Стихотворение Владислава Ходасевича «Обезьяна»: Комментарий

Зельченко Всеволод

В задымленном воздухе непривычно выглядели солнце и луна. Строки Ходасевича «Огромное малиновое солнце, / Лишенное лучей, / В опаловом дыму [170] висело…», которые теперь в первую очередь воспринимаются как символическая деталь [171] , для современников заключали узнаваемую примету тех месяцев («все так и было, в 1914, в Томилине»). Цитируя их, один из рецензентов признавался: «И сразу припоминается лето 1914 г., даже если бы поэт и не прибавил в конце „В тот день была объявлена война“» [172] . В эти дни смотрели на небо и Блок в Шахматове (записные книжки от 25 июня: «Второй день – гарь. Солнце и луна – одинаково красные шары» [173] ), и Кузмин в Павловске (дневник от 27 июня: «Луна красная нелепа» [174] ), и поэт круга «Знания» А.С. Черемнов в Клеевке Витебской губернии (письмо Бунину от 12 июля: «Солнце только к полудню пробивалось сквозь тучи дыма. Луна выползала багровым шаром и видом своим оправдывала рассуждение Фердинанда Поприщина, что ее, луну, делает в Гамбурге хромой бочар» [175] ), и литературовед А.С. Поляков в Кадникове Вологодской губернии (письмо С.А. Венгерову от 14 июля: «Солнце в виде красноватого желтка пробивается сквозь облака дыма» [176] ). 13 июня Божидар сочиняет триумфальную «Пляску воинов» с восклицанием «жарый шар в пожаре низк»; 3 июля репортер «Синего журнала» («Солнце на закате смотрит сквозь дым мистическим красным пятном, а луна при восходе принимает пурпуровые оттенки» [177] ) безнадежно проигрывает в зловещей изобразительности Д.В. Философову: «Особенно страшен выход луны. Она непривычная, малиновая. Декадентский режиссер, не боясь погрешить против природы, добился особенно мрачного, театрального эффекта. Иногда можно даже луну принять за солнце. На закате солнце такое же малиновое. Как пузырь, который медленно падает с как бы мертвого

неба. Издыхающие от жары люди как-то равнодушно смотрят на враждебные светила» [178] ; 18 июля Мария Шрётер, услышав «слух о войне» и песню мобилизованных, обращается к солнцу с тревожным вопросом: «Солнце налилося кровью и блещущим трепетным гневом, / Шлет алый луч в щель угла, в бор и в поля шлет гонцов. ‹…› / В дыме горящих лесов дальняя даль голубая, / В дыме дымящихся сел, солнце, ужель ты зайдешь?..» [179] ; 26 июля в «Ниве» выходит стихотворение Марии Пожаровой «Засуха», в котором «неотвратно, слепительно яро / Красным оком глядящая твердь» к финалу становится орудием Божьей кары: «А в деснице (архангела. – В.З.) пылающим шаром / Солнце, солнце не меркнет весь день» [180] ; наконец, в уже упоминавшемся очерке В.В. Муйжеля «Война и деревня» (опубл. 16 августа) встречаем описание, ближе всего совпадающее со ст. 52–55 «Обезьяны»:

170

Ср. в письме Северянина Ан. Н. Чеботаревской от 19 июля 1914 года: «…еще за несколько дней до убийства Франца-Фердинанда, в дни опаловых недвижных удуший, когда я предсказывал Какие-то События, всем и каждому…» (Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского дома на 2005–2006 гг. СПб., 2009. С. 747; публ. Л.Н. Ивановой и Т.В. Мисникевич). Позволительно предположить, что газетные сообщения о «горящей России» вдохновили и северянинскую «Поэзу спичечного коробка» (помеченную «начало июля 1914, мыза Ивановка»), в которой прославляется экстаз пиромана: «Бери же, чиркай и грози, / Восторжен, нагл и яр! / Ползет огонь на все стези: / В твоей руке – пожар!»

171

По впечатлению А.А. Макушинского, в этих стихах «солнце Апокалипсиса уже висит над миром» (Макушинский А.А. Указ. соч. С. 42; см. также: Богомолов Н.А. Сопряжение далековатых. С. 149).

172

Скворцов Б.Н. Владислав Ходасевич. Путем зерна. 3-я книга стихов // Казанский библиофил. 1922. № 3. С. 93.

