Шрифт:
Михаил Щербаков
– Descensus ad inferos ("Вот изобретенная не мною и не мне...") - Автопародия ("Не жалко двуногих. Кому их возня...") - Аллилуйя ("Помнишь, как оно бывало...") - Балаган ("В одних садах цветет миндаль, в других метет метель...") - Балаган II ("За тот же самый горизонт...") - Балтийские волны ("Норд-вест, гудки, синева...") - В белой мгле ледяных высот...
– Века плывут, подобно китам, в своей среде молчаливой...
– Вечное слово ("Из руин и забвенья, из пепла и крови...") - Вишневое варенье ("Теперь на пристани толпа и гомонит, и рукоплещет...") - Вместо того, чтоб гнить в глуши...
– Во славу Греции твоей и всех морей вокруг...
– Восточная песня I ("Двенадцать лун на знамени моем...") - Восточная песня II ("Слушай, мальчик:
– Вряд ли собой хороша, но скромна и нарядна...
– Все равно не по себе ("Такие ясные глаза нас от печали и сомнений ограждают...") - Вьюга замолчит. Заря окрасит...
– Дорога ("Далеко до срока, до края далеко...") - Другое обращение к герою ("Проживи, как я, хоть двести...") - Еще младенцем, однажды где-то...
– Затем же, зачем рыжий клоун рыж...
– Известно стало, что вблизи от города, в лесах...
– Издалека вернувшись туда, где не был долго...
– Какой кошмар: жить с самого начала зря...
– Кибитка ("Все скрылось, отошло, и больше не начнется...") - Ковчег неутомимый ("Надежды прочь, сомнения долой...") - Когда бы ты была великой королевой...
– Колыбельная ("Спит Гавана, спят Афины...") - Колыбельная безумца ("Спите, мои благородные предки...") - Кораблик ("Кончался август, был туман, неслась галактика...") - Любовь, как истина, темна и, как полынь...
– Маленькая хозяйка ("Никто из нас не знал надежнее лазейки...") - Менуэт ("На берегу, что прян и цветист, как сад...") - Мое королевство 1 ("По осенним годам тяжела тишина...") - На всей земле I ("Без цели, без дорог...") - Навещая знакомый берег...
– Ничему не поверю, ничем не прельщусь...
– Песенка о молодости ("Ой, чистое окно! За окном - воля...") - Прощальная ("Вы нам простите, если что...") - Прощальная II ("Вчера, и сегодня, и завтра, и после, почти незаметно...") - Прощание славянки ("Когда надежды поют, как трубы...") - Пустые бочки вином наполню...
– Рождество (колебания) ("От начальной, навязчиво ноющей ноты...") - Романс 1 ("Давным-давно, мой бедный брат, оставил ты дела...") - Романс 2 ("Что отнято судьбой, а что подарено...") - Романс-марш ("Порою давней, хмельной да резвой...") - Стихи о прекрасной даме ("Для тех несчастных, кто словом первым...") - Трубач ("Ах, ну почему наши дела так унылы...") - У нас опять зима ("У нас опять зима. Снега идут кругами...") - Частушки ("О чем молчишь ты снова...") - Шансон ("Вершит народ дела свои - пройдохи ищут славы...") - Шарманщик ("Мало ли чем представлялся и что означал...") - Это должно случиться. Время вышло, колокол бьет...
– Юбилейная ("А нас еще осудят, а мы еще ответим...") - Я чашу свою осушил до предела...
DESCENSUS AD INFEROS
Вот изобретенная не мною и не мне принадлежащая, цветная и наглядная вполне как пасть вампира картина мира.
В центре композиции, меся дорожный прах, босая девочка идет туда, где тонут в облаках огня и смрада ворота ада.
Смутны и круглы, как у закланного тельца, ее глаза - и портят несколько монгольский тип лица, в чем азиаты не виноваты.
Десять крокодилов, двадцать гарпий, тридцать змей и сорок ящериц унылой свитой тянутся за ней в порядке строгом по всем дорогам.
Ужас неизбежной кары, страх пяти секунд перед концом - известен даже этим монстрам, что текут за нею следом. А ей - неведом.
Тут бы полагалось мне промолвить что-нибудь на тему высшей справедливости, однако увильнуть от главной темы умеем все мы.
Все мы, находясь по эту сторону стекла, лишь наблюдатели, не больше. Я из общего числа не выпадаю, я наблюдаю...
Девочка, почти ребенок, в прах босой ногой ступая, движется, как пастырь обезумевший, в огонь ведя все стадо, к воротам ада
Мимо райских рощ, а также пастбищ и плодов благоуханных, на которые я здесь не трачу слов, раз ей угодней мрак преисподней.
