, — Не погаснет без времени Золотой огонек. И просторно и радостно На душе у бойца От такого хорошего От ее письмеца. И врага ненавистного Крепче бьет паренек За советскую родину, За родной огонек. 1942

ПАРТИЗАНКА

Я весь свой век жила в родном селе, Жила, как все, — работала, дышала, Хлеба растила на своей земле И никому на свете не мешала. И жить бы мне спокойно много лет, — Женить бы сына, пестовать внучонка… Да вот, поди ж, нашелся людоед — Пропала наша тихая сторонка! Хлебнули люди горя через край, Такого горя, что не сыщешь слова. Чуть что не так — ложись и помирай: Все у врагов для этого готово; Чуть что не так — петля да пулемет, — Тебе конец, а им одна потеха… Притих народ. Задумался народ. Ни разговоров не слыхать, ни смеха. Сидим, бывало, — словно пни торчим… Что говорить? У всех лихая чаша. Посмотрим друг на друга, помолчим, Слезу смахнем — и вся беседа наша. Замучил, гад. Замордовал, загрыз… И мой порог беда не миновала: Забрали все. Одних мышей да крыс Забыли взять. И все им было мало! Пришли опять. Опять прикладом в дверь, Встречай, старуха, свору их собачью…. «Какую ж это, — думаю, — теперь Придумал Гитлер для меня задачу?» А он придумал: — Убирайся вон! Не то, — грозят, — раздавим, словно муху… — Какой же это, — говорю, — закон — На улицу выбрасывать старуху? Куда ж итти? Я тут весь век живу… — Обидно мне, а им того и надо: Не сдохнешь, мол, и со скотом в хлеву, Ступай туда — свинья, мол, будет рада. — Что ж, — говорю, — уж лучше бы свинья, Она бы так над старой не глумилась. Да нет ее. И виновата ль я, Что всех свиней сожрала ваша милость? Озлился, пес, и ну стегать хлыстом!. Избил меня и, в чем была, отправил Из хаты вон… Спасибо и на том, Что душу в теле все-таки оставил. Пришла в сарай, уселась на бревно. Сижу, молчу — раздета и разута. Подходит ночь. Становится темно. И нет старухе на земле приюта. Сижу, молчу. А в хате той порой Закрыли ставни, чтоб не видно было, А в хате, слышу, пир идет горой, — Стучит, грючит, гуляет вражья сила. «Нет, — думаю, — куда-нибудь уйду, Не дам глумиться над собой злодею! Пока тепло, авось, не пропаду, А может быть, и дальше уцелею…» И долог путь, а сборы коротки: Багаж — в карман, а за плечо — хворобу. Не напороться б только на штыки, Убраться подобру да поздорову. Но, знать, в ту ночь счастливая звезда Взошла и над моею головою: Затихли фрицы — спит моя беда, — Храпят, гадюки, в хате с перепою. Пора итти. А я и не могу, — Целую стены, словно помешалась… «Ужели ж все пожертвовать врагу, Что тяжкими трудами доставалось? Ужели ж, старой, одинокой, мне Теперь навек с родным углом проститься, Где знаю, помню каждый сук в стене И как скрипит какая половица? Ужели ж лиходею моему Сиротская слеза не отольется? Уж если так, то лучше никому Пускай добро мое не достается! Уж если случай к этому привел, Так будь что будет — лучше или хуже!» И я дубовый разыскала кол И крепко дверь притиснула снаружи. А дальше, что же, дальше — спички в ход, Пошел огонь плести свои плетёнки! А я — через калитку в огород, В поля, в луга, на кладбище, в потемки. Погоревать к покойнику пришла, Стою перед оградою сосновой: — Прости, старик, что дом не сберегла, Что сына обездолила родного. Придет с войны, а тут — ни дать, ни взять. В какую дверь стучаться — неизвестно… Прости, сынок! Но не могла я стать У Гитлера скотиной бессловесной. Прости, сынок! Забудь отцовский дом, Родная мать его не пощадила — На все пошла, но праведным судом Злодеев на погибель осудила. Жестокую придумала я месть — Живьем сожгла, огнем сжила со света! Но если только бог на небе есть — Он все грехи отпустит мне за это. Пусть я стара, и пусть мой волос сед, — Уж раз война, так всем итти войною… Тут подошел откуда-то сосед С ружьем в руках, с котомкой за спиною. Он осторожно посмотрел кругом, Подумал молча, постоял немного, — Ну, что ж, — сказал, — Антоновна, идем! Видать, у нас теперь одна дорога… И мы пошли. Сосед мой впереди, А я за ним заковыляла сзади. И вот, смотри, полгода уж, поди, Живу в лесу, у партизан в отряде. Варю обед, стираю им белье, Чиню одёжу — не сижу без дела. А то бывает, что беру ружье, — И эту штуку одолеть сумела. Не будь я здесь — валяться б мне во рву, А уж теперь, коль вырвалась из плена, Своих врагов и впрямь переживу, — Уж это так. Уж это непременно. 1942

УКРАИНА МОЯ, УКРАИНА!