173

Блок А.А. Указ. соч. С. 233.

174

На другой день, когда гнетущая обстановка в доме несколько разрядилась, Кузмин примирился со светилом: «Луна мила, как в Meistersinger’ах» (Кузмин М.А. Дневник: 1908–1915. С. 460–461; имеется в виду декорация второго акта вагнеровской оперы).

175

Литературное наследство. Т. 84: Иван Бунин. Кн. 1. М., 1973. С. 652 (публ. Л.Н. Афонина).

176

Из эпистолярного наследия А.С. Полякова / Публ. М.Д. Эльзона // Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 2001 год. СПб., 2006. С. 337.

177

Крог. Где красный петух краснее? // Синий журнал. 1914 (3 июля). № 26. С. 13.

178

Философов Д.В. Засуха // Русское слово. 1914. № 152. 3 июля.

179

Шретер М.В. Указ. соч. С. 15.

180

Об этих стихах см.: Поливанов К.М. Три заметки к комментариям текстов А. Ахматовой // Тихие песни: Историко-литературный сб. к 80-летию Л.М. Турчинского. М., 2014. С. 304–309. Автор постулирует их связь с ахматовским «Пахнет гарью. Четыре недели…», равно как и ритмическое влияние на Ахматову «Прощания славянки»; оба эти предположения, однако, опровергаются ранней редакцией стихотворения Ахматовой, которая датирована 11 июля (см. выше).

А днем едкий, горький дым висел в воздухе плотной завесой, и красное, резко очерченное солнце, на которое можно было смотреть простым глазом, победоносно катилось в бурой дымке и жгло старую, потрескавшуюся землю. Желтела рано выколосившаяся рожь, недвижная, застывшая в полном безветрии…

После начала войны это цветовое сочетание – густо-красного в дымном мареве – также приобрело мрачные коннотации: «Едкая мгла все лето нынче стояла над Россией, до Сибири – от непрерывных лесных и торфяных пожаров. К осени она порозовела, стала еще более едкой и страшной. Едкость и розовость ее тут, день и ночь» (дневник Гиппиус от 30 сентября) [181] . «Малиновый закат» душного вечера 19 июля (1 августа) многозначительно упоминает и Андрей Белый, находившийся за тысячу миль от горящих лесов, в швейцарском Дорнахе [182] ; на другой день Н.О. Лосский, которого война застала на отдыхе в Швеции, тоже с тревогой вглядывался в алое зарево [183] .

181

Гиппиус З.Н. Указ. соч. С. 178.

182

Белый А. Гремящая тишина. С. 175.

183

«Солнце закатывалось, и все небо пылало от ярко-красной вечерней зари. Все обратили внимание на необыкновенный цвет ее и с тяжелыми предчувствиями пустились в дорогу» (Лосский Н.О. Воспоминания: Жизнь и философский путь / Предисл. и примеч. Б.Н. Лосского, вступ. ст. О.Т. Ермишина. М., 2008. С. 164). Ср. о том же в мемуарах сына философа, в ту пору девятилетнего мальчика: «Заходящее солнце как-то необычно ярко обагряло добрую треть небосклона. Помню обращенное к отцу бабушкино восклицание „Коля, огонь“, и его ответ: „Кровь…“» (Лосский Б.Н. Наша семья в пору лихолетия 1914–1922 годов // Минувшее. М.; СПб., 1992. Вып. 11. С. 131).

Дымный воздух, пожары, чахнущие нивы, безжалостный круг солнца скоро обратились в клише поэтических описаний «яростного и пыльно-бирюзового» (Комаровский) предвоенного июля. Самое известное из них – восьмая строфа «Пятистопных ямбов» Гумилева (1915):

То лето было грозами полно,Жарой и духотою небывалой,Такой, что сразу делалось темноИ сердце биться вдруг переставало,В полях колосья сыпали зерно,И солнце даже в полдень было ало [184] .

184

Арсений Несмелов возьмет эти строки эпиграфом к рассказу «Два Саши» (1939), где на фоне роковых примет июля 1914 года (включая обилие грибов), на которые беспечно-юные герои не обращают внимания, звучит реплика старожила: «Это лето, господа, страшное лето, и неспроста оно такое. ‹…› Такое же лето было перед турецкой войной. ‹…› Тоже гремело тогда лето, и вот грянули пушки» (Несмелов А.И. Собр. соч.: В 2 т. / Сост., коммент. Е.В. Витковского и др. Владивосток, 2006. Т. 2. С. 113). Заметим, что война 1877–1878 годов началась в апреле.