1990
АВТОПАРОДИЯ
Не жалко двуногих. Кому их возня важна, антр ну суа ди? Я также не нужен. Не жалко меня, хоть пропадом я пропади.
Напрасно усталый страдающий брат взывает о помощи днесь: не жалко и брата.
...Металл, электрический свет, кислород, химический вкус, аромат. Очнувшись, двуногий себя узнает с трудом. А моторы гудят.
И руки, любовницу не доласкав, хватаются за рычаги. О ты, уплывающий вдаль батискаф, сердце свое сбереги!
Сквозь сумрак мне видится кормчий хромой, изящна его хромота. И волны бегут, так сказать, за кормой. Вот именно, что от винта.
И музыка, как на балу в Тюильри, мне слышится ночь напролет. Но что за грядущей за этим зари товарищ, не верь! Не взойдет.
1993
АЛЛИЛУЙЯ
Помнишь, как оно бывало? Все горело, все светилось, Утром солнце как вставало, Так до ночи не садилось.
А когда оно садилось. Ты звонила мне и пела: "Приходи, мол, сделай милость, Расскажи, что солнце село..."
И бежал я, спотыкаясь, И хмелел от поцелуя, И обратно брел, шатаясь, Напевая "аллилуйя".
Шел к приятелю и другу, С корабля на бал, и с бала На корабль, и так по кругу, Без конца и без начала.
На секунды рассыпаясь, Как на искры фейерверка, Жизнь текла, переливаясь, Как цыганская венгерка.
Круг за кругом, честь по чести, Ни почетно, ни позорно... Но в одном прекрасном месте Оказался круг разорван.
И в лицо мне черный ветер Загудел, нещадно дуя. А я даже не ответил, Напевая "аллилуйя".
Сквозь немыслимую вьюгу, Через жуткую поземку, Я летел себе по кругу И не знал, что он разомкнут.
Лишь у самого разрыва Я неладное заметил И воскликнул: "Что за диво!" Но движенья не замедлил.
Я недоброе почуял, И бессмысленно, но грозно Прошептал я "аллилуйя", Да уж это было поздно.
Те всемирные теченья, Те всесильные потоки, Что диктуют направленья И указывают сроки,
Управляя каждым шагом, Повели меня, погнали Фантастическим зигзагом По неведомой спирали.
И до нынешнего часа, До последнего предела Я на круг не возвращался, Но я помню, как ты пела.
И уж если возвращенье Совершить судьба заставит, Пусть меня мое мгновенье У дверей твоих застанет.
Неприкаянный и лишний, Окажусь я у истока. И пускай тогда Всевышний Приберет меня до срока.
А покуда ветер встречный Все безумствует, лютуя, Аллилуйя, свет мой млечный! Аллилуйя, аллилуйя...
1986
БАЛАГАН
В одних садах цветет миндаль, в других метет метель. В одних краях еще февраль, в других уже апрель. Проходит время, вечный счет, год за год, век за век, Во всем - его неспешный ход, его кромешный бег. В году на радость и печаль по двадцать пять недель. Мне двадцать пять недель - февраль, и двадцать пять - апрель. По двадцать пять недель в туман уходит счет векам. Летит мой звонкий балаган куда-то к облакам.
Летит и в холод и в жару, и в гром, и в тишину. А я не знаю, как живу, не знаю, чем живу. Не понимаю, как творю, не знаю, что творю. Я только знаю, что горю и, видимо, сгорю. В одних краях - рассветный хлад, в других - закатный чад. В одних домах еще не спят, в других уже не спят. То здесь, то там гремит рояль, гудит виолончель. И двадцать пять недель - февраль, и двадцать пять - апрель.
Вели мне, Боже, все стерпеть. Но сердцу не вели. Оно хранит уже теперь все горести Земли. И разорваться может враз, и разлететься врозь. Оно уже теперь, сейчас - почти разорвалось. Мой долгий путь, мой дальний дом! Великая река Моя дорога! И кругом - одни лишь облака. Такая мгла, такая даль, такая карусель... И двадцать пять недель - февраль, и двадцать пять - апрель.
И сквозь томительный дурман, по зыбким берегам Летит мой звонкий балаган куда-то к облакам.
1986-1987
БАЛАГАН II
За тот же самый горизонт, в те дальние края, на тот неведомый пунктир, куда, забыв резон, из века в век стремится мир, туда стремлюсь и я.
Судьба все машет мне флажком, препятствий не чиня; однако тот простой секрет, что в странствии моем большого смысла нет, уже не новость для меня.
Ведь что стихи! Бряцанье шпор. Меж прочих величин их номер - даже не второй. Стихи, положим, вздор как говорил один герой. И даже не один.