Стихотворения 1830
Шрифт:
Так, вихорь дел забыв для муз и неги праздной. В тени порфирных бань и мраморных палат, Вельможи римские встречали свой закат. И к ним издалека то воин, то оратор, То консул молодой, то сумрачный диктатор Являлись день-другой роскошно отдохнуть, Вздохнуть о пристани и вновь пуститься в путь.
Благословляю новоселье, Куда домашний свой кумир Ты перенес - а с ним веселье, Свободный труд и сладкий мир.
Ты счастлив; ты свой домик малый. Обычай мудрости храня, От злых забот и лени вялой Застраховал, как от огня.
Когда
Поэт! не дорожи любовию народной. Восторженных похвал пройдет минутный шум; Услышишь суд глупца и смех толпы холодной, Но ты останься тверд, спокоен и угрюм.
Ты царь: живи один. Дорогою свободной Иди, куда влечет тебя свободный ум, Усовершенствуя плоды любимых дум, Не требуя наград за подвиг благородный.
Они в самом тебе. Ты сам свой высший суд; Всех строже оценить умеешь ты свой труд. Ты им доволен ли, взыскательный художник?
Доволен? Так пускай толпа его бранит И плюет на алтарь, где твой огонь горит, И в детской резвости колеблет твой треножник.
Не множеством картин старинных мастеров Украсить я всегда желал свою обитель, Чтоб суеверно им дивился посетитель, Внимая важному сужденью знатоков.
В простом углу моем, средь медленных трудов, Одной картины я желал быть вечно зритель, Одной: чтоб на меня с холста, как с облаков, Пречистая и наш божественный спаситель
Она с величием, он с разумом в очах Взирали, кроткие, во славе и в лучах, Одни, без ангелов, под пальмою Сиона.
Исполнились мои желания. Творец Тебя мне ниспослал, тебя, моя Мадона, Чистейшей прелести чистейший образец.
Полюбуйтесь же вы, дети, Как в сердечной простоте Длинный Фирс играет в эти, Те, те, те и те, те, те.
Черноокая Россети В самовластной красоте Все сердца пленила эти, Те, те, те и те, те, те.
О, какие же здесь сети Рок нам стелет в темноте: Рифмы, деньги, дамы эти, Те, те, те и те, те, те.
Мчатся тучи, вьются тучи; Невидимкою луна Освещает снег летучий; Мутно небо, ночь мутна. Еду, еду в чистом поле; Колокольчик дин-дин-дин... Страшно, страшно поневоле Средь неведомых равнин!
"Эй, пошел, ямщик!..." - "Нет мочи Коням, барин, тяжело; Вьюга мне слипает очи; Все дороги занесло; Хоть убей, следа не видно; Сбились мы. Что делать нам! В поле бес нас водит, видно, Да кружит по сторонам.
Посмотри; вон, вон играет, Дует, плюет на меня; Вон - теперь в овраг толкает Одичалого коня; Там верстою небывалой Он торчал передо
Мчатся тучи, вьются тучи; Невидимкою луна Освещает снег летучий; Мутно небо, ночь мутна. Сил нам нет кружиться доле; Колокольчик вдруг умолк; Кони стали... "Что там в поле ?" "Кто их знает? пень иль волк?"
Вьюга злится, вьюга плачет; Кони чуткие храпят; Вот уж он далече скачет; Лишь глаза во мгле горят; Кони снова понеслися; Колокольчик дин-дин-дин... Вижу: духи собралися Средь белеющих равнин.
Бесконечны, безобразны, В мутной месяца игре Закружились бесы разны, Будто листья в ноябре... Сколько их! куда их гонят? Что так жалобно поют? Домового ли хоронят, Ведьму ль замуж выдают?
Мчатся тучи, вьются тучи; Невидимкою луна Освещает снег летучий; Мутно небо, ночь мутна. Мчатся бесы рой за роем В беспредельной вышине, Визгом жалобным и воем Надрывая сердце мне...
Безумных лет угасшее веселье Мне тяжело, как смутное похмелье. Но, как вино - печаль минувших дней В моей душе чем старе, тем сильней. Мой путь уныл. Сулит мне труд и горе Грядущего волнуемое море.
Но не хочу, о други, умирать; Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать; И ведаю, мне будут наслажденья Меж горестей, забот и треволненья: Порой опять гармонией упьюсь, Над вымыслом слезами обольюсь, И может быть - на мой закат печальный Блеснет любовь улыбкою прощальной.
О, кто бы ни был ты, чье ласковое пенье Приветствует мое к блаженству возрожденье, Чья скрытая рука мне крепко руку жмет, Указывает путь и посох подает; О, кто бы ни был ты: старик ли вдохновенный, Иль юности моей товарищ отдаленный, Иль отрок, музами таинственно храним, Иль пола кроткого стыдливый херувим, Благодарю тебя душою умиленной. Вниманья слабого предмет уединенный, К доброжелательству досель я не привык И странен мне его приветливый язык. Смешон, участия кто требует у света! Холодная толпа взирает на поэта, Как на заезжего фигляра: если он Глубоко выразит сердечный, тяжкий стон, И выстраданный стих, пронзительно-унылый, Ударит по сердцам с неведомою силой, Она в ладони бьет и хвалит, иль порой Неблагосклонною кивает головой. Постигнет ли певца незапное волненье, Утрата скорбная, изгнанье, заточенье, "Тем лучше, - говорят любители искусств, Тем лучше! наберет он новых дум и чувств И нам их передаст". Но счастие поэта Меж ими не найдет сердечного привета, Когда боязненно безмолвствует оно...
– - - - - -
Миг вожделенный настал: окончен мой труд многолетний.
Что ж непонятная грусть тайно тревожит меня? Или, свой подвиг свершив, я стою, как поденщик ненужный,
Плату приявший свою, чуждый работе другой? Или жаль мне труда, молчаливого спутника ночи,
Друга Авроры златой, друга пенатов святых?
Урну с водой уронив, об утес ее дева разбила.
Дева печально сидит, праздный держа черепок. Чудо! не сякнет вода, изливаясь из урны разбитой;