П.Н. Зайцев, непосредственно причастный, как мы помним, к публикации «Обезьяны», включил в свой единственный поэтический сборник стихотворение «Лето 1914 г.»:

Земля умирала от зною,И зноем дымились леса,И застило синею мглою,Дрожащею мглой небеса.Горели засохшие травы,Крутился безветренный зной,И в воздухе душном отравыТекли раскаленной волной.А там, в недоступной лазури,Воздушный дрожал океан –Играли грядущие бури,Громовый рыдал ураган.И встали кровавые зориНад пламенным сердцем земли.И реки студеного горяПо жаркой земле потекли [185] .

185

Зайцев П.Н. Ночное солнце. М., 1923. С. 62. Стихи Зайцева, перепечатанные в антологии Ежова и Шамурина, судя по всему, повлияли на «Затмение солнца. 1914» Арсения Тарковского (1958): «В то лето народное горе / Надело железную цепь, / И тлела по самое море / Сухая и пыльная степь, / И под вечер горькие дали, / Как душная бабья душа, / Багровой тревогой дышали / И Бога хулили, греша…»

Если Зайцев тонко сочетает разработку мотивов «Обезьяны» (ср. «громовый рыдал ураган» и «хор… ветров и сфер» у Ходасевича) с романтической интонацией «Воздушного корабля», то приуроченные к двадцатилетней годовщине войны стихи ленинградского поэта Николая Брауна (автора круга «Островитян», в юности участника гумилевской студии и завсегдатая салона Наппельбаумов) [186] уже ограничиваются перебором штампов: заканчивает Браун, по-ходасевичевски, строкой «Так началась война» [187] . Типичен даже синтаксис первой строфы Брауна – вереница коротких простых предложений (ср. зачины Ахматовой: «Пахнет гарью. Четыре недели / Торф сухой по болотам горит», Вяч. Иванова: «Злак высох. Молкнул гром желанный» и Ходасевича: «Была жара. Леса горели. Нудно / Тянулось время») [188] :

186

В 1931

году Ходасевич, защищаясь от непрошеного оммажа со стороны Брауна (тот опубликовал в «Звезде» рифмованное проклятие белой эмиграции с эпиграфом «Под европейской ночью черной / Заламывает руки он»), сумел припомнить о нем немногое: «Если не ошибаюсь, я знавал его… ‹…› Лет десять назад он вращался среди учеников Гумилева. ‹…› Обыкновенный интеллигентный мальчик, по крови немец» (Ходасевич В. Голос «оттуда» // Возрождение. 1931. № 2228. 9 июля; об инциденте см.: Собр. соч. I, 444; Шубинский В.И. Указ. соч. С. 472–474). Чтобы показать степень влияния Ходасевича на Брауна, достаточно начальных строк его стихотворения «Тайна», полученных путем соединения «Эпизода» с «Балладой»: «Я помню этот день. Кончалось лето. / Был час послеобеденный, притихший. / Я со двора, девятилетний, быстрый, / Вбежал зачем-то в комнату – не помню. / Она была пронизана лучами / Дрожащими, косыми, золотыми ‹…›. / И в их раскачке, медленной и мерной, / Вся комната как будто поплыла: / Комод, и стол, и очертанья окон, / И выцветшие розы на обоях, / И сам я с ними закачался в лад…» (Браун Н.Л. Новые стихи. Л., 1940. С. 47).

187

Между прочим, теми же словами «Так началась война» завершались (и были озаглавлены) стихи А.А. Суркова о мобилизации лета 1914 года, опубликованные в номере «Правды», посвященном юбилею (1934. 26 июля; впоследствии печатались под заглавием «Начало» как часть хроники «Большая война»).

188

В черновике «Обезьяны» Ходасевич заменил первоначально поставленные запятые в ст. 1 на точки.

Напрасно влаги жаждала земля.Хлеба горели. Подсыхали травы.Гремели тракты, в небеса пыля.Скупые росы капали утрами.И солнце жгло сквозь дым лесных пожаров.(Их зарева играли по ночам.)Был воздух желт и отдавал угаром,И птицы камнем падали к ручьям.И крик их был отрывист и тревожен.В полях предгрозьем пахла тишина.И в эти дни, на вымысел похоже,Входило слово черное: война… [189]

189

Литературный современник. 1934. № 8. С. 17–18; Браун Н.Л. Звенья: Стихи. Л., 1937. С. 86–87 (в этой и всех последующих публикациях – с выпуском двух строф).

