Стихотворения и поэмы (основное собрание)

Бродский Иосиф Александрович

Такое впечатленье, что пловец

не там причалил и бредет задами

к возлюбленной. Кряхтя и чертыхаясь,

в соседнем доме генерал-вдовец

впускает пса. А в следующем доме

в окне торчит заряженное дробью

ружье. И море далеко внизу

ломает свои ребра дышлом мола,

захлестывая гривой всю оглоблю.

И сад стреножен путами лозы.

И чувствуя отсутствие глагола

для выраженья невозможной мысли

о

той причине, по которой нет

Леандра, Геро -- или снег, что то же,

сползает в воду, и ты видишь после

как озаряет медленный рассвет

ее дымящееся паром ложе.

Но это ветреная ночь, а ночи

различны меж собою, как и дни.

И все порою выглядит иначе.

Порой так тихо, говоря короче,

что слышишь вздохи камбалы на дне,

что достигает пионерской дачи

заморский скрип турецкого матраса.

Так тихо, что далекая звезда,

мерцающая в виде компромисса

с чернилами ночного купороса,

способна слышать шорохи дрозда

в зеленой шевелюре кипариса.

И я, который пишет эти строки,

в негромком скрипе вечного пера,

ползущего по клеткам в полумраке,

совсем недавно метивший в пророки,

я слышу голос своего вчера,

и волосы мои впадают в руки.

Друг, чти пространство! Время не преграда

вторженью стужи и гуденью вьюг.

Я снова убедился, что природа

верна себе и, обалдев от гуда,

я бросил Север и бежал на Юг

в зеленое, родное время года.

1970

– ----------------

Желтая куртка

Подросток в желтой куртке, привалясь

к ограде, а точней -- к орущей пасти

мадам Горгоны, созерцает грязь

проезжей части.

В пустых его зрачках сквозит -- при всей

отчужденности их от мыслей лишних -

унынье, с каковым Персей

смотрел на то, что превратил в булыжник.

Лодыжки, восклицания девиц,

спешащих прочь, не оживляют взгляда;

но вот комочки желтых ягодиц

ожгла сквозь брюки холодом ограда,

он выпрямляется и, миг спустя,

со лба отбрасывая пряди,

кидается к автобусу -- хотя

жизнь позади длиннее жизни сзади.

Прохладный день. Сырое полотно

над перекрестком. Схожее с мишенью

размазанное желтое пятно;

подвижное, но чуждое движенью.

1970

– ----------------

Мужик и енот

(басня)

Мужик, гуляючи, забрел в дремучий бор,

где шел в тот миг естественный отбор.

Животные друг другу рвали шерсть,

крушили ребра, грызли

глотку,

сражаясь за сомнительную честь покрыть молодку,

чей задик замшевый маячил вдалеке.

Мужик, порывшись в ладном сюртуке,

достал блокнот и карандашик, без

которых он не выходил из дома,

и, примостясь на жертвах бурелома,

взялся описывать процесс:

Сильнейший побеждал. Слабейший

– - нет.

И как бы узаконивая это,

над лесом совершался ход планет,

и с помощью их матового света,

Мужик природу зорко наблюдал,

и над бумагой карандаш летал,

в систему превращая кавардак.

А в это время мимо шел Енот,

он заглянул в исписанный блокнот

и молвил так:

"Конечно, победитель победил,

и самку он потомством наградил.

Так на зверином повелось веку.

Но одного не понимаю я:

как все-таки не стыдно Мужику

примеры брать у дикого зверья?

В подобном рассмотрении вещей

есть нечто обезьянье, ей-же-ей".

Мужик наш был ученым мужиком,

но с языком животных не знаком,

и на Енота искреннюю речь

ответил только пожиманьем плеч.

Затем он встал и застегнул сюртук.

Но слова "обезьянье" странный звук

застрял в мозгу. И он всегда, везде

употреблял его в своем труде,

принесшем ему вскоре торжество

и чтимом нынче, как Талмуд.

Что интереснее всего,

так это то, что за подобный труд

ему, хоть он был стар и лыс,

никто гортань не перегрыз.

1970

– ----------------

Пенье без музыки

F. W.

Когда ты вспомнишь обо мне

в краю чужом -- хоть эта фраза

всего лишь вымысел, а не

пророчество, о чем для глаза,

вооруженного слезой,

не может быть и речи: даты

из омута такой лесой

не вытащишь -- итак, когда ты

за тридевять земель и за

морями, в форме эпилога

(хоть повторяю, что слеза,

за исключением былого,

все уменьшает) обо мне

вспомянешь все-таки в то Лето

Господне и вздохнешь -- о не

вздыхай!
– - обозревая это

количество морей, полей,

разбросанных меж нами, ты не

заметишь, что толпу нулей

возглавила сама.

В гордыне

твоей иль в слепоте моей

все дело, или в том, что рано

об этом говорить, но ей

же Богу, мне сегодня странно,

что, будучи кругом в долгу,