Памяти неизвестного лейтенанта, геройски погибшего в боях за Украину.

Пробил час, наступило мгновенье, И в неясной предутренней мгле Поднимались войска в наступленье, Шли войска к украинской земле; Шли на запад по снежным равнинам Земляки, побратимы, друзья… Украина моя, Украина, Мать родная моя! Все, что думалось, чудилось, пелось, Все на этом лежало пути… Раньше всех лейтенанту хотелось До своей Украины дойти. Вся в цвету вспоминалась калина, Что под вечер ждала соловья… Украина моя, Украина, Мать родная моя! Сколько б верст до тебя ни осталось — Мы к порогу придем твоему… Но упал лейтенант, и казалось, Что уже не подняться ему: Налетела немецкая мина, Жаркой крови хлестнула струя… Украина моя, Украина, Мать родная моя! Всю тебя искромсали, скрутили, Исковеркали всю чужаки… — Поднимите меня, побратимы, Дайте на ноги встать, земляки! Я рядов боевых не покину, — Пусть умру, но дойду до нее… Украина моя, Украина, Сердце мое!.. Мы противиться были не в силах, Возразить не могли ничего, — В те часы даже смерть отступила Перед жгучим желаньем его. Он поднялся: — За мною, орлята! — И взметнулась людская волна. И видны уже белые хаты, Украина видна!.. Он дошел до родимого края, С честью выполнил воинский долг, Но, последние силы теряя, Покачнулся, упал и замолк. Скорбно шапки снимала дружина — Земляки, побратимы, друзья… Украина моя, Украина, Ненько моя!.. Январь, 1943

ЕСТЬ ВО ВСХОДСКОМ РАЙОНЕ…

Есть во Всходском районе деревня такая, Где над речкой крушина цвела, Где гармонь, на гулянье девчат закликая, Вдоль по берегу вечером шла; Где в полях поднималися дружные всходы. По оврагам журчали ручьи, Где на ясные зори, на тихие воды Прилетали весной соловьи… Есть во Всходском районе деревня такая. Где оставил я детство свое. И, куда б я ни шел, мне звучал, не смолкая, Теплый, ласковый голос ее. И не раз мое сердце туда порывалось — В золотые ее вечера… Ничего от деревни моей не осталось, Ничего — ни кола, ни двора. Оплели ее немцы колючкою ржавой, Чтобы жить и дышать не могла, И во имя разбойной фашистской державы Подожгли и спалили дотла. Все растерзано, смято, разбито, разрыто, И неведомо сколько недель — Одинокий и скорбный, людьми позабытый Над колодцем скрипел журавель. Опаленный пожаром, взывал он о мести За великие муки земли, За людей, что палач растоптал, обесчестил, Что до срока в могилу легли. И сурово земля оскорбленная мстила Душегубу — врагу своему: За два года она не дала, не взрастила Ни единой былинки ему. Никакой, даже самой жестокой, угрозой Враг добиться не мог ничего, Лишь могильных крестов из смоленской березы Не жалела земля для него. Получил он сполна, что другим напророчил — Бесноватый фашистский пророк! — И росли, и росли эти мертвые рощи У больших и у малых дорог. И пришла, наступила такая година — Покатилась чумная орда!.. Ты навеки свободна, родная краина, — Черный день не вернется сюда. Стихли зарева, смолкли раскаты орудий, Чист и ясен вдали небосклон. И впервые на свет выбираются люди, — Кончен тяжкий, кровавый полон! И, сверкая на солнце, в разливе широком, Льется тихо и плавно Угра, И погонщики гонят стада по дорогам, И на стройку спешат мастера. На родных пепелищах — с утра до заката — Топоры неумолчно стучат, И, поднявшись над пеплом, сосновые хаты, Словно колокол медный, звучат. Вон уже воробьи примостились на крыше, Вон из труб показались дымки… — Ничего… уж теперь поживем мы, подышим, Не спеша говорят старики. Расправляйся ж и крепни, сторонка родная, Беспечально и вольно живи! Пусть опять, словно песня большая-большая, Поднимаются всходы твои; Пусть добром наполняется каждая хата Пусть бушуют сады над Угрой И на берег высокий выходят девчата На свиданье вечерней порой. Все, что было с тобою, — пусть в сон обернется И твои не туманит глаза. Пусть отныне твоей головы не коснется Никогда никакая гроза! 1943