Хотя засуха и пожары 1914 года, сыгравшие столь важную роль в русском Augusterlebnis, и впрямь оказались исключительно сильными (только казенного леса выгорело 428 тысяч десятин [190] ), стоит подчеркнуть, что опыт апокалиптической интерпретации этого традиционного для России бедствия [191] уже был к этому времени накоплен символистами. Так, Белый писал о 1901 годе: «Это были ‹…› дни лесных пожаров, наполнявших чадом окрестность. Дни, когда решались судьбы мира и России…» («Вторая симфония», 1902), а позднее Блок – о 1911 годе: «Уже был ощутим запах гари, железа и крови. ‹…› Летом этого года, исключительно жарким, так что трава горела на корню, в Лондоне происходили грандиозные забастовки железнодорожных рабочих, в Средиземном море – разыгрался знаменательный эпизод „Пантера – Агадир“…» [192] (предисловие к «Возмездию», 1919). На сей раз атмосфера тотальных предвестий, чье классическое описание дал Ходасевич в очерке о Муни (СС IV, 69–70), словно бы сама породила грозную реальность [193] . С завидной психологической зоркостью передает впечатление от пожаров знакомый Ходасевича художник Н.П. Ульянов, живший тем летом в Петровском:

190

Савельев П.С. Пожары-катастрофы / 2-е изд. М., 1994. С. 207.

191

Выписки из дневника, который в 1906–1908 и 1912–1922 годах вел крестьянин Тотемского уезда Вологодской губернии А.А. Замараев, сливаются в единую беспросветную картину: «Дым от горящего леса» (8 июля 1906 года); «Горит вся Россия, горят города, деревни и леса. Дым глаза ест, ветер сухой, разносит дым, в полуверсте ничего не видно» (27 августа 1912 года); «В деревнях и в домах везде дым от горящего леса. Солнце показывает красное, кровавое. ‹…› Кажется, горит сама земля. За четверть версты не видно» (22 и 26 июня 1914 года); «Начинаются лесные пожары» (28 мая 1917 года); «Везде горит, кажется, сама земля горит. Многие деревни в опасности…» (12 июля 1919 года); «Пожары страшные везде. Горит лес, горит мох, трава. ‹…› Кажется, горит вся Россия» (19 и 21 июля 1920 года); «Везде лесные пожары. Кругом горит» (20–21 мая 1921 года; см.: Дневник тотемского крестьянина А.А. Замараева: 1906–1922 годы / Публ. подгот. В.В. Морозов и Н.И. Решетников. М., 1995. С. 20, 51, 85, 161, 209, 226, 238). Ср. также антологию литературных свидетельств разных лет, собранную современным филологом в дни лесных пожаров 2010 года и приводящую на память цитату из флоберовского «Лексикона прописных истин» «'Et'e: toujours exceptionnel»: therese-phil.livejournal.com/171196.html.

192

Появление в июле 1911 года немецкой канонерской лодки «Пантера» у берегов марокканского Агадира привело к затяжному дипломатическому кризису и антивоенным манифестациям (Блок находился в это время в Германии и Франции). Волнение, охватившее Европу в дни coup d’Agadir, Волошин в статьях и лекциях неоднократно сопоставлял с атмосферой июля четырнадцатого года (Волошин М.А. Собр. соч. Т. 6 / Сост., подгот. текста А.В. Лаврова. М., 2007. Кн. 1. С. 409–410, 489; М., 2008. Кн. 2. С. 371–372); заметка «Речи» об австрийском ультиматуме Сербии была озаглавлена «Балканский Агадир» (1914. № 189. 16 июля).

193

В недалеком будущем мифологема «пожаров-знамений» будет применена и к 1917, и к 1921 году.

Это обычное явление – лесные пожары – могло быть незамеченным при других обстоятельствах, но теперь оно приобретало какое-то особое значение на лицах смиренных, потерявших спокойствие дачников. С недоумением и тревогой смотрели они на искаженный теперь, как на негативе, образ «равнодушной природы», еще недавно такой простой и ясной. ‹…›

Если белые ночи настраивают на особый лад, создавая в людях беспричинную грусть, то как могла действовать эта непривычная ежедневная феерия, это марево, сжегшее почти все краски, кроме красной? Солнце светило, но не ослепляло. Перед вечером оно казалось только плотным алым кругом, повисшим в «пустом» небе.

