Стихи. Песни. Сценарии. Роман. Рассказы. Наброски. Дневники.
Шрифт:
…Герой Советского Союза.
…В постель.
…Для дела.
…В постель.
…Для дела.
…В постель.
…Для дела.
…Ярким весенним днем.
…Весна, весна на улице.
…Еще незапыленная — весенняя Москва.
…Весна.
…Весна.
…Мимо ехала машина — автофургон — где — по бортам — было начертано — мука.
Два раза,
Мука.
В смысле — мука, конечно.
Нет выхода — так пишут в метро.
В метро.
Не верь, читатель.
Ни в коем случае, есть выход,
…Весна.
…Весна, весна на улице — весна,
…Трамвайные гудки.
…Как птицы.
…Ох.
Теперь переходим — к делу, к делу, как следователи — убежден — самые серьезные — и — обязательные — люди на свете.
Мы так мирно беседовали. Я бы ему морду набил, но после — передумав — за что?
Он всю жизнь писал некрологи.
Вот вам — биография.
— Тогда пошли.
— Я — в милицию позвоню.
— Бессмысленно.
— Всерьез?
— Идите вы…
— Тогда — я готов.
— Мне сегодня — и ни к чему.
— Даже так.
— Вот так.
— Вы подумайте — я завтра приду.
— Во сколько?
— Во сколько вздумается. Поскольку — вы — сволочь — вас бы, — на увы — а не на вы— выв — так вот. Чтоб утром был готов. Чтоб переписал.
— Что?
— А то — по морде.
— Что?
— Сами знаете — вон.
— Во сколько?
— К одиннадцати.
…Что вы за страна? Полярную трагедию вы превратили в национальное торжество?
Владимир Ильич, как всегда — после обеда и небольшой прогулки — по совету Инессы Арманд, сразу после обеда ложиться спать крайне нелепо — хотя нелепость такого рода советов — в этих обстоятельствах — более чем очевидна — но Владимир Ильич, прогулявшись, спал — вернее — он дремал, накрытый теплым одеялом, в тиши. Надежда Константиновна — не вмешиваясь — как всегда — вязала — ее к этому приучила вдова — теперь уже жена Тухачевского. И еще — три сгоревших совершенно случайно американских космонавта — заходя к Владимиру Ильичу вместе с Д. Кеннеди, ей посоветовали, что вязание — лучший способ отвлечься от того, отчего отвлечься охота. Кеннеди. Он советовал, а о чем-то — недолго, впрочем, поговорил с Владимиром Ильичем — мы — три сгоревших космонавта, Надежда Константиновна и я — разговаривали — я — на уровне советского обучения иностранным языкам, те — и Крупская — на уровне — вполне — на уровне — но о ерунде — пока те говорили.
Кеннеди вышел — расстроенный, грустный какой-то. Не от разговора. Мне — Марина после говорила, что он все время здесь очень невеселый, а парень он очень хороший. Сам пошел к Ли Харви Освальду — не выяснять — просто пригласить на завтрак. Причем — сразу. В первый же день. Он же на торпедном катере служил. А здесь… Линкольн — одолевает. Тоже — хороший человек. Сергей Миронович — они с Линкольном — его сразу поняли, а он их. Джон Рид… Ну, с ним сложно. Человек он прекрасный, только вот. Это мне говорила
— Проще бы написать — вот почтамт — вот. Ну, если кот дорогу перейдет — вот — проще бы, а — сидел на почтамтах — станционных — очень и очень скучных.
А зачем я все это вам писал — вернее — пробираясь — сквозь единственно пока возможную связь между людьми — слова ми.
Мне уж точки — меж запятыми — ставить — лень и с букв заглавных — дрень — брень —
В ожидании женщины.
— Как, Марина?
— Ну, как у кого.
— Я пообвыкнусь, хотя…
— Дело в том, что вы, как и мы, впрочем и между прочим, — с многоточием, коего я ненавижу — повторяем путь людей, уже ушедших, как и ушедшие повторяли чей-то путь. Вырваться из повторения — смертельно.
— А Блерио, летящий — через Ла-Манш?
— К чему он?
— Он — ни к чему.
— Мы же договорились так не разговаривать.
— Раскланиваюсь. Марина.
— Аня, только вы не уходите, а то просмотрите.
— Я это уже видела.
— Что?
Вот то, что — из той главы вернем, — что? чтобы — в штопор.
…Жить бы тут сто тысяч лет
(по въезде в новую квартиру).
…читал.
— Ну — хорошо.
Далее.
Бесконечная уже полуснежная дорога уводила к мосту, за которым вставал дом.
Приехали — два Сальери — к Моцарту.
— Один Сальери был, впрочем, под иной фамилией. Какая-то англо-русско-немецкая.
— Два Сальери.
А Моцарт — один.
Амадей, естественно, был удивлен.
Тот Сальери, постарше, решил его сразу удавить. Вторично — к чему?
Но Сальери — помоложе — гуманист, сволочь, решил — повременить — для дела.
Междувременье и междуразговорье — самый страшный момент.
Удавить?
Утопить?
Отравить?
(повторенье пройденного).
А что?
Моцарт — в одиночку — за что я его люблю — одного Сальери быстро отравил — и не с помощью вина — просто дал по морде — и — в уже рот раскрытый всунул цианистый калий, а другого Сальери — что постарше — мы вместе повесили на центральной площади — при огромном стечении народа.
Амадей, улыбаясь — от происходящего, мне сказал — вот что — не понял. Ибо говорил он — по-немецки. Но — видя, как они болтаются — один — в мертвой блевотной луже, другой — покачиваясь — на перекладине, установленной профессионально — слава богу, — это я понял — и, знаете, — не жаль, нисколько. Ни на секунду. На мгновенье — и то — не жаль. Разговор с человеком, написавшим гимн Советского Союза.
— А-а…
— А-а
— Ббб.
— И.
— С.