СЛОВО О РОССИИ

Советская Россия, Родная наша мать! Каким высоким словом Мне подвиг твой назвать? Какой великой славой Венчать твои дела? Какой измерить мерой — Что ты перенесла? В годину испытаний, В боях с ордой громил, Спасла ты, заслонила От гибели весь мир. Ты шла в огонь и в воду, В стальной кромешный ад, Ложилася под танки Со связками гранат; В горящем самолете Бросалась с облаков На пыльные дороги, На головы врагов; Наваливалась грудью На вражий, пулемет, Чтобы твои солдаты Могли итти вперед… Тебя морили мором И жгли тебя огнем, Землею засыпали На кладбище живьем; Тебя травили газом, Вздымали на ножах, Гвоздями прибивали Во вражьих блиндажах… Скажи, а сколько ж, сколько Ты не спала ночей В полях, в цехах, в забоях, У доменных печей? По твоему призыву Работал стар и мал: Ты сеяла, и жала, И плавила металл, Леса валила наземь, Сдвигала горы с мест, — Сурово и достойно Несла свой тяжкий крест… Ты все перетерпела, Познала все сполна. Поднять такую тяжесть Могла лишь ты одна! И в бой благословляя Своих богатырей, Ты знала — будет праздник На улице твоей!.. Скажи, какой же славой Венчать твои дела? Какой измерить мерой Тот путь, что ты прошла? Никто в таком величье Вовеки не вставал. Ты — выше всякой славы, Достойней всех похвал! И все народы мира, Что с нами шли в борьбе, Поклоном благодарным Поклонятся тебе; Поклонятся всем сердцем За все твои дела, За подвиг твой бессмертный, За все, что ты снесла; За то, что жизнь и правду Сумела отстоять, Советская Россия, Родная наша мать! 1944

РАССКАЗ ПРО СТЕПАНА И ПРО СМЕРТЬ

1

К Степановой хате весной, перед вечером, Подкралася Смерть неприметной тропой. — Степан Алексеич! Раздумывать нечего… Степан Алексеич! Пришла за тобой. Как видно, пропала ухватка железная, — Лежишь ты да зря переводишь харчи… — Что верно, то верно, — хвораю, болезная, Что правда, то правда — лежу на печи. Давно уж задумал я думу нездешнюю, Давно отошел от полей и двора… — Ну, что ж, приготовь свою душеньку грешную, Сегодня твоя наступила пора… — Готов я. И доски для гроба натесаны И выбрано место… Дорога одна… А только нельзя ли отсрочить до осени? — Уж больно хорошая нынче весна. Хочу перед ночью своей нескончаемой При свете, при лете пожить, подышать, На все на живое взглянуть на прощание, Чтоб легче мне было в могиле лежать. Опять же, хоть стар я, а все же с понятием, И знать, понимаешь ли, надобно мне — Что думает Сталин насчет неприятеля И как повернутся дела на войне. Узнаю про все и умру, успокоенный, — Ни словом, ни делом тебе не солгу… — И Смерть отвечала: — Пусть будет по-твоему, — До первого снега отсрочить могу.

2

Вот лето промчалось. Покосы покошены. Хлеба обмолочены. Тихо кругом. Земля принакрылася белой порошею, И речка подернулась первым ледком. В окошко старик посмотрел, запечалился: Знакомая гостья спешит через двор. — Степан Алексеич! Отсрочка кончается… Степан Алексеич! Таков уговор… — Что верно, то верно… Пора мне скопытиться, — Степан говорит, — отслужил — и в запас. Да, знаешь ли, дело такое предвидится, Что мне умереть невозможно сейчас. За все моя совесть потом расквитается, А нынче бы надо со мной погодить: Прибыток в дому у меня ожидается — Невестка мне внука должна народить. И хочешь — не хочешь, но так уж приходится, — Позволь мне хоть малость постранствовать тут. Мне б только дождаться, когда он народится, Узнать бы, какой он и как назовут. И много ль для этого надобно времени? Ну, месяц, ну, два… Так о чем же тут речь?.. К тому же пока еще нет замирения, На фрицев бы надо тебе приналечь. А там — приходи. Три аршина отмеривай, — Степан не попросит уже ничего. И будет лежать он спокойный, уверенный, Что живо, что здравствует племя его. Солдату бывалому, старому воину — Сама понимаешь — не грех уступить… И Смерть отвечала: — Пусть будет по-твоему. Хитришь ты, я вижу, да так уж и быть…