Что случилось в этой почти всегда дождливой полосе России? Нетрудно было объяснить причины того, что еще недавно серая Ока в сумерках становилась багрово-красной, будто кровавой. Какое отношение могло иметь все это к надвигающейся мировой катастрофе ‹…›? Ровно никакого, а между тем рефлекс опасения на мгновение мог быть понятен даже несуеверному человеку [194] .

194

Ульянов Н.П. Указ. соч. С. 332–333 (написано в 1931 году).

Несколькими месяцами позже мягкая осень 1914 года во Франции, наоборот, вызвала поэтическое разочарование Н.М. Минского, укорявшего погоду за несоответствие моменту: «Никогда, никогда, никогда / Я не видел небес столь торжественно-ясно-эфирных, / Столь божественно-благостно мирных, / Как теперь – в эти дни исступленья, вражды и огня. / ‹…› Никогда, никогда, никогда / Я не чувствовал так безнадежно-навеки, / Что природа нам даже – увы – не враждебна, а только чужда…» («Осень 1914»).

Поэтика предзнаменований во все времена эксплуатирует мотив чужака, который появляется ниоткуда с пророчествами и остается неуслышанным. В этой роли заезжий финский врач-мистик Э.В. Любек («Однажды вошел к нам в столовую во время завтрака таинственный человек. Все почувствовали странность его появления. Это был nordischer Mensch, напоминающий викинга: огромного роста, очень красивый, но уже среднего возраста, с падающими на плечи кудрями, одетый в плащ…» [195] ), который на встрече нового 1914 года внезапно смущает гостей словами о кровавой войне и революции [196] , перекликается и с пришвинским «лешим», и с «одноногим прохожим» из стихов Ахматовой. В замкнутом дачном мире чужак-пришлец – это, как мы видели выше, в первую очередь бродячий шарманщик /обезьянщик; наделить его тайным знанием о будущем было тем естественнее, что не только предсказатель-цыган, но и «пророчная шарманка» (Северянин, «Жуткая поэза», 1914) были хорошо знакомы модернистской поэзии начала века: «Что быть должно – то быть должно, / Так пела с детских лет / Шарманка в низкое окно…» (Блок, «Зачатый в ночь, я в ночь рожден…», 1907); «Шарманочка! Погромче взвизгни! / С грядущим веком говорю…» (Ходасевич, «Старик и девочка-горбунья…», 1922); «одноногий старик-шарманщик (так наряжена Судьба) показывает всем собравшимся их будущее – их конец» (записи Ахматовой к «Поэме без героя», 1962) [197]

195

Бердяев Н.А. Самопознание: Опыт философской автобиографии / Сост., предисл., подгот. текста, коммент. и указ. А.В. Вадимова. М., 1991. С. 195.

196

Иванова Л.В. Указ. соч. С. 54–55; Бердяев Н.А. Указ. соч. С. 373–374.

197

Записные книжки Анны Ахматовой. С. 208; ср. с. 175. Образ шарманки в поэзии этой эпохи основательно исследован: Тименчик Р.Д. Ахматова и Пушкин: Заметки к теме. III: «Невидимых звон копыт» // Пушкин и русская литература: Сб. науч. тр. Рига, 1986. С. 124–125; Ичин К. К мотиву шарманки в творчестве Елены Гуро [1999] // Она же. Авангардный взрыв: 22 статьи о русском авангарде. СПб., 2016. С. 123–134; Аторина О.Г., Сафроненкова Н.А. «Шарманка, жалобное пенье, / Тягучих арий дребедень…»: Семантика образов шарманки и шарманщика в русской поэзии XIX–XX веков // Русская филология: Уч. зап. каф. истории и теории литературы Смоленского гос. ун-та. 2006. Т. 11. С. 18–29 (нам недоступно); Лаццарин Ф. Петербургский текст в акмеистических стихах Владимира Нарбута // Зборник Матице Србске за славистику. 2012. Т. 81. С. 44–45; Сошкин Е.П. Указ. соч. С. 110–115 и др.

Конец ознакомительного фрагмента.